Субботний отрывок

В продолжение субботнего флэшмоба Марики Вайд. Отрывок из нигде не выложенного: из второй части впроцессника (якобы еще даже не начатой).

О сэре Владимире Здравко заботился даже не как о себе – гораздо больше. Очень уж многим был обязан беглый раб великодушному витязю, нежданно-негаданно взявшему его себе в ученики. И сейчас, когда на Владимира навалилось проклятье нильской долины – болотная лихорадка, – Здравко старался ни на миг не отходить от больного, заботился о нем как только мог – но все равно полагал, что никогда не сможет сполна отплатить ему за сделанное добро.

А ведь началось всё с недоразумения. Примерно полтора года назад до ушей Здравко, бывшего тогда слугой в доме богатого карфагенского вельможи, однажды долетел разговор о некоем воеводе по имени Владимир. Насколько Здравко сумел уяснить из невнятной речи охмелевшего на пиру хозяина, Владимир тот был искусным полководцем и недавно освободил от нечестивых саракинов далекий город со странным названием Пелузий.

Ни в географии, ни в военных делах Здравко в ту пору не смыслил ничего, так что имя города ничего ему не сказало. Зато имя воеводы – Владимир – запомнилось сразу же. И не просто запомнилось – запало в душу. Мальчишка-славянин, четвертый год томившийся на чужбине, воспринял его как весточку с далекой родины. Более того – как знак, посланный кем-то из богов – может быть, самим Сварогом, покровителем его семьи, его рода. Как наяву прозвучал тогда в его голове грозный голос огненного бога: «Негоже тебе, Здравко, сын кузнеца Добреги, и дальше ходить в рабах!» Господскую виллу Здравко оставил в ту же ночь – и окраинами города, шарахаясь от редких прохожих и обходя стороной стаи тощих бродячих собак, направился навстречу утренней заре – на восток, к порту.

А потом был долгий путь морем. Беглецу повезло: ему удалось незаметно пробраться на большой торговый парусник. Бог весть сколько дней Здравко провел в полумраке трюма, освещавшегося только через крошечное окошко под самым потолком. Он таскал, как крыса, запасы морских сухарей из ящиков, буравил украденным с хозяйской кухни ножом бочки с водой и вином, справлял нужду в дальнем углу, там же мучился жестокой рвотой во время качки... Настоящие крысы в трюме тоже водились – проворные, наглые и злобные. Крысы ловко лазали по ящикам и бочкам, а по ночам забирались на спящего Здравко, норовя куснуть за палец или за лицо.

В Александрии – тогда Здравко еще не знал, как назывался огромный, едва ли не больше Карфагена, город, в котором он очутился, так же украдкой выбравшись с корабля, – оказалось ненамного легче. Да, здесь днем можно было увидеть солнце, а воздух – по крайней мере, в стороне от портовых складов – не был наполнен смрадом нечистот. Но теперь Здравко вновь очутился среди людей – многочисленных, шумных, часто одетых в непривычные одежды, почти всегда говоривших на незнакомых языках – а значит, непредсказуемых. В каждом прохожем, останавливавшем на нем взгляд, ему чудился или городской стражник, или работорговец.

Сам того не замечая, Здравко отступал на всё менее и менее людные улицы – и в конце концов оказался на окраине города, возле странного каменного здания с плоской крышей и подпертым колоннами портиком. Перед широким крыльцом здания толпилось несколько мужчин явно иноземного и явно военного облика. В длинных туниках до колен, расшитых цветными завитками, длинноволосые, с чисто выбритыми подбородками и густыми висячими усами, они шумно переговаривались на незнакомом Здравко языке, то разгоряченно споря, то весело смеясь, то бряцая друг перед другом внушительного вида стальными клинками.

На взгляд Здравко – даром что он и сам с точки зрения карфагенских римлян был несомненным варваром – незнакомцы выглядели сущими дикарями – пожалуй, даже бо́льшими, чем прятавшие лица за покрывалами смуглые жители южных гор. И все-таки рассматривать этих странных людей было ему интересно, пусть даже и страшновато. Спрятавшись в тени раскидистого сикомора, Здравко некоторое время исподтишка наблюдал за ними, разглядывал узоры на их пестрых туниках и тщетно пытался уловить знакомые слова в долетавших донего голосах.

За этим занятием он даже не сразу заметил, что к сикомору подошли еще двое мужчин – один бородатый, в длинном священническом одеянии, другой чисто выбритый, в короткой многоцветной тунике и в почитавшихся карфагенянами вандальской, дикарской одеждой штанах. Зато когда заметил...

