Интересный отрывок

Тему увидела у  Agnes.

          А теперь о двух  веселых отрывках, может быть, для многих коллег ничего чудесного и нет, но они мне приснились)). 

        Меня в тот период мучили сомнения в написании первой книги о Екатерине Веточкиной, героини альтернативной истории, где она становится Екатериной Великой. Я долго пыталась найти что-то особенное, да к тому же как-то повеселить и будущих читателей, да и немного встряхнуть период вживания попаданки в реалии. 

           Вот что получилось:

1. "Начала Шаргородская с расчесывания ее волос, разделив на четыре пряди и ловко умостив на макушку нечто, напоминающее подушку, на которой вполне можно было спать (у Катиной бабушки была такая - любимая 'думочка', она всегда клала ее на большую). С противным скрипом вонзились шпильки, намертво скрепив сооружение с головой Кати (она еще терпела и с интересом забавлялась происходящим). За большим валиком последовало штуки три маленьких, к ним пришпилили накладные хвосты. И померк для Кати свет под волной волос, превратившихся в густой занавес.

Что было потом, Катя вспоминала с тихим ужасом. Шаргородская, соорудив потолстевшую, забеременевшую от ветра Эйфелеву башню, пристроила к ней еще парочку маленьких балкончиков.

'Шла б ты, горничная Катя, в архитекторы, и талант не закапывала, им куда больше платят'.

И начался кошмар: длинные пряди собственных волос Катерины нещадно хватались и начесывались, накручивались на раскаленные щипцы и укладывались какими-то замысловатыми зигзагами - выдумкой эксцентричного, но скорее всего сумасшедшего парикмахера. Голова периодически моталась в разные стороны, в зависимости от направления 'чеса' и замысла горничной. Все что собиралось наверху, затем мазалось чем-то вонючим и напоминающим жир, а сверху присыпалось мукой... Издевательства продолжались часа три. Голове становилось все тяжелее и тяжелее. Катерина с трудом удерживала равновесие.

- Ну вот. Ваше Императорское Высочество, Вы готовы, - произнесла Шаргородская, нацепив последнее украшение, размером с ладонь, весом с крупное яблоко из родительского сада. Горничная аккуратно высвободила госпожу из накидки, подала туфли на каблуке сантиметров восемь-десять. А Екатерина боялась встать, но пришлось...

Можно ходить на каблуках, даже бегать так, чтоб они весело стучали по мостовой. Вся привлекательность женщины заложена в легкой летящей походке, если уметь ходить на каблуках. А Катя умела даже бегать. Все это можно, если у тебя на голове, в лучшем случае легкомысленная шляпка, а не произведение искусства безумного зодчего, килограммов на десять.

Горничная проявила сноровку и втащила зеркало. Лучше бы она этого не делала... То, что увидела Катерина на своей голове, с трудом называлось прической, от удивления она издала звук, который в последствии никогда более произвести не пыталась, но он передал всю гамму чувств, что женщина испытала в тот момент. Совсем как в ее любимом фильме 'Полосатый рейс' Василий Лановой издает, когда видит тигров на пляже, потому что Екатерина увидела тоже нечто неописуемое, невозможное и ужасное одновременно.

- Послушайте, Катя, я такая уродина? У меня некрасивые волосы?

- Как можно, Ваше Императорское Высочество! - всплеснула руками горничная, не на шутку расстроившись словам госпожи, - Вы - красавица! И волосы у Вас чудесные!

- Тогда почему у меня на голове курятник?

- К-курятник? Никак нет, вашимпвысочество, все в соответствии с французскими гравюрами ... Такая красота! Ой-ой! Осторожно!

Екатерина попыталась сделать шаг, но сооружение на голове перевесило, и, взмахнув руками, в тщетной попытке сохранить равновесие, Екатерина рухнула на пол, проиграв пра-пра-прабабушкам. Старушек же с детства приучали носить на голове 'корабли'.

- Ох! Беда какая! - засуетилась Шаргородская, пытаясь поднять с пола госпожу. Это оказалось достаточно сложно - прическа перевешивала, и Екатерине никак не удавалось вернуть голову на место, ноги на каблуках разъезжались, она снова падала. Ушиблены были все выступающие точки тела. Попытка перевернуться на живот, чтобы ползком добраться до дивана или кресла почти удалась, но несчастную безжалостно придавил шедевр, и она уткнулась физиономией в теплый ласковый ворс ковра, полностью поняв, что означает выражение 'мордой в салат'.

- Оставь меня, Катя, я хочу умереть! Моя голова отвалится вместе с твоим французским шедевром! Я не могу вынести такого издевательства надо мною! - захныкала Екатерина, не притворяясь: шлепнулась больно. Она даже сесть не могла самостоятельно! И как с таким сооружением танцевать?

'Господи, верни меня домой!' - слезы градом полились из глаз.

- Ваше Императорское Высочество, ну бывает такое, - горничной все же удалось поднять Екатерину и усадить на табурет.

- Катя, так воняет... Еще чуть и побежишь за уткой!

- Уткой? За-а-чем, Ваше Императорское Высочество?

- А! - Екатерина отмахнулась - не могла знать горничная другого значения слова, известного всем санитаркам двадцать первого века, - Ночным горшком!

- А мы духами сейчас забьем! - бросилась к столику со склянками горничная.

'Какой душевный человек!'

2.

