Очень странный экипаж Сани Малешкина.
Автор: Николай БергПопался критический разбор опубликованного "На войне как на войне! писателя В.Курочкина. Сейчас многие авторы болезненно восприимают критики - думаю будет полезно глянуть, какие критики водились раньше.
Какие страсти кипели - и просто образцовый коммунистический литеартурный критик Елкин. Этакий святоша, ханжа, точно знающий, как и что должно быть в армии, но сам в армии судя по всему не служивший и тем более не воевавший. (Родился критик в 1939 году). Как писатель этот поучатель тоже мне не известен. Зато свысока поучать, запихивая везде призывы к марксизму и поучая коммунистической морали, не делая сам ничего - поучает со всей силы:
"Анатолий ЕЛКИН:
ЕСЛИ и есть люди, о которых ходит в народе присказка — «двадцать два несчастья», то герой новой повести Виктора Курочкина именно из таких. Ему, младшему лейтенанту Сане Малешкину, командиру самоходки «СУ-85», словно свыше ниспослано фатальное невезение: полгода на фронте, но не выпустил по врагу еще ни одного снаряда. На Курской дуге его машину подожгли, н Саня «три дня прослонялся вместе с полковой кухней, а потом его спровадили в резерв». Форсировали Днепр, и здесь «никто не пострадал, кроме Малешкина» — у его пушки осколком обрубило конец ствола. А он-то мечтает о подвиге. «У всех ребят в полку были ордена... А у Малешкина ничего: ни медали, ни значка».
Поначалу может показаться — вот не везет ребятам с «СУ-85»! Как будто все и вся сговорились против них. Но потом вдруг ловишь себя на мысли: а почему, собственно, им не везет? Наоборот — неслыханно везет! Другие бы на их месте давным-давно погибли, и гибель эта была бы бессмысленной, результатом их собственного фантастического головотяпства.
_____________________
Виктор Курочкин. «На войне как на войне». Повесть. Журнал «Молодая гвардия», № 8, 1965.
Посудите сами. Перед боем обнаруживается, что у самоходки сильно провисла гусеничная лента. Саня заорал на механика: «Подтяни правый ленивец!» «Ладно», — меланхолически ответствовал Шербак и «даже не пошевелился. Он сидел в машине и не знал, что ему делать (?!), тер пальцем стекло...» Что это? Оказывается, механик-водитель Гриша Щербак, видите ли, «не любил» самоходку. Лишь после того, как Саня обратился к нему с задушевным словом: «Ты чего ж сидишь, обормот грязный!» — Гриша начал искать ключ.
Бесподобная сцена, не правда ли? Дальше — больше.
Ефрейтор Бянкин «нагнулся, прищурясь, осмотрел гусеницу, ударил по ней каблуком и решительно плюнул:
— И так сойдет, лейтенант.
— А если свалится?
— Фиг свалится, — заверил Бянкин...
Авторитет ефрейтора в экипаже был неколебим. Малешкин облегченно вздохнул. Выбрасывать траки — грязная и утомительная работа».
Каким образом компания, собравшаяся на «СУ-85», все-таки не угробила машину — никому неведомо. Что ж, «на войне как на войне», человек предполагает, а война располагает — такова, по мнению автора повести, нелогичная логика войны, ее якобы неприукрашенная правда.
«Экипаж машины боевой» идет в атаку. С неисправной гусеницей. Автор слегка подтрунивает над «озорниками», которые расшалились не на шутку. «Стартер визжал, выл, как сирена, а мотор не заводился. Саня... подскочил к люку:
— Аккумуляторы сели, — ответил Щербак.
— Отчего ж они сели. Вчера заводили. а сегодня сели?
— Потому что вы всю ночь рацию гоняли! — закричал на командира Щербак...
Действительно, против этого факта переть было некуда. Радио он любил и частенько часа по два гонял рацию, хотя знал, что от этого аккумуляторы разряжаются».
Не правда ли, веселые ребята, этот Саня и его боевые друзья?
Но нам, простите, не до веселья. Автор рассчитывает вызвать у читателя сочувствие к злоключениям своего непутевого героя, но у нас рождается лишь чувство недоумения: чему, собственно, сочувствовать, чему, собственно, радоваться — легкомыслию Сани, граничащему с преступлением, его удивительной нетребовательности, инфантильности?
