О Татьяне в Татьянин день

Татьянин день, говорите? У меня есть одна Татьяна. И, так уж получилось, она - ведьма.

***

Завтра. Уже завтра.
Таня натянула на голову одеяло и сжалась в комок. Вспомнилось: психологи называют это «позой эмбриона». Интересно, а до рождения, когда была еще просто головастиком, оно уже сидело внутри? Вот, например, рак. Его можно найти, увидеть. Вырезать опухоль. А это? Что нужно отрезать, чтобы избавиться от него?
На пол легла полоска света.
— Не спишь?
Вошла мама, присела на кровать.
— Выпей.
Таблетка. Вода, пахнущая больницей. Таня послушно проглотила и то и другое. Ей нужно заснуть, потому что завтра…
— Послушай, — нерешительно начала мама. — Я разговаривала с Тасей. У нее сосед — помнишь, дядя Захар? — он расширяться хочет. Тася показала твои рисунки, и Захар готов тебя взять. Что ему «корочки», лишь бы человек работать умел.
— Опять, да?
— Танюша, но все равно придется уехать. Не сейчас, так через три года. Что это меняет?
Она не понимала. Как объяснить?
— Всё! Мама, ну почему я должна уезжать? Почему?! Это нечестно!
Если бы не завтра, Таня бы промолчала. Но сейчас рвалось:
— Этому, из второго подъезда! Он и сына бьет, и жену, а ему можно тут жить. А мне нельзя? Убийца освободится, придет домой из тюрьмы. А я? Меня суд оправдал! Чем я хуже?
— Тебя они боятся.
— Меня?! А убийцу с пистолетом, значит, нет?
— Это другое. Это понятно человеческой природе. Можно тоже взять пистолет и выстрелить в ответ. Можно спрятаться за стеной. Надеть бронежилет. А что делать с тобой? Как защититься?
— Мама! — Таня моргнула мокрыми ресницами. — Ты говоришь: «человеческой природе». А я что же, не человек?
— Ты не так поняла!
У маминого виска собралась колючая боль. Шарик с острыми шипами катался под кожей, бередил незажившие ранки. Очень хотелось его поймать и сжать, чтобы рассыпался в труху. Но нельзя. Нельзя!
Таня положила голову маме на колени, потерлась щекой.
— Я никуда не поеду. Я не сделала ничего такого, чтобы убегать. Я себя контролирую.
…Позавчера она задержалась в библиотеке, а потом долго ждала автобус. Домой добралась уже в сумерках. В подъезде лампы не горели. Таня ступала осторожно, касаясь рукой перил. Оставалось подняться на два этажа, когда вдруг натолкнулась на что-то мягкое. Оно зарычало, вздыбилось. От страха перехватило горло, Таня не могла закричать, но зато явственно почувствовала, как ударила…
Нет, почти ударила.
— Да чего!.. тут… человеку!.. — невнятно матерился дядя Васик, отец Руськи. Он вряд ли узнал Таню и понял, что уснул на лестнице.
Раскачиваясь, пьянчуга вполз на этаж выше и забарабанил по двери.
— Открывай! Ты!..
Послышались визгливые крики Руськиной матери.
Таня сидела на ступеньках, вцепившись зубами в пальцы. Ее колотило. Еще бы немного, полсекунды — и дядя Васик валялся бы на лестнице со спекшимися мозгами. Таня уже предчувствовала, как вскипают и лопаются сосуды в его голове…
— Ну вот честно, я себя контролирую! — повторила Таня. В конце концов, она же удержалась!
Мамина рука гладила и перебирала волосы. Маму Тане было очень жалко. Младшая из трех сестер Мальевских, ей не досталось пожить с родителями: отец умер сразу после войны, от ран, полученных на фронте, а мама, Танина бабушка, ушла вскоре после него. Говорили, зачахла. Зато младшей досталась материнская красота (старшие, Ася и Тася, — в отцовскую породу). Рядом с сестрами Кася казалась феей — тоненькая, нежная, хрупкая. И сумасшедшая, незаконная — проклятая! — любовь тоже досталась Касе. Любовь, от которой осталась она, Таня.
Мама ушла. В ее комнате было тихо. Но спит ли?
Таня лежала, обхватив себя за локти. Болел живот, и дышать приходилось размеренно.
Стараясь не делать резких движений, дотянулась до нижнего ящика тумбочки. Там, под стопкой прошлогодних тетрадей, лежал журнал. Открылся привычно все на той же странице. Настольную лампу Таня зажигать не стала: чтобы рассмотреть фотографию, хватало света от фонаря за окном.
Обычный парень, мимо такого пройдешь и не обратишь внимания. Не красавец, не урод. Вполне мог быть ее одноклассником.
«Ну почему?» — в который раз спросила Таня.
Если бы он приехал в Сент-Невей, все было бы иначе. Что ему стоило полгода назад выбрать другую дорогу?
Поднесла журнал ближе к глазам. Парень на фотографии казался очень спокойным. Ему не было дела до нее, Тани. И от этого ненависть становилась еще сильнее.
…Под утро приснилась лампа под ржавым колпаком. Она висела над железной калиткой, слишком тусклая для осенних сумерек. Тени мертвой грудой лежали на мощеной дорожке.
Таня проснулась от собственного крика. Подумала: «Сегодня. Через несколько часов».

_______

"Тридцать седьмое полнолуние"