'Ничего, впереди вся долгая жизнь!' - оптимистично заключила Екатерина и открыла томик с Вольтером - совершенствовать французский и пополнять знания, которые раньше ей были не нужны. Но Вольтер на ум не шел, буквы затейливого шрифта расплывались, и она решила лечь спать пораньше, уже поставила книгу на место, как в спальне послышался громкий шум.

-Топ-цок-топ-топ-цок... Бум-цок!

Екатерина вбежала в комнату.

У ее кровати стоял высоченный детина в мундире зеленого цвета, стоял на одной ноге в белом чулке. Снятый сапог валялся рядом, мужчина пытался стянуть второй, но шатался и с трудом удерживал равновесие. Незваный гость весьма обрадовался, увидев хозяйку:

- Катенька! Я так рад! Я пришел! - растопырил руки, чтобы обнять-поприветствовать, и запрыгал зайчиком на одной ноге, с трудом лавируя между мебелью, постоянно на нее натыкаясь, а порою и снося.

- Кто Вы?! Как посмели?! - увернулась Екатерина, отбежав и встав за кресло.

Незнакомцу это не было преградой, приняв все за игру, он отшвырнул кресло в сторону, показав невиданную силу и, произведя грохот, похожий на выстрел пушки, сграбастал ее в объятья. Прижал настолько крепко, что перекрыл кислород. Екатерина забилась в его руках, но гость не обращая внимания, дотащил до кровати и кинул на нее.

- Катенька, любовь моя, какое счастье, я дошел! - и рухнул рядом.

Екатерина было обрадовалась - вырубился - от гостя нестерпимо разило перегаром. Но не тут-то было.

Мужчина подпрыгнул, встал на колени и, утопая в перине, принялся срывать с себя одежду: первым, птицей, полетел камзол, за ним расхристанная до пояса батистовая рубашка, обнажив мощный, накачанный торс, какой бывает только у спортсменов или статуй из древних времен. Внутри Екатерина обомлела от такой красоты. Намерения незнакомца стали ясны. Но на Екатерину приготовления впечатления не произвели, она подтянула ноги к груди и одним точным ударом обрушила их в красивейший пресс - мечту всех девушек далекого интернетного будущего, когда у многих мужчин, от долгого сидения за компьютером, на месте желанных кубиков отрастает округлый животик.

- Любимая, ненаглядная, Катенька-а-а-а... - прервался пьяный бред, что неумолкаемо лился. Гость слетел с кровати. Раздался стук - тело приземлилось. Катя, подобрав ночную сорочку, обождала пару секунд и спрыгнула следом.

Распростертое тело стонало, мотало ушибленной головой и силилось понять, что происходит. Гость сел, заулыбался по-дурацки, и снова полилась песня:

- Катенька, любимая, не переживай, я дошел! - словоизлияние сопровождалось глупой улыбкой, произносилось нараспев, особое ударение гость делал на слове 'дошел'.

'Дошел? Дополз!'

Гость потянулся к ней, Катя ударила по рукам:

- Убирайтесь!

- Как убираться? Я только пришел! Ты меня прогоняешь? Не может быть! Я так долго шел! - и вновь сильные руки приняли попытку ее сграбастать в объятия, подмять под себя, прямо на жестком полу.

Екатерина утонула в жарких, проглатывающих поцелуях, которыми осыпал незнакомец. Его жадные руки были одновременно везде, сминая полы длинной ночной рубашки, не давая женщине опомниться, прийти в себя от такого натиска, легко отметая ее слабые попытки высвободиться.

'Курсы самообороны, мощная и несокрушимая защита слабого от сильного! Какая дура - такие деньжищи отдала, а с пьяным мужиком справиться не могу!' - она усиленно сопротивлялась.

- Отвали! - мотала Екатерина головой, уклоняясь от губ. Уж как ей удалось, но она немного вывернулась ужом, высвободив правую руку.

Конечно, ей повезло. Наглец, в полном непонимании от полученного сопротивления, решил рассмотреть не покоряющуюся крепость, что яростно трепыхалась под ним - вдруг не та, и приподнялся на руках. Этим и воспользовалась жертва, стукнув его по голове каблуком, валявшегося рядом сапога, а другой въехав в глаз (метила в переносицу):

- По-лу-чи, фашист, гранату!

Вылезти из обмякшего тела помогла Шаргородская, которая прибежала в комнату, но стояла под дверью, боясь вмешаться.

- Что стоишь, идиотка?! Помогла бы!

- Так... испугалась, матушка, не гневись, мало ли чего, вдруг помешаю... Ой, шевелится...

- Врага нужно до-би-вать! - с этими словами Екатерина, не разбирая, схватила и опустила на голову тяжелую фарфоровую вазу.

- Какой же это враг, Ваше Императорское Высочество?! Это ж Григорий Григорьевич Орлов! Цалмейстер 1/ Артиллерийского ведомства, ваш друг, бли...ближайший... Потому и не вмешалась...

- Да хоть Лебедев! Друзья в пьяном виде по ночам не шастают! Вот что, Катя, куда нам его теперь деть?

- Не поднимем, если на кровать-то ... Богатырского сложения Григорий Григорич...

- Ну ты и дура! Я его только с кровати спихнула!

- А, понятно, в отставку, значит, отправили?

- Что?!. Эх, все равно тебе не объяснишь, в отставку так в отставку! Думай давай, как от тела избавляться будем!

- Для чего избавляться, - глаза Шаргородской округлились и чуть не выпали, - Может, еще помиритесь, не понимаю вас, пусть лежит, где лежит, проспится - сам уйдет.

- Всю ночь? Здесь?!