Персонажи-"выскочки".

Павел Марков в своем флэшмобе предложил вспомнить персонажей, которые внезапно сделались из эпизодических главными.

С тем, как я пложу персонажей и как плохо планирую, такое у меня если не так часто получается, то только потому, что многие персонажи дорастают из эпизодических только до второстепенных: остальные не пропускают их "выше". Но два таких персонажа вспоминаются мною легко.

Во-первых, это Орли Ни-Кашин, молоденькая ирландка, сделавшаяся верной подругой моей главной героини Таньки и прошедшая с ней весь путь от (если пользоваться современными названиями этих земель) Уэльса через Сомерсет до Корнуолла, не раз выручая ее и иногда даже рискуя жизнью. Вообще-то она вообще появилась случайно как родственница ее однокурсника, и поначалу я даже не очень представлял себе, что с ней делать. Была даже мысль, что она погибнет в путешествии -- но, по счастью, реализовывать такой вариант мне очень быстро расхотелось.

Во-вторых, это Робин Добрый Малый -- персонаж, доставшийся мне вместе с сеттингом из Камбрийского цикла Владимира Коваленко. Конечно, литературная и мифологическая предыстория Робина гораздо длиннее: он и персонаж английских народных песен и легенд, и Пак из "Сна в летнюю ночь" У. Шекспира, и Пак С Холмов из "Сказок Старой Англии" Р. Киплинга. Но ко мне он пришел именно через книги о сиде Немайн -- где он был представлен буквально в нескольких сценах, оставшись эпизодическим персонажем.

Тоже признАюсь, что одним из главных героев я его делать не собирался. Но он оказался слишком значимой фигурой -- такой, каким я его увидел, помудревший бывший трикстер (хотя трикстеры, пожалуй, бывшими не бывают). У меня он прожил остаток своей земной жизни -- и ушел в легенду.

Итак, пара фрагментов из "Дочери Хранительницы":

Вот и сбывался страшный сон Орли. Она стояла на крепостной стене с пращой в руке, а впереди безмятежно улыбался Робин, и на голове его блестела серебряная искорка. Не было только криков «Сбей!»: люди внизу напряженно молчали.

Рука сама нащупала спрятанного на груди бронзового рыцаря. Губы шепнули: «Помоги мне!» Вдруг показалось, что рыцарь потеплел и шевельнулся. А потом перед глазами как живые предстали подруги: весело смеющаяся белокурая Санни, доверчиво распахнувшая зеленые глазищи Этнин... Сердце Орли сжалось. Какая разница, собьет она это проклятое кольцо или же промажет: все равно освободить их уже не получилось!

Но опять сумела собраться с силами. Успокоила себя: главное — вырваться живыми отсюда сейчас, а потом Робин непременно что-нибудь придумает. Значит, нужно еще побороться!

Орли перекрестилась. Прошептала «Отче наш» — по-ирландски, как научили в родной Иннишкарре. Потом быстро проговорила короткую молитву Бригите — слышанную от матери, передававшуюся изустно со времен старых богов.

Подбросила на ладони свинцовую пулю. Та оказалась неожиданно тяжелой. Прежде Орли с такими де́ла иметь не приходилось: обходилась камнями. Подумалось: вот бы подобрать удачный камешек, а пуля — ну́ ее! Но ничего подходящего под ногами не валялось.

Снова себя успокоила: подумаешь, свинец! Просто надо представить себе, что это не маленькая пуля, а большой камень — и всё получится!

Расправила веревку. Медленно надела петли тяг на пальцы: одну — на указательный, другую — на средний. Вложила пулю в ложе пращи. Огляделась. И замерла.

Вокруг стояла звенящая тишина. Множество людей смотрели на нее снизу — и все молчали: и праздные зеваки-зрители, и Кудда, и сакс в черной тунике, и Мабин. Потом вдруг откуда-то принесся шальной слепень, с жужжанием закружился вокруг Орли.

Совсем некстати ей вспомнилась Иннишкарра. За два года до бегства семьи Орли с Эрина на заливных лугах по берегам Ли вдруг появилось видимо-невидимо слепней. Тогда пастухи все время жаловались, что эти твари не дают покоя коровам, что из-за них стало меньше молока. Люди тоже страдали от их укусов, покрывались волдырями, иные даже заболевали горячкой. Сам епископ Шенах отслужил в Корки мессу во избавление от казни египетской, а местная ведьма Барбре увидела в нашествии мерзких кровососов происки ши, обидевшихся за что-то на людей, и очень дурной знак. Вскоре и в самом деле кто-то из братьев Слэвина повздорил с сыновьями Брэндана Мак-Ноэ, эоганахтами из Глендамнаха, и притихшая было старая вражда разгорелась вновь...

