Фантазия внутри фантазии безо всякого фэнтэзи

Вот и сезон дождей пришел, а Танечка так и осталась на островах.

Температура  окружающей среды упала до пятнадцати градусов по Цельсию. Соседи  говорят, что и десяти тут временами опускается. Ниже не помнят.

Небо  обложило тяжелыми серыми облаками. Но пока только время от времени  моросит. Польет немного позже, но как из ведра. По крайней мере, меня  так предупреждали.

И одуряющий запах окружающей богатой флоры. Просто пьянит в напоенном водой воздухе.

В крытом дворе мерный стук тяжелых капель по крыше в сон клонит.

Телевизор  с видаком я так и не собрался купить, зато пришла большая посылка от  Линдеров с книгами, которые я выбрал по каталогу. Буду время убивать как  в старину - книгочеем.

А то вот наберусь наглости, и опишу наши  приключения на Новой Земле. Путевые заметки с перестрелками. Будет  первый новоземельный художественный роман. Остросюжетный. Я и название  ему уже придумал – ««Путанабус»».

Только псевдоним себе подберу покрасивше. Мне тут еще жить среди людей.

А пока можно по …нацатому разу перечитать Танюшины письма. Больше их до конца мокрого сезона не будет.

У  Фисы дела пошли в гору. Она уже стала модной в Одессе портнихой. Даже  из Москвы к ней пафосные дамы приезжают пошить себе что-то эксклюзивное.  А подвенечные платья пошли просто на поток. За месяц записываются.

На  ремонт одежды в старой мастерской наняли новопоселенку. И в основное  ателье швею. Теперь Анфиса только кутюрье, по совместительству –  закройщик. Ну и директор тоже.

А автобус украсился еще одной рекламной доской на верхнем багажнике: ««FISSA.  Эксклюзивная одежда нового мира»». Я даже специально пару раз в Москву  заезжал – это рекламу показать. Но мне этот город совсем не понравился.  Отвык я уже от ментов на каждом шагу.

Беда пришла, откуда ее не  ждали. Анфиса написала, что от Ингеборге удрал Вилкас, с любовником,  попутно украв всю кассу предприятия, что-то больше девяти тысяч экю.  Банк Ордена ей дал, конечно, денег на оборотные средства, но уже на  условиях, засасывающих в долги.

Поехал в Демидовск и на сообщенный  Анфисой в письме адрес в Паланге перевел по телеграфу десять тысяч экю.  С припиской: «Отдашь, когда сможешь».

Это был последний мой выезд из дому перед сезоном дождей.

Новая земля. Протекторат Русской армии. Пригород Демидовска. Поселок Нахаловка.

22 год 1 месяц 3 число, 15:00

Новый год отмечали всем поселком. Весело. С искусственной пластиковой елкой и самодельными игрушками на ней.

Нажрались все ««в оливье»».

Только сосед-врач дольше всех держался ««на последних»», покусывая давно потухшую сигару.

Жена врача на его же глазах меня там очень грязно домогалась, но к счастью у нее ничего не получилось. Я вырубился раньше.

Потом я два дня с похмелья страдал. И все прикидывал, а вдруг врач обиделся именно на то, что я его женой побрезговал?

На  мокрый сезон автобусные покатушки кончились, но я нашел себе новый  заработок. Точнее сосед – художник во время новогодней пьянки, узнав,  что я выпускник Третьяковки##, подкинул халтурку на реставрацию  городских вывесок – все же я ему коллега так сказать, а потом и в долю  взял - новые вывески изготовлять с глубокой резьбой по дереву, в чем я с  отрочества большой любитель и дока. В месяц где-то полторы - две штуки  экю выходит. Демидовск город большой.

Краски. Лаки. Шпатлевки. Крытый двор тут прямо в кассу вписался.

Целый штабель вывесок на реставрацию во дворе лежит. За мокрый сезон все сделаю.

-----------------------------------

## Средняя школа-интернат для художественно одаренных детей при Третьяковской галерее в Москве.

-----------------------------------

На  будущее шоферить бросать буду. Нашел уже покупателя на автобус. Дает  один москвич, точнее московское МВД за мой ««путанабус»» аж 110 тысяч  экю. Весь отдел возить с комфортом. Разок прокатился этот ««полкан»» на  мне от Одессы до Москвы и загорелся. Готов забрать машину сразу, как  дожди кончатся. Надо продавать, пока такие бабки дают. Любая машина  только дешевеет со временем.

Для местных покатушек я себе скутер купил, типа моторикша. Все равно тут пока на скоростях гонять негде. Не те дороги пока.

Жизнь  потихоньку налаживается, хоть и без любимой женщины. Была у меня в  руках целая чертова дюжина красоток, а вот пади ж ты – ни одной вокруг.  Последняя и та от меня на войну сбежала. Пришло от нее пара писем, и как  шкуру занесла.

