Весна в марте

За окном подмораживает - после длительных снегопадов, так что пора присоединиться  к флешмобу о погоде  https://author.today/post/470335. Мой герой в смятении, в раздрае собственных чувств, и за его окном весна в том первом своем, непрезентабельном обличии, когда одно время года сменяется другим... 

В конце месяца выпал тяжелый, точно картечь, снег, тучи заслонили небо, на перекрытых авиатрассах зависли упредительные корабли летинспекции, по заснеженному городу люди передвигались пешком, на эскалаторах, движущихся дорожках, в метро. Ледяная картечь сыпалась три дня и две ночи, упущенное в декабре зима наверстала в марте, город лежал у ее ног – поверженный, под снежным покрывалом высотой в метр.
И все-таки она опоздала. Март – не декабрь, снег не спеша сползал с крыш, обнажал тротуары с подсолнечной стороны, застаивался в низинах, журча, убегал через решетки сточных люков. Гулял мокрый ветер, сбивал шапки с прохожих, целовал влажно, сочно, в уста; в один день оголил небо. Сильный ветер – к перемене погоды. Окраинами кралась весна – в нищенских отрепьях. Поначалу приголубила: то кинет золотую нить, то отпахнет край плаща, покажет ослепительную изнанку, – двуликая  ворожиха, обостряющая шизофрению и язву желудка, молодкой, хмельной от брожения соков, раскинулась по земле. Снег, завалявшийся, точно стертая шкура, стаял, прошлогодняя полусгнившая падаль пятнала город, и не один день, и не один дождь, и целая армия мусорщиков понадобилась Оберсвалю, дабы земля пожрала мертвых своих детей.
Город затаился, ждал. Побеленные до колен деревья выстроились вдоль дорог, ощетинили ветки со свежим, светлым надпилом. То хмарь, то ясно. Ветер лупил грязные тучи в бока, раскачивал вербы вдоль Театральной аллеи, путался с елями возле университетских ворот, заигрывал с привставшей на цыпочки голой сиренью, с пятисаженных тополей на площади Жертв Войны стряхивал сережки, похожие на окровавленных гусениц. В скверике у Дома Советов перехватывал прутья оголенных берез, чиркал по небу кубом тюремной больницы, окна которой, отмеченные каиновой печатью, были темны… Неприглядная, дожидалась зачатья земля, тревога витала в воздухе, и чем щедрее, изобильнее изливалось небо, тем болезненнее ощущалась тревога.
В овражках залежался снег, на слюнявых сырых пригорках показалась трава – мартовская, вскормленная кровью Атиса, – взрезала чернозем червячками бледных, недоношенных щупалец, ртом младенца припала к соскам земли. Ветви рвут облака, ветви – пики, чьи наконечники разбухли, точно кончики грудей роженицы; ветви мечутся от ветра, боли в беременных почках… рядом котики красного тальника испускают летний, а потому неожиданный аромат.