Македонец

Если мал золотник, обязательно дорог, как память. 

Пусть она коротка, как у злобного пса поводок. 

Искра божья, зачем из тебя возгорается пламя, 

Если, как результат, пепелище дымится у ног? 

Бабье лето. Сентябрь. Я стою в середине фаланги. 

На сариссе блестит заблудившийся солнечный луч. 

А персидская конница бьёт Птолемея на фланге. 

А по центру сраженье бурлит, как взбесившийся ключ. 

Тут и спрос - не беда, и не каждая пытка – попытка. 

Там, где лесом семь вёрст до небес киселя пригубить. 

Там, где с миру собрав ни живую, ни мёртвую нитку, 

Я плету по сюжету единую красную нить. 

Нам бы их обойти и в атаку по правому краю. 

Я в какой-то момент понимаю - почти обошли. 

Но ударом копья с колесницы меня отправляют 

В бесконечный колодец с мерцающим светом вдали. 

Олимпийским богам, колесу ли сансары молиться? 

Сильным мира сего, равнодушным владыкам того? 

Говорят, если веришь, есть шанс в этот мир возвратиться, 

Тем, во что пожелает тебя воплотить божество. 

Обжигают не боги горшки, что побьют доброхоты, 

К скорой смерти во славу абстракций любовь ворожа. 

А колодец душе - как тюрьма из любви и заботы. 

Как бежать, если узники сами себе сторожа? 

Ни ковра свежих трав, ни небесного синего ситца. 

Всем иллюзиям край. Всем делам подведенный итог. 

Если мир - заблужденье, позволь мне опять заблудиться. 

Да на круги своя, на штрафной виртуальный кружок. 

Не шумят города. Не волнуется жёлтая нива. 

Все заставки и звуки свернул декоратор в рулон. 

Ничего не боюсь словно феникс, восстав из архива. 

Бабье лето. Сентябрь. Разрядился и умер смартфон.