Вот он является к командиру, «приложив к ушанке черную, как у трубочиста, руку». Комбат приказывает приготовить карту — у Сани карты не оказывается. «А я не виноват, что мне ее не дали. — обиженно протянул Малешкин». «Малешкин, достаньте бумажку и записывайте». «Саня схватился за сумку. которая болталась сбоку, и стал торопливо ее расстегивать. В сумке бумажки не оказалось. В ней вообще ничего не было, кроме трех кружков печенья...»
Этот парень просто жалок, ни больше и ни меньше. Сочувствия он никакого не вызывает. Читаешь повесть и не только не испытываешь духовной близости с героем, а, наоборот, появляется отчужденность. Да здесь и не может быть духовной близости, ибо Виктор Курочкин поэтизирует заурядную, недалекую личность, неведомо по какому праву сопрягает ее с темой народного героизма.
В конце концов Саня случайно совершает подвиг и случайно гибнет. Подвиг этот столь же фатален, сколь фатальны и несуразности, преследовавшие Малешкина всю жизнь. И опять возникает подспудная авторская мысль — на войне как на войне; человек здесь не волен распоряжаться собой, он всего лишь жертва случайных обстоятельств.
Но ведь солдатский подвиг всегда имеет духовные истоки. Он нравственно подготовлен. А в случае, описанном В. Курочкиным, в характерах, какие он создал, даже не угадываются ни сила, ни душевное богатство.
Повесть «На войне как на войне» походит на сборник солдатских анекдотов, записанных нетребовательной рукой, без отбора.
Разумеется, мы не против юмора. Во время прошедшей войны озорная шутка сопутствовала героическому, помогала нашим солдатам выстоять в смертельной схватке с врагом и победить его. Василий Теркин родился из фронтового фольклора. И всегда героем лучших солдатских «историй» был воин находчивый, сметливый. В его незаурядном характере воплощались талант народа, воинская доблесть советских людей.
Писатель вправе избирать для повествования любых героев. Мы понимаем замысел В. Курочкина — показать будни войны, «темную» грань великой битвы. Но нарочитая приземленность изображаемых людей и их поступков, нетребовательное к ним авторское отношение дискредитируют тему. «Анекдотная» проекция войны создает здесь ощущение несерьезности, искусственности, какой-то «разухабистости» повествования.
Война в изображении В. Курочкина выглядит как сплошной поток нелепых недоразумений, где не люди добывают победу, а «самоходка», захлестнутая общим движением войск, «без руля и без ветрил» тащит людей неведомо куда и зачем. Образы Малешкина и его друзей оказались никак не сопричастными большой правде войны.
Удивительно, что повесть «На войне как на войне» напечатана в журнале, в традициях которого воспитывать молодого читателя на примерах подлинной высокой героики.
Литературная газета. 1965. 7 сентября.
В «Литературной газете» (№ 106) была напечатана рецензия А. Елкина на повесть Виктора Курочкина «На войне как на войне», опубликованную в восьмой книжке журнала «Молодая гвардия». Поэт Сергей Орлов прислал в редакцию письмо, в котором выражает несогласие с точкой зрения рецензента. Мы публикуем сегодня письмо С. Орлова и ответ поэту критика В. Камянова. Редакция «Литературной газеты» считает в основном справедливой оценку повести В. Курочкина, данную В. Камяновым.
Судить по законам искусства...
Сергей ОРЛОВ
ПОВЕСТЬ Виктора Курочкина «На войне как на войне», опубликованная в восьмом номере журнала «Молодая гвардия», рассказывает о судьбе младшего лейтенанта Сани Малешкина, командира самоходной артиллерийской установки СУ-85, и о его товарищах по оружию.
Не буду пересказывать сюжет повести, ибо, как сказал Александр Твардовский, «на войне сюжета нету». «Сюжет» в данном случае завязался позднее. Критик Анатолий Елкин напечатал об этой повести статью. («Очень странный экипаж», «Литературная газета», № 106).