Анфиса скорее партнер во всех смыслах. Да и живет она далече. По дождю не добраться, даже если захотеть.

Булька  с Альфией перед самым мокрым сезоном в гости приезжали, вместе со своим  толстым Тофиком. Подогнали мне заказ на раскраску цистерн. Сразу после  сезона дождей. Одну притащили сразу с собой – полдвора заняла. Их Тофик  решил, что пора уже избавляться от камуфляжа. Лучше охраны прибавить, но  чтоб его фирму ««НафТо»» все вокруг запомнили. А то уже конкуренты  появились. Гоняют американскую соляру. С Южной дороги его уже серьезно  потеснили.

Еще колледж местный попросил прочитать цикл лекций о  рекламе и промышленном дизайне. Не бесплатно, что грело. Даже с наценкой  за ученую степень. Тем более что колледж этот на мокрый сезон  перебрался буквально под бок в полутора километрах их лесной лагерь  стоит. И дорога до них каменистая, ««лапландер»» и в ливень проходит.

Новая земля. Протекторат Русской армии. Пригород Демидовска. Поселок Нахаловка.

23 год 34 число 2 месяца. 25:30.

Мокрый сезон на Новой земле это не только скука, растянутая на 120 дней. Это еще и хвори.

В  середине месяца заболел я непонятно чем. Лихорадкой меня било и  корежило с высокой температурой в полный расколбас. Всю автобусную  аптечку подъел – больше никаких лекарств не было в доме. И помочь не  кому. Все по домам сидят и связи никакой, кроме как ножками дотопать, а  на это сил нет. Целый врач в соседях, а вот доберись до него.

Но  вроде выкарабкался, хотя слабость была неимоверной. Еле-еле по дому  ползал на карачках и исключительно на волевых. Жрать себя просто  заставлял. Если бы не запасы, сделанные заранее на весь сезон дождей, то  вероятно и с голоду бы коньки отбросил раньше, чем выздоровел.

И глюки приходили ко мне часто и самые разные, но не отложились они в памяти, разве что самые яркие.

Первым пришел ко мне белый медведь.

Пощупал холодной лапой мой лоб и заключил красивым баритоном.

- Стыдно, батенька, на пустом месте такой жар хватать. Чай не зима же у нас снежная. Тропики голимые.

Смешал  себе безалкогольный ««мохито»», употребив на это последний мой запас  свежей мяты из холодильника. Чайку мне заварил с местным сушеным  аналогом лимонника.

Затем сел на маленькую табуреточку около моей кровати и стал разглагольствовать, отрываясь только на глоток коктейля со льдом.

-  Кто ж под дождиком бегает без специального костюма из непромокаемой  пленки? Тут в предгорьях еще и ветер бывает. Беречь себя надо – не  мальчик уже. И вообще без бабы этот дом стал похож на казарму. Оружия  везде понавешал. А на хрена? Ты что такой уж фанат стрелялок? Охотник?  Вояка? Нет же. Просто выпендрежник.

- Ты откуда такой красивый взялся? – прохрипел я в ответ.

- Вы туда еще долго не доберетесь, - ответил медведь. – У тебя курить есть?

- Там в ящике стола.

Медведь вытащил из стола пачку ««конкисты»» с финской зажигалкой и посетовал.

- Надо же, какую вы тут дрянь курите.

- Не нравится, не кури, - сказал я ему.

-  И не буду, - ответил медведь, спрятав обратно сигареты в стол. – А вот  такую зажигалку я где-то уже видел. Ты пей чаек-то, пока он не остыл.  Хотя это мало поможет. Экстрасенса тебе попробую найти. Подохнешь, Таня  плакать будет. А девочку жалко. Хорошая она. Ну, бывай, выздоравливай.

Поставил на стол пустой стакан с остатками мяты и ушел.

Также как и пришел.

В ниоткуда.

Потом  Наташка являлась с претензией, что я Таню на войну отправил, хотя  должен был ее около себя, всеми силами держать и не пускать. На край  самому вместо нее в бой идти. ««Или ты не мужик?»» - строго спрашивала.

Попутно за памятник благодарила – понравился он ей.

Сказала,  что епископ Игнацио ей тоже нравится – старичок часто на каменной  лавочке рядом с ней сидит, что-то рассказывает ей по-испански. Она не  понимает, но звуки голоса святого отца ее успокаивают.

И была Наташка свеженькая и блажная такая, как в тот единственный наш романтический вечер в Портсмуте.

Только прозрачная вся насквозь. От малейшего дуновения колыхалась.