Поразили Здравко уж точно не штаны: можно подумать, он не видывал и не на́шивал их у себя на родине! Не удивился он и тому, что мужчины вскоре заговорили между собой на латыни: по его представлениям, именно ею-то и должны были пользоваться важные господа. Но бородатый священник почти сразу же назвал своего собеседника Владимиром!

Этого оказалось достаточно. Здравко выскочил из-за толстого древесного ствола, очертя голову пробежал несколько шагов и рухнул перед Владимиром наколени. А из его рта вдруг сами собой полилисьуже начавшие было забываться слова родной речи:

–Не ме прогонва́й, Владими́ре!

Опомнился Здравко, когда кто-то с силой заломил ему руку и, тут же ухватив за шиворот, поставил его на ноги. На мгновение перед его носом промелькнул расшитый зелеными завитками рукав оранжевой туники. «Усатый дикарь!» – вспыхнула в голове запоздалая догадка.

А в следующее мгновение над головой скорчившегося Здравко прозвучал повелительный голос Владимира:

– Легь то тол, а Ки́лху!

Железная хватка дикаря тотчас же ослабла. Еще через миг тот отпустил его ворот. Здравко пошатнулся, но на ногах устоял. Недоверчиво шевельнул освобожденной рукой, поднял голову.

– Ты кто таков? – спросил Владимир. Слова прозвучали странно, словно говоривший нарочно перемешал их и исковеркал. Но все равно это было понятно! И Здравко воспрянул духом.

– Яз сым Здравко, – воодушевленно откликнулся он.

– Здравко... – задумчиво повторил Владимир. – И откуда же ты такой взялся?

И снова Здравко понял, хотя и не без труда.

– Яз сым од Подгоря́ни, – торопливо проговорил он. Потом на всякий случай добавил: – Во бли́зина на Солу́н э.

Владимир снова задумался. Затем покачал головой:

– Солунь, значит? Далеко же тебя закинуло, приятель!

На этот раз Здравко не понял почти ничего, но на всякий случай кивнул.

Затем Владимир повернулся к священнику, и они обменялись друг с другом несколькими короткими и уже совсем непонятными фразами. Здравко уловил греческие слова, но это ничем ему не помогло, лишь вызвало тягостные воспоминания. Сам он, хотя и провел детство неподалеку от ромейского города, греческим языком почти не владел. Зато и торговец, купивший когда-то осиротевших детей деревенского кузнеца, и его помощники-надсмотрщики, и моряки на невольничьем корабле, увезшем Здравко в Карфаген, – все они были ромеями и, разумеется, говорили между собой по-гречески.

Конечно, священник всего этого знать не мог. И не придумал ничего лучше, как заговорить со Здравко на греческом языке.

Что такое«пос и́сэ»,Здравко вспомнил сразу: так здоровались друг с другом моряки на том самом корабле. Еще сумел узнать слово «неани́ас»: этим словом торговец называл его на невольничьем рынке.

А дальше он просто не смог слушать. Кровь ударила ему в голову, руки сами собой сжались в кулаки. И кто знает, что́ случилось бы, окажись на месте священника кто-нибудь другой! Но Здравко, хотя и был крещен насильно, хотя и продолжал втайне молиться Сварогу, к служителям римского бога все-таки относился с большим почтением. К тому же у священника была такая добрая,такая ласковая улыбка...

Взял себя в руки Здравко сразу же. За годы рабской жизни он этому научился: иначе бы не выжил. И тогда же твердо усвоил: злить господ не следует ни в коем случае. А священник в его глазах был, конечно же, «господином».

И сейчас Здравко повел себя именно так, как подсказывал ему горький опыт. Осторожно отступил от протянутой к нему руки в широком черном рукаве. Почтительно склонил голову. И тихо произнес, старательно выговаривая латинские слова:

– Я не умею говорить по-ромейски, батюшка.

Священник замер.Удивленно приподнял брови, затем нахмурился. А потом вздохнул и, покачав головой, с певучим греческим выговором вымолвил на латыни:

– Ох... Ну тебе, мальчик, похоже, и досталось...

После этого священник снова повернулся к Владимиру. Сказал ему что-то по-гречески. Тот кивнул в ответ. Они перебросились еще несколькими фразами, в которых Здравко не разобрал ни слова. А затем Владимир шагнул к Здравко и распорядился на своем странном, ломаном,но все равно удивительно родном языке:

– Пошли со мной, парень!