Он судит повесть и экипаж СУ-85 с позиции, как бывает в жизни, то есть на войне, и как не бывает. Судит и выносит приговор, как высшая инстанция в деле установления истины, непререкаемо и категорично, призывая присоединиться к его приговору и меня, читателя. «Посудите сами», — восклицает он, очень странный экипаж. «Другие бы на их месте давным-давно погибли, и гибель эта была бы бессмысленной, результатом их собственного фантастического головотяпства... Война в изображении В. Курочкина выглядит, как сплошной поток нелепых недоразумений...» И вообще повесть эта — «сборник солдатских анекдотов, записанных нетребовательной рукой...»
Не буду перечислять всех пунктов приговора. Я не могу присоединиться к критику, потому что доказательства, приведенные нм, несостоятельны. Посудите сами: комбат Сергачев, еще не воевавший, впервые попавший на фронт из учебного полка, считает Малешкина разгильдяем. А. Елкин, на основании того, что думает о себе сам Малешкин и думает о нем комбат Сергачев, характеризует Саню, как человека «двадцать два несчастья», что соответствует сергачевскому «разгильдяй». Еще бы, полгода фронта складываются у Малешкина из того, что на Курской дуге его машину подожгли, и «Саня три дня прослонялся вместе с полковой кухней», потом его спровадили в полковой резерв, потом форсировали Днепр, и здесь «никто не пострадал, кроме Малешкина», у его пушки осколком обрубило конец ствола и т. д.
Но из этого следует совсем не то, что выводит А. Елкин. Мысли о «невезении», посещающие Саню, в характере героя и говорят прежде всего о его скромности. Он, мечтая о подвиге, может считать переправу на Днепре, бой на Курской дуге, в котором сгорела его машина, невезением. Но за этими скупыми фразами о Днепре и Курской дуге стоит бой, смертельно опасная работа, кровавый труд войны.
А. Елкин обрушивается на действия экипажа, называя их фантастическим головотяпством: у самоходки провисла гусеница и сели аккумуляторы. Не хочу спорить о технике эксплуатации машин, но какие же это неисправности на самом деле? А на самом деле — «все было в порядке. Малешкин спрыгнул с машины, обежал ее кругом, критически осмотрел ходовую часть. Ему показалось, что с правой стороны гусеничная лента сильно провисла». Запуганному комбатом, грозившим снять его с машины, Сане могло показаться, что гусеница сильно провисла.
Но ефрейтор Бянкин, более опытный танкист, «нагнулся, прищурясь, осмотрел гусеницу» и заверил лейтенанта в том, что гусеница в порядке. «Бесподобная сцена, не правда ли?» — патетически восклицает критик. Смею заметить: нормальная сцена! Подобно тому, как шоферы определяют состояние скатов у машины, так и должная натяжка гусеницы определяется на глаз. Что же касается аккумуляторов, то они были в порядке, и как только выпустили воздух из топливной системы, мотор завелся. Между тем А. Елкин по поводу этого минутного замешательства механика-водителя Шербака не преминул окрестить экипаж и «компанией, собравшейся на СУ-85, и «веселыми ребятами», неведомо как не угробившими машину.
Комбат Сергачев судил о вверенных ему людях поверхностно, только по внешним данным, за что и был наказан — командир полка отстранил его от должности. Читая статью А. Елкина, я с грустью и огорчением пришел к выводу, что критик занял в оценке экипажа позицию, солидарную с позицией комбата Сергачева. Он, как и комбат, заметил «черную, как у трубочиста, руку» Малешкина, вдоволь напотешился над тем, что у того не оказалось в сумке карты. Но ведь Елкин-то знал из повести, что Саня всю ночь подогревал свою самоходку, «все время беспокойно ощупывал днище под мотором» и сразу же явился пред ясные очи комбата, который и обделил сам же Саню картой.
По определению автора статьи, «Саня случайно совершает подвиг и случайно гибнет». Что же, на войне, случается, и стреляют! А. Елкин утверждает, что в изображении В. Курочкина на войне «не люди добывают победу, а «самоходка», захлестнутая общим движением войск, «без руля и без ветрил» тащит людей неведомо куда и зачем». Да неверно же это! В повести подробно и точно изображена атака. Чтобы вывести из состояния нервного шока водителя, младший лейтенант Малешкин становится буквально «рулем и ветрилами» для самоходки. Он выводит в атаку машину, указывая ей дорогу, идя впереди нее до того момента, пока водитель не овладел собой. А дальше экипаж самоходки совершает подвиг, о котором мечтал Малешкин, то есть то, на что, как и на многое в повести, не обратил внимания критик.
