Фантастика и перфекционист-гуманитарий.

Прочитала я недавно шикарный рассказ и фантастика там именно научная, с высоким уровнем технической осведомлённости, что и как работает в космосе, то, из-за чего я так люблю читать эту самую фантастику и так боюсь её писать. Мой внутренний перфекционист-гуманитарий разумно предлагает не соваться туда, где я нетвёрдо держусь на ногах) Но душа все равно стремится заглянуть в будущее, в тёмные, безжалостные глубины космоса, где есть всё и нет ничего...

Знаете, мой отец был очень религиозным человеком, но ещё он всегда любил поэзию. Старую, земную поэзию. И это любовь стояла между нами, как и его трепетное отношение к языку, его гуманитарное образование и его воспитание. И пусть он ни разу не ступал на ту самую планету, голубую, третью от солнца, мысленно он жил там, понимаете?
«Я тыщу планов отложу на завтра. Ничего не поздно.
Мой гроб ещё шумит в лесу. Он — дерево, он нянчит гнезда»
Это было так странно для меня, я не понимал смысл этих строчек. Мне было четырнадцать, я сдал вступительные экзамены на биофак, большую часть времени проводил в прозрачных стенах лабораторий исследовательского учебного корпуса на лунной орбитальной станции, где мы изучали действие космической радиации на разные виды растений, но деревьев там не было. В космосе нет лесов, кроме строительных, лёгких металлопластиковых конструкций, лес – это сваи в лунном кратере для нового жилого отсека, которые я считал каждый раз, переходя из четвёртого инкубатора в седьмой, это ребра сотен солнечных батарей вдоль горного хребта.
Мир изменился. Язык изменился.
Смысловая цепочка рвалась, слова «дерево» и «гроб» никак не соотносились в моей голове.
Деревья мы видели на старых картинках, в голофильмах, в виртуальном ботаническом саду, но уже сотни лет никого не хоронили и уж тем более в деревянных гробах.
Тела сжигали. Боялись заразы. Экономили место.
А еще тогда я совсем не боялся смерти.
На третий год, когда нас спустили на Луну, где мы должны были проходить практику, я, неожиданно для себя, потратил огромные деньги и купил билет в виртуальный театр. В вирт, как сейчас говорят. Там я впервые заблудился в лесу, попал под дождь, погрелся у костра, полюбовался на звёздное небо, взошёл на гору и ослеп от белого снега. Там я впервые увидел Землю такой, какой её хотел помнить мой отец. Но тогда я еще не верил в неё, понимаете?
Я стал одержим виртуальной реальностью, та земля, что была мечтой моего отца, стала мне домом. Я проводил в вирте все больше и больше времени, там я нашел красоту, красоту жизни. Там мог гулять без скафандра, попасть под дождь, увидеть северное сияние, оказаться посреди океана в шторм. Жизнь, её величие и красота, то, чего не найдёшь на космических станциях, на которых я вырос.
Много позже я нашёл Библию в Сети и попытался прочитать. Книжка мне не понравилась, но сама вера меня заинтриговала, и я подумал, а что мне мешает верить? Знания об устройстве мира, которые вбивали в меня учителя?
Нет. Чернота вокруг. Холод космоса. Отсутствие красоты жизни. Мы создавали вокруг себя суррогат, не более.
Через пять лет я ступил на твёрдую почву – на красную землю Марса, и покатилось – Венера, спутники Сатурна, и дальше – Малое кольцо, Большое кольцо. Планет становилось всё больше и больше. Новых, мертвых планет, где андры имитировали для нас жизнь. В этой расширяющейся тьме мысль может выжить, да, и она господствовала, но единственное чувство, которое вызывал у меня космос – это страх. Если бог живёт в этом холоде, то он ничего не чувствует, и я боюсь этого бога. Так я тогда думал.
И вот теперь, здесь, на этой ледяной планете, где я умру, и где мне предстоит увидеть бога, я снова боюсь. Как думаете, он хоть немного похож на человека? По образу и подобию, разве нет?