Поэтичные эвфемизмы
Автор: AnevkaСидела я раздумывала над тем, как словами буду рассказывать Батаеву о своей реакции девочки-ромашки на его эльфиек-нимфоманок и пришла к выводу, что прямолинейность и многозначительная иносказательность создают в описании физической близости весьма разный эффект. (А кто бы мог подумать, да? )
Но. Раз уж так со всех сторон в тему, появилось у меня желание вернуться к мероприятию Анастасии по поводу разговоров о важном.
Условно "мальчишковый" фрагмент моего авторства там уже присутствует, поэтому пришла пора и условно "девчачьего".
Сату не помнила, чтобы когда-нибудь ландыши цвели так рано. Но весь берег маленького озера был усыпан будто снегом. Чёрное пятно выделялось на их фоне так резко, что заслезились глаза. Ульв лежал на спине, следил за тяготеющим к горизонту солнцем. Тень Сату накрыла его лицо, и лишь тогда он перевёл глаза на неё.
– Ты такая серьёзная сегодня, маленькая Радость, – сказал он нарочито торжественным тоном. – Не иначе, у тебя есть ко мне серьёзный разговор. И Большая Просьба. Говори, чего ты хочешь. Серьёзная Радость – это так забавно.
Сату долго размышляла над тем, что скажет Волку. Но сейчас все слова будто вытекли у неё из головы, как вода вытекает из треснувшего кувшина. И остаётся только сухое, саднящее от утраты дно.
– Меня… прислал к тебе отец, – глухо сказала Сату. – Велел попросить показать мне другие миры. И научить ходить туда самой. Если… тебе это не запрещено.
Среди одуряющего аромата ландышей пахнуло вдруг горечью полыни. Ульв встал.
– Нет никого, кто мог бы мне что-то запретить, – сказал он с усмешкой, больше напоминавшей волчий оскал. – Но ты пришла сюда не за этим, маленькая Радость.
Шаманка вздёрнула подбородок и упрямо встретила взгляд зелёных глаз, ставших вдруг тёмными, как зимняя хвоя.
– За этим, – протянула бубен. – Научи. Чтоб… – голос чуть дрогнул, – я одна…
Ульв молча рванул её трёхцветный, увешанный кольцами шаманский пояс, оставив оба конца у себя в руках, притянул за него девушку к себе так близко, что Сату через одежду почувствовала, какое горячее у него тело.
– Что это? – Ульв обернул полотно пояса вокруг руки так, что виден остался только чёрный цвет.
– Н-нижний мир, – запинаясь, ответила Сату. Что-то странное было сейчас в его взгляде. Что-то звериное. А она только-только перестала видеть лохматую шкуру…
Ульв поднёс пояс поближе к её глазам.
– А ещё?
Сату облизнула пересохшие губы.
– Земля. Земные воды.
– Ещё, – Ульв прижимал её к себе всё крепче. Его грудь и руки были непоколебимы, как скала.
– Скала. Гора. Камень.
– Ещё!
Он опустил узкое, будто волчья морда, лицо. В колдовском сиянии глаз проскальзывали золотые искорки.
– Золотой Полоз! – выкрикнула Сату прямо в эти глаза. – Мировой Змей!
Тонкие губы шевельнулись. Но саамка не услышала:
– Ещё.
Слово потонуло в раскате грома, а лицо Ульва – во вспышке молнии.
– Укко.
_____________________________________
У́кко (фин. Ukko) — верховный бог, громовержец в карело-финской мифологии. Представлялся стариком с седой бородой, разъезжающим по небу на колеснице, мечущим молнии и производящим гром. Известен как покровитель скота и урожая.
Здесь всё блестело, искрилось и скрежетало. Звон оружия, исполинских мечей и копий, маленьких дротиков, тонких спиц… Вертелись колёса, то тут, то там, загорались огни. Сату испуганно жалась к своему спутнику, но по сторонам глядела во все глаза. Мимо проносились невиданные повозки, невозмутимо прополз толстый, в обхват руки змей, в сопровождении трёхглавого пса. Люди попадались бородатые, низкорослые и с тёмными лицами.
– Где мы?
– В Свартальфахейме. По-вашему – Нижний мир. Часть его. – Чуть помедлив, Ульв добавил: – Я здесь родился.
«Вот почему ему так нравится закат», – подумала шаманка, разглядывая величественные своды всех оттенков от алого до бордового.
Справа полыхнуло огнём. Сату вскрикнула и спрятала лицо у Ульва на груди. Тот только рассмеялся.
– Не бойся, глупая. Это фонтан.