Я не считаю, что повесть Курочкина лишена недостатков. Тем более не считаю, что в ней заключается вся правда о войне. Но писатель очень многое рассказал о войне правдиво, памятливо. И прежде всего о Сане Малешкнне, попавшем на войну со школьной парты и ставшем за короткое время настоящим солдатом, потому что он был нравственно подготовлен к солдатскому подвигу. Повесть требует серьезного к себе отношения и анализа. Ведь литературное произведение должно судить по законам искусства, а не примитивно-субъективистски, только по принципу «так бывает или так не бывает», как это сделал критик А. Елкин.
...Но не по законам игры
Виктор КАМЯНОВ
В РЯДУ претензий, предъявленных поэтом С. Орловым автору статьи «Очень странный экипаж», есть и такая: критик недостаточно внимательно прочитал повесть, слишком увлекся обманчивой «внешностью вещей», упустив из виду их суть.
Как же соотносится «видимое» и «подлинное» в повести В. Курочкина? С. Орлов стремится пояснить это на примере. Самоходка СУ-85 в решающий момент не готова к маршу: отказал мотор, лопнула тяга левого фрикциона. Такова «видимость». Затем следует торжество «подлинного»: «все было в порядке».
Пример для повести в высшей степени показательный — «внешность вещей» здесь долго и однообразно играет в прятки с «сущностью». Вспомним хотя бы, из чего складывается у В. Курочкина «предварительная» репутация его героя Сани Малешкина. Неловок, суетлив и забывчив; строевой выправки — никакой; перед начальством робеет; с подчиненными — то запанибрата, то уморительно строг и недоступен; в кругу офицеров — на правах ходячего курьеза; материальную часть установки знает плохо... «Ну что, познакомились? — как бы спрашивает нас автор. — И, конечно, утешительного нашли немного? Хорошо. Теперь приглядитесь к Сане попристальнее». Пригляделись. Картина уже знакомая: «все в порядке». Саня смел, чист душой, любит свою машину и экипаж, а кроме того, уверен, что «в конце концов он покажет себя». Да, Саня и впрямь себя покажет, а вот его дружку Пашке Теленкову, у которого и грудь в орденах, и машина заводится без промедления, суждено под конец опростоволоситься и спраздновать труса.
Стройно, не правда ли? До того стройно, что любимый афоризм наводчика Домешека — «На войне как на войне», — вынесенный в заглавие повести, утрачивает здесь свой фатальный оттенок и читается примерно так: «На войне побеждает тот, кто меньше всего похож на победителя, и удача безошибочно находит завзятых неудачников». Писатель дразнит нашу предполагаемую наивность и неискушенность, пугает нас решительным отступлением от «эталонов», чтобы тем вернее добиться эффекта в конце: «А теперь поглядите, кто же вышел в герои».
Разумеется, затеянная В. Курочкиным игра в литературный «перевертыш» выходит за пределы «видимого» и захватывает область истинных ценностей, где герои, казалось бы, «на высоте». А, впрочем, попробуйте-ка провести грань между «видимым» и «существенным» в таком, например, случае. Вашему вниманию предлагается символическое содружество двух персонажей — Сани Малешкина и солдата Громыхало, содружество, так сказать, опущенное в «подтекст». Вот первое появление Громыхало на страницах повести: «Позади всех ковылял маленький солдатик. Сначала Сане показалось, что шинель идет сама по себе, перекладывая с плеча на плечо автомат».
И мы тут же вспоминаем легендарный Санин тулуп, который смешно волочился за своим хозяином, заметая его следы. Затем начинают вырисовываться новые не менее очевидные аналогии. В селе, занятом немцами, Саня со своим экипажем оказался потому, что, в отличие от других командиров машин, не заметил сигнала к отходу, а Громыхало потому, что, в отличие от других автоматчиков, обезумел от страха и не сообразил вовремя, спрыгнуть с машины; СУ-85, по воле случая, стала «глазами» танкового полка, а Громыхало — «глазами» самоходки.
