Субботний отрывок

Как сама себе обещала - по субботам отрывок, если вообще в течении недели писала ) Так как для меня это уже довольно серьёзно - последний год я потеряла на совершенно сумасшедшей работе и практически не писала (исключение - бюрократическая хтоническая хрень, которая валится на образование из мусоропровода минобра каждый день). На этой неделе удалось написать мало - к сожалению, неделя оказалась тяжёлой и в этот раз, увы, не из-за рабочих забот, а по банальной причине медицинской ошибки во время эндоскопического исследования ( Маааааленькая "операция одного дня" закончилась больничным по осложнениям. Полнедели я лежала, лупая глазами и не в состоянии заниматься практически нечем, кроме послушного исполнения собачей команды "лееееежаааааать!!!". Сейчас чуть отпустило - буду писать дальше ) А пока старенькое - от начала недели )

Которое, кроме прочего, можно подцепить ещё и к флешмобу с соблазнениями (условно) и с обломами (безусловно) :-)

Как обычно - Каменная Вода-4, актуальное в работе, практически без правок ещё.

Для тех, кто не в курсе:

Шурай - девочка-шаманка (по их понятиям - Мать), 17 лет, только-только прошла посвящение и стала властвовать.

Каруш - её телохранитель (огнивец), 46 лет. Шурай у него уже не первая Мать...

- Что ж… - пожала Шурай плечами. – Тебе, Каруш, себя винить не в чем. Ты честно шёл своей дорогой. И несколько дней она шла рядом с этими людьми… или богами. А сейчас ты снова со мной, Каруш, огнивец мой, – и улыбаясь, она снова погладила по крепкой мужской руке. И вновь почувствовала прилив нежности.

Эта рука, с кожей, дублённой солнцем, с мышцой, закалённой трудом, и венами, сурово вьющимися, будто полноводные ручьи по весенней степи после таяния снега… Рука, едва подрагивающая от мощного пульса, тёплая, упругая. Жи-ва-я! И от чувства этой жизни – обузданной ею и освящённой служением именно ради неё, а не для кого другого – у неё внутри словно распахнулись дверцы тепла и неги навстречу безудержному порыву желания. Так захотелось в этот же миг взять Каруша в объятия! Обнажить и сперва нанежить ласковыми руками, не отпуская его горячего дыхания от своей затяжелевшей груди, а после обхватить его торс ногами, вобрав его силу в свою сердцевину…

От того, видно, в голове поплыл белёсый дым головокружения, она задышала, будто только что трудную работу выполнила, а рука затяжелела. И пальцы непослушные потянулись к вороту мужской рубахи.

Каруш поймал её ладони уже у горла. Обхватил – мягко, но так, что и дёрнись – не выскочишь! - и осторожно опустил ей на колени. Взгляд отвёл и, едва шевеля одеревеневшими сухими губами, прошептал:

- Не торопись, Мать… Я не отойду от тебя до смерти. Успеешь ещё меня оседлать… А твоей чистоте и молодости нужен муж посильнее меня и подостойнее. Жизнью нековерканный. Чтобы к благу всё…

Ух, как её подбросило!

Щёки стали алее макового цвета!

От стыда аж кричать захотелось!

Ведь пристыдили, словно хворостиной по щекам отхлестали! Да и кто! Огнивец приблудный! Тавром меченый! Да как посмел ей такое сказать?! Да она…!

Как сбросила его руки со своих, как вскочила! Ладонью повела по воздуху, стяжая силу, будто колосья под жатву! Размахнулась!

Каруш лишь чуть отвернулся, под удар подставляя скулу. И замер, равнодушно смотря в угол.

И Шурай точно знала – как ударит, вгоняя в тело огнивца боль не пощёчины, а ломоты нутряной, так огнивец без слов лицо отвернёт в другую сторону, чтобы сподручно бить стало по другой скуле…

Это-то и протрезвило от дурнодушия, гуляющего в крови дрянной брагой!

Шурай всхлипнула, стискивая пальцы в кулак, чтобы и капельки благолишения в мир не выпустить, и снова села – как упала – рядом на топчане с огнивцем. И задышала, восстанавливая покой в смущённом сердце.

Когда в голове прошёл гул от бьющего тока силы, Шурай степенно выдохнула и, облизав сухие губы, сказала, не глядя на огнивца:

- Мать сама выбирает своего первого, Каруш. Уж как ей пожелается – или к кому лоно потечёт соками, или на кого взгляд хозяйственный ляжет, или кому Щитница удачу дарует в состязаниях, – помолчала и добавила: - Но я не буду тебя наказывать. Потому что ты прав - ты от меня больше не отлипнешь, ты – мой. И времени у нас будет в достатке. А сейчас других забот полно! – и наконец обернулась на молчаливого угрюмца и приосанилась, командуя: - Ступай к людям саря и скажи, что мне надобна дорожная одежда и всё для небольшого путешествия. И возвращайся поживее!

Каруш поднялся с топчана, склонился в привычном поклоне и тихо, будто боялся кого разбудить, юркнул за тяжёлые кожаные занавеси входа.

А Шурай закусила губу и, стиснув кулаки, рухнула на подушки топчана, чувствуя, что едва-едва обретённое спокойствие снова рушится. Да и полно! Было ли то спокойствие? Или попросту сдержала себя, чтобы не показать, как больно сделалось? Как слёзы сами накатываются на глаза и как горит в груди от невысказанного, несделанного, незанежанного?

Зажав подушку у лица, тихо заплакала – как никогда даже дома не ревела, скрывая от старших Матерей слёзы…

Конечно, когда Каруш вернулся, она уже была свежа, спокойна и благожелательна – как и должна справная Мать. И даже намёка не оставила на лице и теле о слезах и стыде. Но и Каруш, видно, что был огнивцем тёртым, опытным – не полез в комнату неосмотрительно, а сперва за занавеской чем-то занялся, топчась и звякая какими-то предметами. Вроде как сразу не успел зайти, отвлёкся на какое-то важное дело. Но она-то хорошо понимала – показывал, что вернулся, и давал время на то, чтобы успела приготовиться встретить. От того даже стало грустно, ведь получалось, что огнивец хорошо понимал, почему Мать от себя отослала и чем без него занималась. Вот и задумаешься после такого: а верно ли она тут Мать – мудрая и ведающая? Или огнивец, так легко читающий в девичьем сердце?

Всем - ЗДОРОВЬЯ!