Проснулся  я тогда весь в слезах и тоске. Хотелось напиться вдрызг до  беспамятства, а из-за этой проклятой температуры высокой даже водки не  накатишь. Вредно. Температура еще больше поднимется. Раньше надо было  пить, пока температуры не было.

Проревел почти сутки белухой. Так  себя жалко было. И понял я тогда, что оплакивая ушедших близких, мы не  по ним скорбим, а себя сирых жалеем.

Потом приходил ко мне маршал Будённый со звездами Героя на больничной пижаме горчичного цвета и с гармошкой под мышкой.

Играл мне на этой тальянке, звеня колокольцами, и пел хорошо поставленным голосом песню о самом себе.

По степи зноем опалё-о-онной

Всю ночь в побитом ковыле

Семен Михайлович Будё-о-онный

Скакал на сером кобыле

Он был во кожаной тужу-у-урке

Он был во плисовых штанах

Он пел народну песню ««Му-у-урку»»

Пел со слезою на усах

И в месте том, где эта Му-у-урка

Уже убитая была

Была мокра его тужу-у-урка

Навзрыд рыдала кобыла

Вот  совсем не знаю почему, но мне как-то решительно захотелось перед этим  пожилым сильноусатым человеком моментально вскочить и встать по стойке  ««смирно»». За невозможностью принять вертикальное положение я вытянулся  вдоль койки и бодро доложил.

- Товарищ маршал Советского Союза, ваше приказание выполнено.

Буденный перестал терзать гармонь и дернул себя за кончик знаменитого уса.

- Какое приказание? Я ничего не приказывал. Тем более от чьего-то имени.

- Так я ничего и не сделал, - выпалил я одним дыхом.

Семен  Михайлович посмотрел на меня с интересом и как-то искоса, потом заявил,  что мне пить не полезно при такой лихоманке, а он вот выпьет  непременно.

И выпил, кстати, с большим видимым удовольствием,  отставляя мизинчик в сторону от стакана из которого медведь до него  ««мохито»» тянул.

И крякнул вкусно, вместо закуси расправив усы.

- Товарищ маршал, а почему вас в тридцать седьмом не расстреляли? – задал я наглый вопрос.

Он же глюк. Почему не задать волнующий вопрос приведению? Приведения вроде как врать не умеют.

-  Хе… - маршал, усмехнувшись, снова поправил свои шикарные усы мизинцем. –  Хотели шлепнуть. Очень хотели. Целых два грузовика от Николки-пидараса  прикатило на дачу меня брать под микитки.

- От кого? – переспросил я.

- От Ежова, - пояснил Семен Михайлович. – Неужто забыли уже про этого упыря?

- У нас на должности главного упыря Лаврентий Берия числится.

-  Да какой он упырь, Лаврушка-то? Он чиновник, руководитель, как вы  теперь выражаетесь – менеджер. Партия сказала – он выполнил, ровно на  столько на сколько приказали. Невозможное делал возможным.

А  Николка, тот с душой зверствовал, с чувством. Оттого, небось, и спился.  Не то, что до него Гершель работал – с холодным расчетом. Мыл он руки  или нет я не знаю, но голова у него всегда холодная была.

- Приехали чекисты на вашу дачу и что дальше? – нетерпение мое было сильнее озноба.

Когда я еще такое услышу, да еще из первых уст.

- А ты не перебивай старших. Молод еще.

Пожевал маршал усами, а глазами в себя впал, вспоминая тихим голосом.

- Высыпали они из кузовов и давай кричать в рупор, чтобы я добровольно сдался и разоружился перед партией.

- А вы?

-  А что я? У меня на даче кроме наградного маузера с ««красным знаменем»»  на ручке, еще пара пулеметов с гражданской заныканы. ««Люис»»##1 английский и ««кольт»» американский##2.  И патронов к ним ««родных»» до жопы. Решил я так: усрамся, да не дамся.  Загнал всех своих в подпол, а сам с адъютантом как полили в два ствола,  так чекисты сразу на жидкий стул сели. Залегли и не шкнут. Сцыкотно им  воевать-то. Не привыкшие они к этому. А как мы гранату кинули, так они  вообще за деревья попрятались. Так два часа в позиционную войну и  играли. Они шевельнутся – мы очередь. Они лежат, мы магазины с лентами  набиваем заранее.

Потом Коба позвонил. Сказал, чтобы я не  нервничал, никто меня трогать не будет. И, правда, смотрю в окно:  погрузились опричнички в свой транспорт и умотали. Но, говорит,  пулеметы, все же, сдай. Фу, мля, за это надо выпить. Труханул я тогда,  как на духу говорю, в сабельной рубке так не трухал. А у меня все же  пять Георгиевских крестов за храбрость в бою.

------------------------------------

##1 Люис – британский ручной пулемет обр 1913 г. 

