Полы, парты, школы, за углом и уроки труда

Дежурство по классу – с первой парты, что перед учителем. После уроков все домой, а вы вдвоём в классный кабинет, тряпки в руки, ведро в зубы и марш-марш пидора… от сих до сих, чтобы блестело аки у кота кокушки. А, да, это было позже и в армейке, точняк. 

Руки пахли тряпками, пальцы чуть морщились от воды, но возмущаться не тянуло. Классы мыли все классы и никаких «западло мыть полы» не наблюдалось. До поры, до времени.

В общем, никаких клининговых служб, а ещё никаких родителей на Новый Год клеить купленные украшения по окнам, да и украшения делались из обычной бумаги руками, ножницами и фантазией. Раз в месяц все приходят в школу с обычными лезвиями. Какими?

- Лезвие Нева – ты вдова!

Для безопасных бритв, само собой. На кой ляд? Ими оттирались чёрные следы на линолеуме классного кабинета, бо ничем иным они не сводились. Ширк-ширк, семь уроков первой смены, да ещё бывала вторая, за четыре недели весь пол исчиркан, ровно Буллз с Лейкерс рубились за чемпионские гайки НБА. Джордан, Пипен, Шак, сэр Чарльз, Мэллоун со Стоктоном, ай лав из гейм, НБиэйшн ис фа-а-антастик, чо. 

- Вон там пропустили, вернитесь и доделайте.

Наша строгая классная, Людмила, была классной, клёвой и душевной. Она вела математику, любила предмет, любила детей и короткие стрижки. А мы, по-своему, любили её. Тогда школы не выбивали лавэ через родкомы, а учителя несли правильное и вечное с нужным, а не спускали в родительские головы указания насчёт потребностей со сдачами. 

Вторая, третья, четвёртая, шестая с седьмой, восьмая и девятая. Первую школу отдали под вечерку с УПК, тогда образование по инерции СССР давали что лентяям с дурилками за двадцать, что дополнительное десятым-одиннадцатым. Сколько водятлов с правами С потом залетело в автороты российской армии – Бог весть. Но зато учили на совесть.

Семь школ города, строящаяся восьмая, что под номером «десять». Ничего нового, никаких бассейнов, половина постройки начала шестидесятых под сталинский ампир, половина из семидесятых, функциональные, в три этажа и с отдельными спортзалами и столовками, совмещёнными с актовым залом. Почему-то тогда все наполнялись полностью и лишь вторая проходила под негласным клеймом «так себе» контингента и среди младших ещ      ё ходило:

- Будешь плохо учиться – во вторую школу отправят. 

Ладно, хоть не во второй интернат. Девчонок со второго интерната отмороженная подростковая шелупонь обожала водить на ближайшие дачи, стоило потеплеть. Девчонки любили курить и бухнуть, отплачивая так себе ласками, но когда в пятнадцать-шестнадцать требуется эстетика?! 

Союз рухнул, похоронив много правильного, полезного и нужного. Другое дело, что тьмы в душах и головах хватало задолго до его краха. Стоило распустить вожжи, оно полезло наружу везде, не исключая школ. 

Нас лишили синей и коричневой форм, но куда важнее оказалось другое – взамен вручили странную свободу, куда больше смахивающую на анархию. Всем стало наплевать мелкие пакости подрастающих волчат и волчата творили чего душа требовала. Рекреация у спортзала и пацанских мастерских для трудов видела многое, в основном «многое» случалось так себе. 

Зато в самих мастерских оставалось настоящее, пахнущее опилками и стружкой, деревом и металлом, нагретыми ремнями станков и мелкой сосновой пылью после скалок, швабр и прочей красоты. Синие халаты, очки, трудовик, все при деле, красота. Штангенциркуль, рубанок, зубило, напильники и киянка со сверлильным станком стали знакомыми оттуда.

Парты, помнившие ещё класс моего дядьки, начали менять в девяносто первом. Деревянные, тяжёлые, требующие только шкурки и покраски, ушли в небытие. Взамен нам поставили легкие, лакированные, на тонких металлических профилях с такими же стульями. 

- Не пишем на партах!

Ну, да… Меньше месяца и всё. Была парта, стала самый настоящий чат и доска объявлений. 

Подоконники с самими окнами красили белой масляной в чёрт знает какой слой. Иногда казалось, что зимой в кабинетах с рекреациями не холодно из-за этой самой краски, висевшей на рамах не иначе, как килограммовыми весами. 

Подоконники девяностых помнили шлепки детскими ладонями, ладонями, играющими во вкладыши. Цветные бумажки из-под жвачки имелись у всех до самого выпуска, хранились, как память о детстве. 

Детство уходило со средними и старшими классами, вместо бабл… пардон, бубльгума начиная вонять сигами. Эти долго держались вне школьных стен, изредка возникая в туалетах во время всяких осенних балов с новыми годами. Но где-то к середине лихи-святых «за углом» на переменах стало обыденностью и мало кто бегал через дорогу во дворы, а там резко расхотели гонять школотронов или даже водить к директорам этих дымящих поганцев с поганками. 

Время меняло людей, люди меняли время. 

И себя.

Те школы, полные учеников, учившихся по советским учебникам и учителей с дипломами из СССР, оказались последними островками настоящей учёбы и работы с детьми. Уже у наших младших сестёр с братьями отчёты, бумажки и планы сменили в учительских обычные конспекты с классными журналами. 

А у кого-то и совесть.

Но это просто время, время меняет людей.

А люди вовсе не всегда готовы менять время. И себя.