Последний тигр. Обитель Святого Ёльма

Пока пишется третья книга, напомню с чего всё началось.

- Порождение нечистого в лесу завелось, - выпалил с порога Веридий. Жалкий, изъеденный страхом, как шуба молью, он замялся на пороге. Войти не решался, а выбежать прочь остатки гордости не позволяли. В трапезной воцарилась неуютная, непривычная тишина, все двенадцать собравшихся оглянулись на него и терпеливо ждали, что дальше скажет. 

 - Да не сойти мне с этого места, если я вру! – собравшись с духом, продолжил лесничий. Утер шапкой вспотевший лоб, оторвал свинцовые ноги от пола и протопал на середину залы. – Зверюга, господари, зверюга размером с телёнка! И зубы кольями и когти как грабли, и глаза её красным горят. Раздери меня Хатт, если своими глазами не видел, как перемахнуло чудовище через Монастырку одним махом и скрылось в чаще. 

 Тишина взорвалась сначала смешками, а потом и вовсе неуёмным хохотом. Весь свет городского Собрания, раскрасневшиеся благородные мужи, от попа до советника Торговой палаты, смеялись над трясущимся Веридием. 

 - Да ты принял чего на грудь, мил человек, оттого тебе с раннего утра лешие с когтями мерещатся, - заявил, ухмыляясь в усы, дарь Марций. Судья. – Но господарям трапезу то, зачем портишь? 

 - Не пил я, Создателем клянусь! Вышел к колодцу, воды в дом принести, а он сидит, глаза красные таращит, я за вилы, а он через забор, а потом к реке. Монастырка, это тебе не ручеёк какой, а он одним махом на другом берегу оказался. 

 - Да хватит сочинять Веридий, в темноте, небось, привиделось, - недоверчиво фыркнул кузнец. Здоровенный, как медведь, он щурил красные от избытка пива глаза и взгляд его не сулил лесничему ничего хорошего. Веридий попятился, трясся кудлатой головой, сжал до белого губы, но продолжал гнуть своё: 

 - Пожалеете, господари, ох, пожалеете! Чудище в лесу завелось, вот увидите!

Кто-то особо недовольный швырнул в стену грязную тарелку. Трапезная наполнилась шумом и криками, пьяные господари ни в чем себе не отказывали. Веридий, больше не заботясь о гордости, выбежал прочь. Вслед ему неслась брань и смех. И только лицо градоначальника, Арниса Хёльма, потемнело, будто налились кровью старые шрамы. 

 Дорога разбегалась, но как-то неохотно, словно раздумывала свернуть, не свернуть. Так и вышло, что поначалу еле заметная тропка, далее набралась уверенности, широко растеклась и встречала удивлённых путников необъятной полосой, по которой и три телеги легко разъедутся. 

 Указатель на дороге гласил: «Сешаль – Обитель Святого Ёльма» 

 - И не сразу найдёшь, как запрятались, - пробормотал себе под нос Орис и обернулся к деду.- Не передумал ещё? Вон тракт, совсем близко, свернём и махнём куда-нибудь в мирские дебри, под сень греха и разврата? 

 - Топай, лошадка, топай, не слушай искуссительных речей безбородого мальчишки. 

 - Вот сдались же тебе эти Святые, дед, - серьёзно начал Орис, и тронул коня. – Хоть бы сказал, чего ищешь. 

Рыжий мерин, пятилетка, прозванный Ослом, вдруг своенравно затряс гривой и попятился. Не успели путники и двух шагов по святой земле сделать, как навстречу из леса выехали трое облачённых в латы гернов. Герб на груди местный, жёлудь, да лист дубовый, а гарды мечей тряпицами красными обмотаны. 

Орис выехал вперёд, неуважительно повернулся к стражам порядка боком, загораживая деда, и откинув подол плаща, обнажил Святую печать на луке седла. 

 - Ясного вам утра, господари, – миролюбиво обратился Орис к гернам, рука, как влитая, легла на рукоять топора. – Неспокойное нынче время? 

 - И вам ясного, грамард, - ответил тот, что постарше, и выехал Орису на встречу. – Могу ли попросить милейшего даря, предъявить грамоту? 

 Орис без вопросов полез в футляр на поясе и извлёк свиток, заверенный печатью Святой церкви. Герн, так и не удосужившись назваться, развернул её, внимательно прочёл и вернул владельцу. 

 - Благодарю, дарь Ёльдер, можете проезжать. 

 - Могу ли я поинтересоваться, чем вызван переполох? 

Лицо герна, скрытое под маской благожелательной скуки, дрогнуло. Проступили очертания тревоги, но быстро пропали. Прощаясь, страж приложил ладонь к сердцу и герны поскакали дальше. 

 - Опять война? – спросил дед. 

Орис пожал плечами и долго смотрел вслед всадникам. Красные метки значили многое, в том числе и войну. Что-то нехорошее зашевелилось внутри, потревожило тонкие нити предчувствия, зазвенели над ухом колокольчики. Орис опасливо оглядел стройный лес вечнозелёных верёз и серых ясеней, прислушался и ничего не услышал. 

 - Нет, дед, не война, - произнёс он задумчиво. – Зато, думаю, теперь и мне работёнка здесь найдётся, пока ты на свои святые мощи любуешься. 

 - Прикусил бы ты свой ядовитый язык, юноша. Гробница Святого Ёльма место паломничества благочестивого люда со всех концов земель Ахорнских. А свои мощи, я пока с трудом, но таскаю, а любуешься ими ты!