##2 Кольт – американский пулемет обр. 1914 г. 

-------------------------------------

- Как пять? – не понял я, и тут же уточнил. – Полный бант – это всего четыре креста.

-  Тут такое дело было, понимаешь, перед тем как нас на Кавказский фронт  перебросили… В общем дал я в морду вахмистру, чтобы он руки свои не  распускал. И меня за это под суд. Расстрел грозил, но заменили лишением  Георгиевского креста. Первого моего. А потом я еще четыре заработал. Вот  как оно по жизни бывает.

Маршал выдохнул и красиво сцедил стакан водки, занюхав его ««мануфактуркой»».

- А дальше что было? Ну, со Сталиным?

-  А вот дальше – военная тайна. А у тебя, паря, допуска нет, - смеется. -  Лошадку я свою до ума доводил, которую потом ««буденовской породой»»  назвали, хотя справедливее было бы ее казачьей породой назвать. От  политики и большой власти отошел я до самой войны, но и не трогал меня  никто. Даже сучёнок Клим, который свою подпись на мой арест  поставил. Тогда ведь как было, без подписи наркома никого и арестовать  не могли из его ведомства. А рабочего, коли трудовой коллектив его на  поруки взял – тоже отпускали.

- А потом?

Маршал помолчал и ответил грустным голосом.

- А потом вместе со всеми колебался я синхронно с линией партии.

- А вот говорят, у вас в первой Конной армии Бабель был?

- Хорошая бабель была, - кивнул маршал и игриво улыбнулся. – Но не о том сейчас речь. Не с тех яиц началась Троянская война.

Потрогал маршал мой лоб холодной рукой. И сказал уже тоном заботливой сиделки.

- Ну, вот жар-то твой и на снижение пошел. Что и требовалось…

- Больной перед смертью потел? - припомнил я старый анекдот. – Потел, отвечают. Очень хорошо!

А маршал, совсем не посмеявшись, снова растянул меха гармошки, позвякивая колокольцами.

Платок тонет и не тонет

Потихонечку плывет.

Милый любит и не любит

Только времечко ведет.

Ах, Самара городок…##

-----------------------------

## Русская народная песня.

-----------------------------

И исчез, не допев.

Вот хотите - верьте, хотите нет, а бутылка водки из морозилки тоже исчезла. Правда, это я уже потом обнаружил.

Но подлечил он меня, призрак-экстрасенс. С этого времени я потихонечку на поправку пошел.

И  последний такой сон-явь я очень хорошо запомнил. Был он как те глюки,  что посещали меня под охедином в сефардском госпитале Виго - реальнее  самой реальности в ощущениях.

Ехал я куда-то в поезде, ночью.  Плацкарте голимом, советском, на ощупь сальном. На боковой сидушке. И  был я в зеленой курсантской форме с черными погонами. В ««парадке»» с  галстуком, что характерно.

Напротив меня сидел небритый мужик с  сухим лицом в потертом пиджаке. Синяя шерстяная сорочка с красной искрой  расстегнута на три пуговицы.

Между нами на столике практически  выпитая бутылка ««Сибирской»» водки со штампом вагона-ресторана на  этикетке и нехитрая закусь, из той породы ««чтоб была»» для порядка. Без  закуски пьют только алкоголики.

В окнах ничего не было видать. Темень и темень.

Вагон тревожно спал, покачиваясь.

Полумрак от дежурных лампочек.

И мерный перестук колес на рельсовых стыках.

-  Вот ты учишься – так учись, - втирает мне этот мужик. – Мне учиться не  дали. В Суворовское училище в конце войны разнарядка на меня пришла из  военкомата, но не пустила родня. У меня отец – Герой Советского Союза,  пал смертью храбрых при форсировании реки Днепр. И мне как сыну героя  пенсию хорошую платили. Вся семья с той пенсии кормилась. Хоть Алтай и  благодатный край, а после войны и в нем было очень голодно. А в  шестнадцать лет посадили меня на комбайн. Помощником. Так моя жопа к  этому комбайну на всю жизнь и приросла. А я учиться хотел. Шибко хотел.  Не срослось. Не было бы этой долбанной пенсии за отца, может быть и  выучился. Так что учись, пока дают. И за себя и за меня учись.

Проснулся я после этого сна совсем здоровым. Только очень слабым. Но стамеску с киянкой руки держали.

Работать надо.

Учиться я давно выучился и за себя, и за того парня.

А через неделю я и ««лапландер»» за ворота смог выкатить. Ученикам в лесном колледже промдизайн читать. Я там только почасовик и бюллетень мне никто оплачивать не собирался.

---------------------------

(с) Дмитрий Старицкий. "Путанабус. Наперегонки со смертью".