Явные, казалось бы, пасынки военной фортуны неожиданно попали в число ее избранников. Что же, им просто ни с того ни с сего выпал счастливый номер? Нет, автор с этим не согласен. Громыхало, например, сумел все-таки опомниться от страха и сходил в село на разведку. А Саня? Саня, во-первых, не о смерти думал, а о том, «как бы чего опять не случилось», ведь он такой невезучий; во-вторых, им двигало стремление, образцово выполнив приказ, наконец «показать себя». Помимо всего, Саня — славный и немудрящий парень, заведомо достойный любой удачи.
Так выглядит у В. Курочкина моральное «обеспечение» подвига. Небогатое «обеспечение». Добавим: подчеркнуто небогатое. Легко заметить, с какой настойчивостью автор стремится рассеять наше подозрение, что поступки его героев как-то сопряжены с высокими духовными стимулами. Место высоких стимулов здесь прочно занято смутными рефлексами и «сиюминутными» порывами. Но ведь это все то же отталкивание от «эталона», а отнюдь не верность суровой правде войны! Причем инерция отталкивания привела автора к тому, что казус, каких фронтовая практика, разумеется, знала достаточно, был возведен в ранг закономерности, а картина воинского подвига оказалась искусственно отключенной от тех нравственных проблем, которые ставила перед человеком война.
Какую же, собственно, правду мы можем найти в повести, если за литературно-полемическими хлопотами автору было недосуг серьезно углубиться в материал? В основном правду подробностей, частных примет фронтового быта. Да, многие приметы у В. Курочкина «узнаешь», — их «узнает» всякий, кто был на войне. Но, как нас к тому призывает С. Орлов, будем судить о повести «по законам искусства». Так вот, даже самые достоверные частности, к сожалению, лишены в повести образной протяженности, ибо повесть, что называется, «глухая», авторский замысел намертво упирается в игрушечную «мудрость»: «На войне все в точности, как вы привыкли думать, только наоборот».
Мне кажется, что критик А. Елкин слишком всерьез принял условия игры, предложенные В. Курочкиным, и согласился на роль партнера, подогревающего «противную сторону» азартными возгласами: «Так в жизни не бывает!» «Нет, так бывало», — возражает ему С. Орлов. Верно, бывало. Война, как известно, не скупилась на самые неожиданные «сюжеты». Но возникали они отнюдь не по законам литературной игры.
Литературная газета. 1965. 21 октября.
Повседневная проза военных будней не исключает героического начала. Это стремился доказать в своей повести «На войне как на войне» молодой писатель В. А. Курочкин. Повесть вызвала резкую и, по-моему, не во всем справедливую отповедь А. Елкина.
По мнению критика, «читаешь повесть и не только не испытываешь духовной близости с героем, а наоборот, появляется отчужденность. Да здесь и не может быть духовной близости, ибо Виктор Курочкин поэтизирует заурядную, недалекую личность, неведомо по какому праву сопрягает ее с темой народного героизма». «Война в изображении В. Курочкина выглядит как сплошной поток нелепых недоразумений, где не люди добывают победу, а «самоходка», захлестнутая общим движением войск, «без руля и без ветрил» тащит людей неведомо куда и зачем. Образы Малешкина и его друзей оказались никак не сопричастными большой правде войны»(1).
_____________________
1. «Литературная газета», 1965, 7 сентября.
В повести В. Курочкина есть черты, которые могут быть подвергнуты критике. Злоключения и неудачи главного героя, младшего лейтенанта Малешкина, и впрямь иногда выглядят нарочитыми: автор иногда теряет чувство меры; неясно обрисованы такие персонажи, как Щербак. Сомнительны отдельные остроты; традиционен образ интенданта. И все-таки рецензия А. Елкина необъективна.
Что собой представляет герой повести? Действительно ли его характер таков, что возможность подвига даже не угадывается в нем?
Идут тяжелые наступательные бои против танковых войск немцев. Наступление наше, в целом успешное, сопряжено с трудностями и потерями. Тяжелый и кровавый труд войны передан писателем с большой жизненной достоверностью.