Девушка с любопытством оглянулась, заинтересовавшись незнакомым словом. Языки пламени действительно не выглядели опасными. Напротив, свивались замысловатыми фигурами, будто танцуя друг с другом над озером лавы.
– Дворец Короля-под-Горой, – сказал Ульв и указал рукой куда-то вдаль, за струи огненного фонтана. Когда они обогнули пламя и глаза Сату привыкли к новому освещению, она тихо ахнула. Дворец был полностью выполнен из драгоценных камней, подогнанных и огранённых так искусно, что казалось, будто стены сотканы из радуги.
– На вид – эфемерный, – прошептал спутник ей на ухо. – Но во всех трёх мирах нет камней прочнее, чем эти.
– Это самое прекрасное, что я когда-либо видела, – выдохнула Сату. Ульв только усмехнулся.
– Идём.
На первый взгляд в этом камне не было ничего особенного. Просто очень больший, гладкий и ярко-белый. А ещё горячий. Это заметно даже издалека: над камнем колыхалось марево, какое в жаркий день бывает над большим костром. Но чем-то камень притягивал взгляд. Смотреть на него было приятно, отводить глаза не хотелось. В груди становилось тепло и спокойно.
– Он… оно… бьётся, – с удивлением заметила Сату. Ульв медленно кивнул. Его взгляд тоже был прикован к белому горячему камню. – Это сердце? Твоё сердце?
Щека Ульва болезненно дёрнулась.
– Нет. Не моё. Это сердце Короля-под-Горой.
– А твоё где?
– Далеко. – Его лицо вдруг словно окаменело, почернело, прорезалось не то морщинами, не то трещинами.
– Пойдём отсюда. Здесь слишком много тьмы. Я покажу тебе… свет.
В руках у него снова оказался пояс, о котором Сату совсем забыла, но теперь Ульв повернул его жёлтой полосой.
– Золото. Солнце. Желток.
***
Свет прорезал чёрное небо россыпью алмазов. Это было ошеломляюще, потрясающе, непостижимо. Сату летела, или падала, или растворялась. Она не могла понять. Грудь наполнял ветер, и песня, и радость до того, что стало трудно дышать. Её несла на себе спица огромного колеса, вокруг было множество спиц, сплетающихся, будто нити… а потом мир вращался вокруг неё, обрастая скорлупой исполинского яйца, снова потрескавшегося от множества гвоздиков-звёзд, и Сату поняла, что она внутри чудесной мельницы-Сампо, и смерти нет, нет беды и опасности, есть только счастье, полное и безграничное, а то, что люди принимают за смерть, на самом деле просто…
***
Ландыши щекотали шею, слегка покалывали крохотными зубчиками. Ульв медленно, до чего же медленно, проводил веточкой вдоль её скулы, вдоль шеи, опускался ниже, между ключицами. Сату вдруг поняла, что лежит на земле без одежды, но ей не холодно. И это даже не было странно.
– Кто ты, Волк? – спросила шаманка, глядя в травянистые, как листья ландыша, глаза.
Он только пожал плечом.
– Ты только что сама сказала.
– Когда я в первый раз увидела тебя, я увидела волка. А сейчас вижу другое. Почему? Кто ты на самом деле?
– Я на самом деле волк, – веточка ландыша сделала петлю вокруг её пупка и неторопливо, будто гусеница, поползла вверх. – В том числе и волк тоже. Нойды привыкли встречать людей среди животных, а животных – среди людей. Поэтому ты видела то, что видела.
– Кто ты… ещё?
– Камень. – Ландыш переместился ей на грудь и начал вырисовывать круги.
– Ещё?
– Золото в пустой породе.
– Ещё… – Сату уже не спрашивала, а просила.
– Змей. – Цветок отброшен в сторону, а его путь повторяет горячая, чуть шершавая ладонь.
– Ещё, – простонала девушка и закусила губу.
– Я гром. И молния. – По позвоночнику Сату пробежала горячая волна, бросило в дрожь. – Я ручей. И реки. И океан… – То место, где её касались ласковые, словно летний дождь, пальцы, действительно обильно увлажнилось.
– Я ветер в твоих волосах, – прошептал Ульв ей на ухо, отчего выбившиеся несколько прядей с готовностью шевельнулись. Он протянул руку и одним движением развязал ленту, которую должен был снять жених на свадьбе, а невеста – подарить младшей родственнице. И в этот момент девушка обняла его за шею.
– Ты – мужчина, – сказала она, заглянув в искрящиеся золотом зелёные глаза. – А я – Сату. Твоя маленькая радость.