Слепень не отставал от Орли, назойливо вился вокруг нее, норовя пристроиться то на руке, то на лице, то на спине, отвлекая, мешая сосредоточиться. Но это-то и придало ей решительности: надо стрелять прямо сейчас, пока страх перед дурным предзнаменованием не захватил ее совсем! И Орли подняла руку.

Робин передвинул кольцо с макушки на темя, чуть приподнял голову, ободряюще подмигнул. И замер, не шевелясь. А Орли уже сосредоточенно раскручивала пращу. Сейчас она смотрела только на серебряную блестку на голове Робина и не замечала больше ничего — ни басовитого гудения веревки, ни жгучей боли от укуса слепня, все-таки усевшегося у нее между лопаток, ни саднящих кровоподтеков на подбородке, ни крика одного из стражников, ни доносящегося со стороны Бата конского топота.

А потом она вдруг неведомым чувством ощутила: пора! Быстро распрямила указательный палец, отпуская тягу и отправляя пулю в полет. Выдохнула. И рухнула на колени, чувствуя, как бешено колотится сердце, и не воспринимая больше ничего — ни победного звона сбитого кольца, ни радостного возгласа Робина, ни рева ликующей толпы. 

2.

При появлении Орли монах вздрогнул, испуганно обернулся.

— Мир вам, отче! — почтительно поклонилась она.

Монах облегченно вздохнул, натужно улыбнулся.

— Мир и тебе, славная девушка, да хранит тебя пресвятая дева, — пробормотал он и снова уставился в окно.

Тут Орли приободрилась: мунстерский выговор толстяка показался ей таким родным, таким уютным! Но продолжать с ним разговор она все-таки не стала: вспомнила ворчливого монаха-коннахтца, встреченного возле Бата, да и остереглась. Зато вдруг заговорил сам хозяин заезжего дома, причем на хорошем гаэльском языке. Подмигнув ей, он улыбнулся:

— Не робей, девочка! Двери у нас крепкие, стены толстые — не проломят!

Сначала Орли опешила. И на хозяина здешнего даже обиделась — и за то, что тот, совсем еще не старый, назвал ее девочкой, и за то, что принялся успокаивать, словно бы она дитя несмышленое. Да за кого же этот трактирщик ее принимает — за трусиху никчемную? Вспыхнув, Орли чуть не выдала ему гневную отповедь — сдержалась чудом. Впрочем, как вспомнила она спящего мальчонку-сакса на руках у Гвен, так сразу и остыла. А хозяин, должно быть, так ничего и не заметил.

Конечно, слова хозяина услышала не одна Орли. Услышали их и монах, и Робин. Монах — тот откликнулся первым.

— Уповаю на милость Господню, — вздохнул он, потеребив четки. — Да и не саксы же мы, в самом деле.

А Робин — тот зачем-то постучал кулаком по стене, кивнул, хмыкнул.

— Стены-то крепкие, почтенный Меррин, — произнес он задумчиво, — а только береженого бог бережет.

Затем Робин повернулся к монаху. Задумчиво оглядел его с головы до ног, откашлялся. И вдруг выдал:

— Эй, честной брат, знаешь что... А одолжи-ка ты мне свою рясу!

Монах, услыхав такое, насупился и что-то недовольно проворчал себе под нос. До ответа Робину он, похоже, снисходить не собирался. Тот, однако, не успокоился: подождал немного, покашлял, а потом продолжил:

— Да ты не бойся, честной брат. Думаешь, я такой одежки не носил никогда? — и вдруг, оторвавшись от стены, решительно шагнул к вновь уставившемуся в окно монаху.

Монах испуганно обернулся. В следующий миг он выскочил из-за стола и с неожиданной для своей комплекции прытью шарахнулся к двери. Но добежать до выхода он не успел: дорогу преградил Робин.

Тяжело дыша, монах остановился. Дрожащей рукой ухватился за ворот рясы. Пролепетал испуганно:

— Эй, эй, ты что...

Тут Орли испугалась — сразу за обоих. За едва державшегося на ногах Робина. И за перепуганного монаха. Ей даже показалось, что Робин сейчас набросится на монаха, ударит его.

Но Робин лишь поморщился да махнул рукой с досадой:

— Эх ты, честной брат...

Должно быть, так бы всё и закончилось ничем, если бы не хозяин заезжего дома. А тот посмотрел сначала на одного, потом на другого, вздохнул — и вдруг вышел из-за стойки. Подошел к обоим, вперил в монаха взгляд. И сказал тихо, вполголоса, но твердо:

— Отче, прошу вас: послушайтесь господина Хродберта! Он хочет всех спасти — и вас тоже.

Монах наклонил голову, тяжело засопел. А потом хмуро кивнул.

Робин сразу же оживился. Подмигнул Орли:

— Слушай-ка, красавица. Не в службу, а в дружбу: добеги до Гвен! Скажи, мол, старый ее друг в монахи собрался, так пусть она ему лоб побреет.