Зимнее волшебство и зеленая дверь

Рано? Рано! Но на улице вот так! и минус 15.  

Да и Игорь Волков задал сегодня новогоднее настроение в своем блоге.

Поэтому будет флешмоб про зимнее волшебство. Присоединяйтесь.

Отрывок из романа "Белая Гильдия".

У меня появилась мысль иногда рассказвать реальные истории, вошедшие в книгу. Что откуда вязлось. Потому что ну очень много героев и эпизодов вязты из жизни.

История про зеленую дверь тоже реальная. Мне ее, зеленую, расписанную, подарили ребята, друзья по общежитию консерватории, на новый 1999 год. Просто сняли с петелиь какой-то подсобки, выкрасили вонючей краской, какие-то игрушки нарисовали и прикольчики, привезали бант и внесли к нам в трешку, лично мне. 

Она потом все праздники стояла в коридоре одиннадцатого этажа, рисунки на ней появлялись все новые, весьма забавные и не всегда приличные. Жаль тогда не было мобильников, а пленочные фотки использовались только по важным поводам, так что документации не сохранилось. 

Зато она вошла в историю.

***

За неделю до праздника середины зимы мороз слегка подобрел, в окнах домов выставили золотые свечи, а на деревьях вдоль главной улицы Туона появились красные и зеленые шары, сплетенные из лозы и обтянутые тканью.

Приехали лавки со сладостями и расположились на площади перед административным корпусом. Днем кутающиеся в три шубы торговки продавали студентам расписанное цветным сахаром песочное печенье в форме звезд и сердечек, разливали по большим кружкам горячий брусничный сок, а вечером вереницей уезжали в соседний городок Уздок, чтобы утром вернуться и снова собрать вокруг себя молодежь с румяными щеками, веселыми глазами и белыми от инея волосами, хватающую печенье, леденцы и горячие кружки толстыми рукавицами.

Из главного зала административного корпуса вынесли почти все стулья, а черный занавес сцены поменяли на праздничный зеленый, украшенный золотыми и серебряными звездами.

И, наконец, старшекурсники вместе с Картофельным Глазом отправились на санях за елкой.

Встречали их всем университетом. Студенты выстроились вдоль обочин, как на параде, а сани с пушистой елкой, огромной, метров на пять, торжественно проехали по главной улице под радостные возгласы, свист и хлопки.

Потом бежали за санями и смотрели, как королеву бала распутывают от веревок, как красные от мороза герои вскидывают ее на широкие плечи и вносят по высокому крыльцу в главный вход, как завхоз кричит на них хриплым басом, чтоб «ироды, осторожнее!» и кашляет в рукавицу.

И дальше, прилипнув к окнам румяными физиономиями, глядели, как елку устанавливают посредине зала, как тянут веревками под потолок, как роняют, отчего Картофельный Глаз немедленно хватается за сердце, стакан воды и личную фляжку.

Когда, наконец, красавицу надежно привязали и укрепили, принесли стремянки и большие коробки с игрушками и принялись развешивать по веткам шары и гирлянды, тогда уже в зал допустили старшекурсниц с художественного, и те задернули шторы, разогнав тем самым зачарованных зрителей с мороза по корпусам.

Потом грелись на кухне, отпивались горячим чаем, тулясь по очереди к печке пятыми точками.

И мальчишки терлись у девочек под всякими хитроумными предлогами. То у них лук сгорел и воняет, то печь засорилась, то чай кончился, то аргументы. Впрочем, к празднику середины зимы аргументы, действительно, закончились, и большинство самых смелых и озорных ребят с разных курсов стали таскаться в наш корпус как к себе домой.

Мадам Минчева ворчала привычно, с пониманием. Она работала не первый год, и сия неизменная история была ей хорошо знакома.

В тот день, когда в главном зале установили елку, мы еле отогрели у печки окоченевшие руки. Староста художественного факультета Дамина Фок, так и не снимая дубленку, вскипятила чайник и разлила кипяток по разным разномастным кружкам, принесенным со всех концов общежития. Всем не хватило, вода в ведре кончилась, и Дамина послала Левона за водой. Левона всегда посылали за всяким тяжелым. Он был среднего роста, но хваткий, крепкий, уже усатый чернявый парень, который при любом удобном случае выставлял себя настоящим мужчиной. «Настоящий мужик то, настоящий мужик се...» Мы с девочками так его за глаза и называли — «настоящий мужик». Так что если бы Дамина послала кого другого, он бы просто обиделся.

