День матери, или Не все мамы в книгах счастливы
Автор: Гилберт СавьеЕлена Княжинская предложила вчера флешмоб, посвященный дню матери, и пригласила всех желающих поделиться отрывками из своих книг, посвященными мамам.
У меня есть такие отрывки, тема матери - одна из центральных в книге и в жизни главного героя, но поделиться я хочу не отрывком, а небольшой зарисовкой, предваряющей события, описанные в книге (зарисовка была написана в рамках челленджа Writober-23). Предусмотрительно спрячу ее под спойлер, поскольку вещи, описанные в ней, довольно жестокие и трагичные, и приведу слова Александра Нетылева, у которого я, собственно, и увидел этот флешмоб, поскольку они точно описывают суть отрывка: "Да, это не совсем праздничный пост, но тему "мамы в книгах", как я считаю, отражает".
Судьба отвернулась от Мадлен в мае тысяча семьсот девяносто пятого, когда ее мужа, активного участника Прериальского восстания, возглавляемого последними монтаньярами, в числе прочих ста тридцати двух осужденных казнили на гильотине. Мадлен, подобно большинству женщин сражавшаяся плечо к плечу со своим мужем, оказалась в Париже одна, без крова, без пропитания, на шестом месяце беременности. Добрые люди - и среди голода и несчастий можно найти крохотный островок доброты - приютили юную вдову, помогли найти работу на первое время, а когда пришло время рожать, позаботились и о ней, и о младенце.
Но всему хорошему рано или поздно наступает конец, потому и Мадлен вскорости пришлось искать себе не только место приходящей служанки, но и куда пристроить своего малыша. Денег, большая часть которых уходила на оплату по уходу за сыном, едва хватало на пропитание, потому Мадлен во что бы то ни стало нужно было найти место с проживанием и питанием. И хорошо бы, если бы господа позволили ей взять с собой сына. Он спокойный, не шумный, никому не будет в тягость...
Весной семьсот девяносто шестого Мадлен, уже отчаявшись найти подходящую работу, наудачу постучала в двери одного добротного дома на окраине Парижа. Открыл ей сам хозяин, солидный мужчина средних лет в форме офицера жандармерии. Он произвел на молодую женщину благоприятное впечатление, напоил ее теплым молоком, был вежлив, внимательно выслушал ее печальную историю и сказал, что, в принципе, готов ей помочь. Тем более что и сам он в прошлом году был на стороне восставших - как и весь его участок, - и только чудом избежал ареста. Так что пусть она ни о чем не беспокоится и приходит сюда завтра к семи утра вместе со своим малышом.
Мадлен была вне себя от счастья: наконец-то у нее и ее сыночка будет крыша над головой, работа и люди, которые понимают ее горе и готовы помочь. Будучи чезмерно признательной за внимание к ее истории и обещание помощи, она не обратила внимание на змеящуюся по тонким губам мужчины улыбку, которую он тщательно прятал за сложенными перед лицом холеными ладонями, на хищный прищур узких глаз, поблескивающий из-за очков, и слишком быстрое согласие. Женщина уже привыкла к голоду, холоду и презрительному отношению, потому в первую очередь думала только о своем маленьком ребенке.
На следующий день Мадлен, собрав все свои скудные пожитки и взяв на руки полугодовалого карапуза, пришла к дому жандарма. И вновь он сам открыл ей дверь, впустил в дом и провел в небольшую, но чистую и уютную комнатку, которую она будет занимать вместе с сыном. Оставив малыша и вещи, Мадлен последовала за новым хозяином, который показал ей дом, рассказал о ее обязанностях и познакомил со своим сыном. Юноше было слегка за двадцать - немногим старше самой Мадлен, - и он был очень похож на отца.
Первые дни на новом месте все складывалось просто замечательно. В ее обязанности входила только уборка дома и мытье посуды: готовкой занималась приходящая повариха, стирку отдавали прачке по соседству, а доставкой продуктов - помощник лавочника. Ей даже позволили периодически отлучаться к малышу, чтобы покормить и перепеленать его. Мадлен сперва удивилась, что служанки в доме нет, а все прибрано и вымыто, но потом поняла, что, чтобы взять ее на работу, им, вероятно, пришлось отказать приходящей работнице. Что ж, ей эта работа очень нужна, да простит ее та несчастная, кто работал тут до нее.
