Каменная Вода. Коняяяшкииии....

ДЛЯ ОСОБО ДОТОШНЫХ напоминаю - ФЕНТЕЗИ! Кони нереальные!

К Каркуту Ашират бежал! И боль в ноге стала не боль, когда обходительный ватажник сообщил о прибытии коней ко двору. Набросив на плечи, зябнущие от стремительного заживления ран, плащицу, Ашират понукая вестника, пошёл встречать свою родную душу.

И выскочив на задний двор здания, Ашират застыл на мгновение, промаргиваясь от яростно горящего дневного солнца. Сквозь ресницы с томлением разглядывал своё сокровище.

Каркута просто так не взяли и не перевезли бы, поэтому пришлось отправить за ним Шафа, зная, что приученные кони за знакомым псом пойдут даже на корабль. Так, видно, и сбылось.

Потому что теперь Ашират видел бегущего к нему неторопливой рысью мастиффа, в повязке, стягивающей подраненный корпус – уже подживающий, но ещё беспокоящий пса. А за ним, осторожно ступая, настороженно оглядываясь и пофыркивая, шли четыре агал-нисийца: чёрный - Аширата, гнедой – Денира, светло-рыжий – Гордея, и серый, бывший заводной Аширата, теперь отданный харабу-вилу… И пока трое коней ещё прижимали уши, напряжённо всматриваясь в чужих людей, предусмотрительно разошедшихся в стороны и пропускающих четвероногую процессию, Каркут уже всхрапнул, вскидываясь и, резво махнул рысью вслед за уже почти добрёдшим до Аширата Шафом. Ну и, конечно, оттеснил его. Подлетел – хвост вверх, словно поднятый флаг непобеждённой крепости, грива – по ветру, в глазах огонь неистовой радости. Подскочил, останавливаясь почти вплотную, заходил ходуном, впечатывая копыта в утоптанную землю двора, не сдерживая эмоций зафыркал, утробно заворчал, тряся головой и напрашиваясь на ответную ласку. Ашират неудержимо улыбаясь, потянулся к коню. Взъерошил гриву, погрузил пальцы в шелковистую шерсть, уже пропотевшую и просоленную до сухих корок. Каркут бодался, терся лбом, лез чуть не в подмышки и настойчиво бил копытом – дай, дай, дай! Люблю тебя! Ашират прижался лбом к широкой, пышущей паром, шее. И засмеялся, когда Каркут полез обмусоливать губами неприкрытые волосы, покусывать за ворот и жаром обдавать от огромных ноздрей. Но его всё настойчивее оттирали подбежавшие кони харабов. Пока рядом не оказывалось их всадников, они радовались возможности прижаться и приласкаться с вождём. И рук не хватало до всех дотянуться! Каждый норовил в ладони потыкаться или до волос дотянуться и любовно пожевать их, а где и навалиться жаркой тяжёлой шеей на плечо, проявляя свою лошадиную ласку. И нужно было торопиться, одаривая каждого, пока мерины не стали друг друга кусать, отгоняя от любимого человека.

Миг единения с конями словно снова затянул в вихрь прежней жизни. Яркое ощущение равновесия в душе почти захватило. И Ашират, прикрывая глаза, подумал о том, что, как обычно, Дарух Правоверный был прав: счастье для человека всегда где-то далеко – либо впереди, либо позади, - а наслаждаться моментом дано лишь избранным…

Когда протяжно закричал гнедой Гордея, Ашират понял – хайбиты не удержались в помещении и вышли встречать. И принял это отвлечение от домашних дел с благосклонностью.

Открыл глаза, когда кони начали толкаться рядом, рискуя задеть его и даже свалить с ног, пытаясь быстрее выбраться из сутолоки к своим людям.

Гордей и Денир, вышедшие во двор, ждали их, распахнув объятия.

Кони рванули к своим людям. И спустя мгновение хайбиты уже обнимались и играли со своими агалами, шепча им слова радости и нежности. И, в отличии от Аширата, выбежавшего, не подумав, хайбиты прихватили своим красавцам лакомства.

Каркут тут же воспользовался пространством, то огрызаясь и тесня Касум-Тахая, то напряжённо выклянчивая вкусности, тыкаясь носом в руки – а что ты мне принёс?

Касум-Тахай же не стал терпеть наглость младшего и, прижав уши, стремительно махнул оскаленной мордой к шее Каркута. Это уже была нешутейная угроза! Вот-вот сцепятся! И это при самритах-то? Чужаках, для которых агалы должны быть как идеал боевого коня?

Пришлось обоим на морды положить ладони, заставляя построжеть и встать ровно бок-о-бок и замереть. Оба стояли нервно, дёргая хвостами и ушами, каждый косился на соперника многообещающим взглядом. Но стояли.

- Их преданность, мой хайд, - высочайшая добродетель, - тихо безучастно раздалось со спины. – И любовь к тебе – безупречна.

Ашират облегчённо вздохнул. И так, конечно, приструнил бы коней, но тяжело объяснить Касуму, что он должен носить теперь другого седока… Такой же любимец был, свой, выстраданный, выпестованный! От щедрости души его взял в Самру, чтобы отдать отцу под седло, зная, что старый его конь – преданный и чистый агал-нисиец Урбан – скончался пять лет назад, оставив в душе отца незаживающую рану. Думал растопить сердце старика добротным воспитанным для боя, конём. А получилось… как получилось.

Не оборачиваясь, поинтересовался:

- Надеюсь, хараб, ты не забыл для своего коня прихватить лакомство?

Вил подошёл, встал рядом на стороне Касум-Тахая, и коротко протянул руку перед Аширатом – на ладони лежала мытая, очищенная морковь.

- Так давай, - раздражённо сказал Ашират, досадуя на непонятливость вила! Глупый самрит совсем не понимал, что и как делать с конём!

- Это для твоего, - кротко ответил вил, чуть склоняя голову. И показал вторую руку – на ладони лежала вторая такая же.

Ашират усмехнулся и опустил ладони с лошадиных носов. Агалы и так стояли на вытяжку, как перед парадным выездом сарской сотни! Забрал у вила подношение для коня и потянулся к Каркуту, одновременно подманивая коня подальше от соперника. Самрит так же поступил со своим.

Вот и развели, так и не дав схлестнуться.