Идиоты

— Идиоты, — сказал Эдик, перелезая через ограждение. — Вечно у нас все через… Вот вроде бы дорога: что может быть проще? Но нет, сначала проектируют задним мозгом, потом ходить запрещают. Какого хрена здесь нет «зебры»?

— Я не полезу, — Ира посмотрела налево-направо и кивнула в сторону дальнего перехода. — Пыль, грязь, каблуки. А «зебры» нет, потому что закрытый поворот. Все правильно.

— Ай, женщина! — собеседник уже готовился спрыгнуть. — Что б ты понимала. Во-первых, тут ограничение по скорости. Кто захочет, тот успеет. Во-вторых…

Подошвы кроссовок хлопнули об асфальт и зашуршали. Прыжок вышел неудачным, Эдик запутался в ногах и завалился набок. Ира прыснула в ладонь.

— Сейчас окажется, что я виновата. Угадала?

Эдиковым взглядом возможно было сваривать металлоконструкции. Он зарычал нечто маловнятное, поднялся на локте, стал на колено. Принялся охлопывать куртку.

Скрипнула подъездная дверь ближнего дома. Вышел худощавый паренек, по виду студент-первокурсник. Лицо его было торжественно. Из одного кулака торчала тройка рыжих гербер, из второго — декоративная лента, художественно намотанная на коробку с тортиком. На Иру студент посмотрел с интересом, на Эдика осуждающе. Эдик в долгу не остался, скорчив независимую физиономию.

За поворотом завизжало. Вслед истошному резиновому скрипу рванул утробный жестяной рык, сверкнули холодные молнии фар. Прямо на стоящего посреди дороги мужчину вылетел приземистый силуэт с парой белых полос поверх капота. «Мустанг, — зачем-то подумал Эдик. — Вэ-восемь. Триста лошадей». А более он подумать ничего не успел.

Что было потом — Ира смогла осознать уже постфактум. Словно восстанавливала картинку по частям, по кадрам с рапидной съемки. Видимо, сознание решило быть милосердным и отключило обратную связь, поставив память на запись.

Вот водитель «Мустанга» замечает постороннего на трассе. Ревет клаксон, скрежещут тормоза, покрышки вгрызаются в асфальт — но бессердечная инерция продолжает нести полторы тонны железа вперед. Вот паренек с букетом округляет глаза, бросает торт и одним махом перелетает ограждение. Вот Эдик уже вскочил на ноги, но еще не понимает, куда бежать. Вот все трое сходятся в одной точке. Вот Ира на секунду теряет сознание.

Хищный, лакированный автомобиль остановился поодаль. От него бежали двое — кожаные куртки, спортивные штаны. Иру подхватили под локти: пустынная улица вдруг оказалась полной сочувствующего, заботливого народу. Эдик лежал возле ограждения, хлопал ресницами и бормотал:

— Он толкнул… Он меня толкнул…

Студент валялся посреди дороги, неуютный, будто выкинутая кукла. Герберы разлетелись по лепестку. Из-под вихрастой, белобрысой макушки натекало темное и блескучее.

— Он меня толкнул… — повторил Эдик.

Он сел, ощупал себя, помотал головой — и вдруг завыл, давясь воздухом. Зарыдал, горько, неумело, словно впервые в жизни. Возможно, так оно и было.

***

Никто не видел, но чуть в стороне от переломанного тела на поребрик сел человек. Глаза у него были серые и злые, спина — усталая и обреченная. Рядом с ним прямо из фонарного столба выступила еще одна фигура. Достала из внутреннего кармана дорогого пиджака портсигар, открыла, протянула человеку. Тот кивнул и сгреб пальцами одну из бежевых палочек.

— Дерьмо, — проворчал человек, затягиваясь. — Вся эта работа дерьмо. Я не жалуюсь, это объективная оценка. Ты уверен, что нашего идиота стоило спасать?

— Я не обладаю всезнанием, — голос, доносившийся со стороны фигуры, нельзя было назвать ни женским, ни мужским. Он был практически лишен интонаций и лишних обертонов.— В конце концов, я не Он. Лишь свет от Его света, дух от духа Его. Но кое-что открыто даже мне.

— Все равно дерьмо, — огонек на конце сигареты затрещал яростно и решительно. — Между прочим, каждый раз — как первый. Все эти тела замечательно ощущают боль. Смерть не лучшее из приключений.

— Ты предпочел бы вернуться туда, откуда я тебя…

— Выкупил? — поморщился человек. — Сделал предложение, от которого я не смог отказаться? Знаешь, для ангела ты на удивление сволочной сукин сын и шантажист. Кстати, а как к этой идее относится твое начальство?

— Ни Власти, ни Начала, ни Господства не в курсе, — ответ звучал спокойно, все тем же серебряным тоном. — Это моя и только моя инициатива. «Делай, что должно, и будь, что будет».

— А если Он узнает?

— Не сомневаюсь, что уже знает, — интонации не изменились и теперь. — Все мы лишь часть Его плана. Помнишь ведь: «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии».

— Ну да, ну да. Показать каждому из идиотов собственную уязвимость, обозначить хрупкость их бытия, дать шанс заглянуть в себя, принять чужую жертву, начать ценить жизнь… Я помню, ради чего ты это задумал. И ради чего делаю это сам. Тоже ведь идиот… Был.

Человек докурил, поплевал на окурок, отбросил в сторону. Тот растаял, не долетев до асфальта. Деловитые медики уже упаковывали тело студента в черный пластик. Ира обнимала Эдика прямо через решетку ограждения, что-то горячо шептала на ухо. Мужчина трясся, по щекам катились слезы.

— Ладно, — сказал сероглазый и встал. — Идиоты сами не закончатся, долг сам не выплатится. Кто у нас дальше по твоему — и Его — плану?

Ангел развел руками. Между ними словно зашуршал древний папирусный свиток, и в воздухе замельтешило: имена, даты, места…

Работы было еще немало. Аккурат на пару-тройку вечностей.