Через пять дней хозяин попросил Мадлен помочь: ему нужно было достать из подвала несколько бутылок вина, а сын его как раз был в отъезде. Ему-то и надо всего посветить и подержать корзину, чтобы не спускаться дважды. Мадлен, ничего плохого не подозревая, с радостью согласилась. Хозяин отдал женщине зажженный фонарь, отпер дверь, ведущую в подвал, и начал спускаться по лестнице. Мадлен стала спускаться следом, внимательно глядя под ноги, чтобы не оступиться, и в то же время окидывая все любопытным взглядом. В довольно глубоком подвале действительно был маленький винный погребок.
- Ну, вот мы и пришли, - улыбнулся хозяин дома и, забрав из рук женщины и поставив на пол корзину, положил в нее три бутылки вина.
Вверху, закрываясь, хлопнула дверь, перекрывая лившийся в проем свет. Мадлен испуганно оглянулась: в доме никого нет, вдруг дверь захлопнулась сама, и теперь они не смогут выбраться отсюда, но с удивлением увидела на верхней ступени лестницы сына хозяина.
- Ну что, детка, пришло время позабавиться? - рассмеялся юноша, медленно спускаясь вниз.
Мадлен обернулась к хозяину, но он, криво и цинично усмехаясь, спокойно откупоривал бутылку вина.
- Что это значит, - едва слышно спросила она, в то время как холодок пробежал у нее по позвоночнику снизу вверх.
- А это значит, что тебя взяли сюда не для того, чтобы пыль смахивать да полы мести. Это надо дураком быть, чтоб такую молодую да сочную бабенку не оприходовать, - отставив бутылку, хозяин приблизился к Мадлен и прижал к себе, обхватив за ягодицы.
- Признавайся, красотка, нравится тебе сразу с двумя мужиками кувыркаться, - зашептал Мадлен на ухо уже спустившийся с лестницы сын хозяина, сжимая ее налитые груди.
Женщина пыталась вырваться, пыталась уговорить их отпустить ее, пыталась даже кричать, но смолкла и смирилась, когда ей пригрозили смертью ее ребенка.
Так жизнь Мадлен превратилась в ад. Ее посадили на цепь и заперли в прилегающей к подвалу комнате. Ее избивали, истязали, насиловали, а ее малыша запирали на чердаке, чтобы приходящая прислуга случайно не услышала его плача. О, они все же не были совершенными чудовищами: трижды в день они приносили матери ее дитя, иногда даже оставляли с ней, но предварительно заперев в клетку, чтобы она могла только видеть его, но не могла прикоснуться. И неизменно уносили каждый вечер, не уставая повторять, что убьют его, если она только попробует привлечь чье-либо внимание.
Так прошел месяц, другой, третий. Закончилось лето, пришла осень. Мадлен носила под сердцем второго ребенка, понятия не имея, кто из двоих ее истязателей является ее отцом, но уже ненавидя его всем сердцем - за муки, которые ей приходится терпеть, и за страх о своем первенце.
Сбежать из плена ей удалось только накануне Нового года, когда хозяин был на службе, а его пьяный сын, вдоволь наигравшись с беременной, которая была уже на сносях, захрапел прямо на соломе подле Мадлен. Ей удалось дотянуться до его кармана, где были ключи, а дальше она и сама не помнит, как сумела выбраться, забрать полуторагодовалого сына и выбраться из дома в том, в чем была. Она бежала, не думая, не глядя под ноги, бежала босиком по снегу, по камням, пока, выдохшись, не села на дорогу прямо у дома. Тут ее и нашли - замерзшую, без сознания, но живую. А через несколько дней у Мадлен родилась девочка, златокудрая и голубоглазая - вся в отца... кто бы он ни был.