Когда Левон принес ведро, Дамина наполнила чайник водой с плавающими льдинками, а потом прислонилась к печке и сказала как бы между прочим, но очень при этом грустно:

— У нас дома елка всегда стоит подолгу и пахнет. И это праздник. А вот так вот — один бал и все, больше не подпустят — это нечестно. Хорошо бы в холле у нас поставить. Места много...

— А ты у Глаза спроси, — посоветовал Левон. — Или хочешь я спрошу? Подумаешь, проблема? Елка! Их вон в лесу — миллион. Выбирай любую.

Но оказалось, проблема. Картофельный Глаз елки ставить по корпусам запретил.

— Мало мне этой! Не выдумывайте. Ваша кровь молодая не знает уж куда себя приткнуть. А мне возиться.

— Но пан Варвишеч, мы же сами, — горячо уверял Левон. – Все сами. Сами принесем, сами поставим.

— Даже не просите! Хватит вам и так развлечений. 

За два дня до праздника середины зимы парни внесли в холл дверь, снятую с кованых петель, свежевыкрашенную в зеленый цвет. Внесли вдвоем. Левон Погосян и Герт Тужик.

— Что это еще? — консьержка впечатленно привстала со своего просиженного кресла.

— Дерево, мадам, — доложил Левон.

— Какое дерево?

— Ель, мадам.

— Что ты мне голову морочишь? Я что, по-твоему, не вижу, что это дверь? Причем дверь от сарая столовой.

— Все верно, мадам, это дверь. Но при этом нельзя сказать, что это не дерево, согласитесь!

— Ах вот оно что! — сообразила мадам Минчева, фыркнула и спросила: — И зачем вы ее принесли?

— В подарок, мадам. Девочкам. И вам тоже. Праздник середины зимы. Елка.

Мадам Минчева рассмеялась.

Дверь установили в холле перед лестницей.

— Наряжайте! — велел Левон девочкам.

И мы принялись «наряжать».

Притащили краски и кисти и расписали так, что любо-дорого смотреть. Лапы еловые нарисовали, зайчиков, белочек, игрушки, свечи и серпантин. В пять рук работали.

Весь корпус сбежался глядеть.

Мадам Минчева сходила за завхозом.

На наше счастье, Картофельный Глаз пришел нетрезвый, его водянистые выпученные глаза уже покраснели и заслезились.

Пан Варвишеч долго стоял, разглядывая зеленую дверь, которая заодно была и елью, и деревом. Потом достал трубку и, неловко рассыпая табак на пол, принялся набивать ее толстыми пальцами.

— Мы, — сказал он, — когда молодые были... дури такой себе не позволяли. Некогда было. Пахать да сеять. А потом война... А вам время досталось ласковое. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Вот вы и паясничаете! — Потом он долго раскуривал трубку от старого кресала, а когда дым поднялся под потолок холла, махнул рукой. — Ладно. Уломали, ироды. Берите утром сани и дуйте за елкой...

На следующее утро ребята привезли нам настоящую елку — маленькую, душистую и пушистую. Установили в ведро с песком. Игрушек у нас не было. Но были бумага, краски, клей, нитки и руки. Девочки расселись на полу на кухне и принялись мастерить яркие шары, расписных петухов, сосульки из дутой бумаги, гирлянды из картонных колечек. Даже позолоченное солнце из медной проволоки скрутили и водрузили на верхушку.

Великолепная елка благоухала на все три этажа детством, праздником и зимой.

Зеленую дверь, к слову, тоже оставили, она была очень смешная, все ходили на нее смотреть, даже преподаватели. А к концу каникул заглянул сам ректор. Постоял, рассматривая рисунки, снял с лысины меховую шапку, отряхнул с нее снег прямо на пол и строго, с профессионально спрятанной улыбкой старого добряка сказал:

— Раз вы такие мастера — покрасьте уж весь сарай, да с рисунками, чтоб повеселее. Негоже такому таланту зря пропадать!

И все же елка в зале главного корпуса была красоты непревзойденной. С яркими игрушками, блестящими гирляндами и упрятанными в стеклянные подсвечники свечами. С сотней свечей, бросающих танцующие блики на все елочное убранство, а заодно на паркет, потолок и стены зала и, конечно, на золотые и серебряные звезды праздничного занавеса.

И вообще, свечей на празднике середины зимы было так много, и все они были так к месту, что мы немедленно возблагодарили Картофельного Глаза за то, что он их сберег.