Субботний отрывок. КВ 4

Продолжая бессрочный флешмоб...

Ватажники «усольской сотни» слаженно раздались в стороны и одёрнули кожаные занавеси, пропуская внутрь.

Яр шагнул через порог и сразу почувствовал, как бьёт по ноздрям запах бродящей благой крови. Особый запах. Аромат измучивания, вонь страдания… Так пахнет от благого, который получил рану и активно заращивал её. И не одну рану. Или – такую обширную, что запах «горения» эмолеция в крови насытил само тело. Так пахнут благие, выходящие из благобойни. Так пахнут казнённые. Так пахнут подверженные пыткам… Пахнут те, кто долгое время заживлялся и снова получал рану, и снова заживлялся – без остановки, много раз…

Он до ломоты стиснул зубы.

Белые стены «холодовой» комнаты мерно светились влажными разводами от света четырёх угловых лампадок. По центру на полу, на кожаных носилках лежало тело, прикрытое серой плотной тканью. Рядом, с правой стороны, лежал длинный кожух, в котором обычно перевозили хранимое без дела оружие. На другой стороне от трупа сидели трое ватажников дома Тал. Сидели молча в положении готовности духа: на коленях, спины выпрямлены, кулаки упёрты в бёдра, глаза прикрыты. Но по тому, как сложно ватажникам давалось успокоить дыхание, Яр уже понял – всё очень плохо…

Он не стал торопиться с расспросами. Подошёл к телу, присел и приподнял край полотнища. Мазнул взглядом по ранам и молча вернул полотнище на труп, бережно закрыв смерть в её уютном маленьком, пропахшем страданием, мирке.

Тан умирал долго… Тягостно и трудно. Его измучивали, изрезывая тело воронками - ножом загребая плоть, словно ложкой изымая сгустившийся мёд из бочки, и заполняя раны углями, умножая и так болезненную лихорадку восстановления. И как не был заводнён тан, как не облагодатен своим младо-лецем, как не подготовлен к любой, даже самой тяжкой, ране, но вынести таких страданий он не мог. Когда по жиле отделяют живое мясо от кости, когда до требухи заполняют углями, когда срезают всё, что возможно стесать с человека – пальцы, уши, нос, глаза, гениталии… Он умирал трудно, долго не давая мучителям удовольствия увидеть свой последний вздох.

Яр через ткань тронул закоченевшую ладонь тана и поднял глаза на сидящих ватажников:

- Говорите!

Старший поклонился и начал:

- Вил-И-Он, я Добрад, водила левого крыла ватаги твоего Рода. Со своими людьми я сегодня с засветом первым прибыл во Властруду на смену. На границе земель пост оказался пуст. Мы проехали до Дома, но и там была тишина, а никого из нашей ватаги, кто должон быть на страже, не встретили. Мы прошли в Дом, приняв все предосторожности…

Яр не смотрел на ватажника. Только на белую ткань на лице упокоившегося. А мысли текли тягучими, как смола на свежеподраненном вечнозелёном дереве. Набухая капелькой и бусиной медленно стекая вниз, затягивая с собой шелуху с древесной коры. Так и его размышления, давясь пустотой тоски и сдерживаемой ярости, тянулись вниз, сдёргивая с души тонкую ранимую кожицу детства…

- Тела товарищей мы обнаружили в подвале, Вил-И-Он, - продолжил Добрад. – Прямо кучей лежали – видно, что сбрасывали вповал, не почитая их смерти. Почитай все были без ран, без проколов. То ли травлены, то ли чем дурным умертвие им приключили – тут я не мастак угадывать. Двое только оказались порублены, но и то видно, что сами большого урона никому не сделали – ослаблены были перед тем, даже кровь лениво истекала. Мы, как увидели, начали тела разбирать, поднимать наверх, чтобы честь по чести похоронить. Думали там найти и засидчиков, но не было их. Взялись мы обшаривать и дворец, и места ближние. Кровь искать и следы. Вот и… - он дёрнулся, опуская глаза на мёртвого, и облизал губы: - Его и обнаружили недалече. До конюшни его отволокли и там на растяжках повесили… Так мы и нашли, неснятым.

И склонился, готовый принимать последующие приказы или казнь за недогляд.

Яр помолчал, с трудом заставляя себя оторвать пальцы от замершей навечно руки старшего вил-тана, и вздохнул:

- Все сделали верно, - и повернулся к Арт-Торку, стоящему в дверях: - Ватажника этого к Карт-Лецу на доклад. Пусть он решает…

- Сполню, - хмуро поклонился Торк и кивнул на тело: - Его в дахму или…?

Яр поднялся и задумчиво покачал головой:

- Нет, оставьте в холодной. Хотя истекновение крови очень большое, но, возможно, Карт сумеет распознать последние его памятные картины по остаткам.

- Прощения прошу, Вил-И-Он, - потянулся к нему Добрад. – Это мы тело омыли, чтобы перевезти. Так-то крови там было немало… Да место это, под таном, куда изливалось всё, навозом залили, испоганили чисту благую кровь его... А так скажу ещё – нашли его мы с мешком на голове. Окровавленным да с двумя дырками. Поди как раз, чтобы благой тан ничего не сознавал и терзателей своих не видал, ему голову и прикрыли. А после прямо через мешковину глазоньки и вырезали…

Яр сжал кулаки. Кто бы не измучивал вила, а дело своё он хорошо знал. Так, что искренне хотелось взмолиться Сварге Небесной, чтобы свела их пути-дороженьки и не отказала в милости в этот момент крепко на ногах держаться и не иметь во времени большой надобности, чтобы не торопиться, не спешить, воздавая мастерству мучителя должные почести на такой же растяжке…

Он кивнул, не меняя своего распоряжения, и вышел из помещения.