Этак я и второй субботний отрывок успею

Вот. Принес к вечносубботнему флэшмобу от Марики Вайд. Всё написано за сегодня и непосредственно продолжает собой предыдущий текст.

На сей раз не так уж и много.

Однако обошлось. То ли верзила оказался нелюбопытным, то ли просто решил отложить расспросы на потом, но сейчас он лишь хмыкнул и пожал плечами. А затем потянулся к опоясывавшей Родри веревке и в несколько быстрых движений связал ее крепким узлом.

– Спасибо... – только и смог произнести Родри.

– Пора бы уж и научиться, – наставительно произнес верзила.

Родри покладисто кивнул. Объяснять иноземцу, что такое танэд, он по-прежнему не собирался.

Верзила снова хмыкнул. Затем покачал головой. Затем пристально посмотрел Родри в лицо светло-карими, неожиданными для человека с черными волосами и смуглой кожей глазами. И наконец задумчиво пророкотал:

– Откуда ты такой взялся-то?

Раздумывать Родри не стал. Это на Придайне он частенько плел про себя небылицы – а здесь, на краю света, врать не было ни причин, ни особого смысла. Хуже того, в чужой стране, не зная местных обычаев, можно было запросто накликать на свою голову беду каким-нибудь неосторожно сказанным словом.

– Я с Придайна родом, – честно сообщил он. Затем, подумав, пояснил по-ученому: – Ну, с Оловянных островов. – А затем, поразмыслив еще немного, представился: – Меня Родри кличут.

О том, как он попал в эти края и при каких обстоятельствах покинул корабль, Родри благоразумно умолчал. Рассказывать такие подробности, он, разумеется, не желал. И изрядно опасался продолжения расспросов.

Однако повезло снова. Верзила, похоже, вполне удовлетворился услышанным.

– Зови меня Акхамук, – буркнул он в ответ и тут же махнул рукой в сторону повозки: – Ладно, пошли!

 

* * *

 

Свесив ноги, Родри сидел на задке медленно тащившейся по извилистой дороге повозки – маленькой, но непривычно высокой двуколки, влекомой серым ушастым осликом, – и меланхолично разглядывал окружавший его пейзаж – пологие, покрытые где зеленой, где бурой, но везде низкой и редкой растительностью холмы. Оливковая роща, возле которой Родри повстречал Акхамука, давно скрылась из виду. Дорога петляла по лощине, старательно огибая один бугор за другим. Огромные колеса повозки непрестанно вихлялись из стороны в сторону и негромко, но на редкость противно скрипели: о том, что ступицы полагается время от времени смазывать, Акхамук, похоже, даже не подозревал. Иногда какое-нибудь из колес налетало на камень, и тогда за спиной у Родри со стуком подпрыгивали сухие сучья, срубленные Акхамуком со старых олив: собственно говоря, тот за ними в рощу и приезжал. И все-таки на судьбу Родри сейчас не роптал. Слушать скрип и стук, сидя в повозке, было определенно лучше, чем в тишине добираться до города пешком.

В повозке Родри был не один. На ее передке сидела и правила осликом Таджеддигт – жена Акхамука, совсем молоденькая, светлокожая и русоволосая. Пожалуй, Таджеддигт еще больше, чем ее муж, походила наружностью на пиктонку. У нее даже имелась татуировка на лице – впрочем, не по-пиктски скромная: всего лишь три угольно-черные узкие продольные полоски на подбородке да по несколько столь же черных пятнышек над бровями и в уголках глаз. Как и Акхамук, Таджеддигт была одета в длиннополый балахон с высоким капюшоном – правда, не серый, а зеленовато-бурый в узкую белую полоску. Капюшон с головы она не снимала, и его острая макушка торчала вверх, придавая молодой и миловидной женщине странный, даже нелепый облик.

Поболтать с Таджеддигт Родри не удалось: та, похоже, почти не владела латынью. А ее муж явно не был настроен на разговоры, да и шел он довольно далеко впереди, словно показывая ослику путь. Между Акхамуком и повозкой, то тыкаясь Родри в ноги, то вновь вырываясь вперед, носился неугомонный щенок. 

Внешность и имена делал по мотивам современных берберов. Повозку, каюсь, в общих чертах срисовал со среднеазиатской арбы.