Мысли и взгляды. К флешмобу Елены Станиславовой.

Додумать девушка не успела. Светловолосый музыкант взял первый аккорд, его спутница вступила глубоким, сильным голосом. И откуда такое роскошное меццо-сопрано в столь тщедушном, чуть ли не прозрачном теле? К моменту, когда запел юноша, все мысли о магии валлиров окончательно улетучились. Леди Даллет превратилась в слух, как и все вокруг. Песня за песней, голоса хрустальных певцов творили невозможное: взламывали панцири, смывали маски, поднимали с самого дна души тщательно хранимые воспоминания, нежно и настойчиво будили давно уснувшие чувства. Лица людей светлели на глазах, но никто из слушателей не смотрел по сторонам. Все они заново узнавали себя, куда уж там до других. В какой-то момент певцы в серебристых одеяниях расступились, и вперед вышел тот самый третий-которого-нет. Маленький — ниже плеча своим товарищам, прячущий руки в складках длинной многослойной одежды, а лицо в глубоком капюшоне. Дивный, чистый и очень высокий голос повел верхнюю партию, и люди вокруг на мгновение перестали дышать. А потом, когда закончилась песня, по рядам пронесся шепот: тиншельт! Они привезли тиншельта!

Этим словом, одновременно напоминающим звон серебряного колокольчика и шелест листвы, сами дивные гости называли таких певцов. Тиншельты появлялись редко, услышать их голос было большой удачей. Поговаривали, что услышавший этот голос уже не сможет жить по-прежнему. Кто-то это подтверждал, кто-то отчаянно отрицал, но особая магия в сочетании всех трех голосов была. И сопротивляться ей не хотелось. Просто откуда-то взялась уверенность, что ничего плохого не произойдет, потому что невозможно само существование зла там, где звучит эта волшебная музыка и взлетают к небесам дивные голоса.

Если бы у кого-то хватило сил оглядеться по сторонам, они бы заметили и тех, на кого волшебство хрустального трио не действовало. Некто в коричневом плаще и надвинутой на глаза широкополой шляпе весьма вольно облокотился на императорский портшез, преспокойно вертел головой, высматривая что-то среди зачарованных зрителей. А в толпе медленно двигался бледный юноша в очках. Тайри обязательно узнала бы его и очень удивилась, увидев здесь. Если бы способна была увидеть. Но она ничего не видела вокруг, мысли ее были далеко, а сердце медленно и тяжело билось. Она слышала не голос тиншельта — другой, родной, который мечтала услышать много лет. И сама что-то отвечала, звала, радовалась, плакала... Наставник, стоявший рядом, не смотрел на сцену. Взгляд его прикипел к лицу ученицы, а в глазах плескался ужас пополам со смятением и огромная, всепоглощающая нежность, что усмиряла и то, и другое. Так смотрят на тех, кого едва обрели и вскоре неизбежно потеряют. Так смотрят на тех, кого любить запретно, а не любить подобно смерти. Его лицо, обычно бесстрастное и малоподвижное, мучительно менялось, но вскоре на нем осталась только одна непреодолимая обреченность. Нечто, известное лишь ему, заслонило собой его радость и заставило затаиться нежность. То, что было пока сильнее и его самого, и даже магии валлиров. Мастер Гайдиар опомнился, с трудом отвел взгляд и сосредоточился на певцах.