Одной из самоходок командует молоденький офицер Малешкин. Его неудачи автором объяснены. Вот не заводится машина: «Ах, если б Саня умел! Разве бы он не завел?! Но Саня не знал мотора и не умел его заводить, в боевой машине за рычагами сидел всего два раза в училище на танкодроме, а то все время упражнялся на учебных да на макетах. Попав на фронт, он целиком доверился механику-водителю. Как в эту минуту он жалел, что так бесшабашно относился к технике. «Вот выйдем на формировку, не отойду от машины, изучу ее до винтика и научусь водить».
Это еще совсем юноша, и немало мальчишеского свойственно ему. «Экипаж давно раскусил своего командира. Вспыльчив, горяч, но отходчив, мягкий, как лен, хоть веревки вей, вообще — мальчишка».
Мечта о подвиге живет в душе Малешкина. Он рвется к героическому делу, он горько сетует на то, что его фронтовая жизнь сложилась так, что он по-настоящему не смог проявить себя. В его помыслах о подвиге много ребяческого. Ему так представлялась атака: «Она рисовалась ему стремительной, до ужаса захватывающей. Самоходка на пятой скорости проносится мимо горящих танков, врывается в боевые порядки противника и все уничтожает и давит. Потом поджигают и его машину. Саня смертельно ранен. Верный экипаж вытаскивает его из самоходки и несет на шинели по глубокому снегу. А Мишка Домешек, смахивая слезы, говорит: «На войне как на войне». Вот как представлял себе младший лейтенант Малешкин свою первую атаку».
Реальная действительность не совпадает с юношескими ожиданиями, она была прозаичней, трудней и требовала большего напряжения сил. И что же, так-таки в образе Малешкина нет ничего, что предвещало бы его подвиг? Командир батареи грозит Малешкину отчислением. Писатель замечает: «Комбат в последнее время все чаще и чаще стал грозиться снять Малешкина с машины, отчислить из батареи и отправить в резерв. А это для Сани было подобием смерти. Жить без самоходки, без своих ребят он уже не мог». Вот он, не колеблясь, подвергая себя смертельной опасности, обезвреживает гранату, с которой слетела чека. Вот он под огнем врага принимает бой и обеспечивает успех всей операции!.. Малешкин — добрый, смелый, искренний юноша, и чувство долга ему в высокой степени присуще. Именно поэтому он совершил подвиг, хотя бой, в котором он участвовал, совсем не походил на плакатные стереотипы, некогда владевшие его воображением. Когда его представили к награде, он был от души удивлен: «Ведь он и не думал о героизме, когда бежал впереди самоходки, когда стрелял по фашистским танкам. Просто так надо было делать».
А. Елкин пишет: «В конце концов Саня случайно совершает подвиг и случайно гибнет. Подвиг этот столь же фатален, сколь фатальны и несуразности, преследовавшие Малешкина всю жизнь. И опять возникает подспудная авторская мысль — на войне как на войне: человек не волен распоряжаться собой, он всего лишь жертва случайных обстоятельств».
Это очень странное суждение. Совершает человек подвиг, конечно, случайно, в том смысле, что для этого деяния необходимо совпадение соответствующих обстоятельств. Но не случайно то, что в характере Малешкина были заложены предпосылки, позволившие ему этот подвиг совершить. Я это и пытался подчеркнуть. Критик обвиняет автора в том, что Малешкин погибает случайно. А как же иначе погибают: сознательно готовят себе эту смерть? Общая возможность гибели заложена в том, что действие происходит на войне.
Упрекая автора в слишком «анекдотичном» изображении войны, критик замечает: «Разумеется, мы не против юмора». Но тут же предписывает в качестве образца юмор Василия Теркина. Он пишет далее: «Писатель вправе избирать для повествования любых героев» (Слышите: любых!) Но тут же порицает писателя за то, что Малешкин и его товарищи не такие, как этого хотелось бы критику. Создается впечатление, что критику больше бы по душе та плакатная картина войны, которая рисовалась юному Малешкину. Но Курочкин, судя по всему, знал настоящую войну. Он сам испытал ее. В заметке от редакции журнала «Молодая гвардия», где печаталась впервые повесть, сказано, что Курочкин семнадцатилетним мальчиком ушел добровольцем на фронт, участвовал в боях и был дважды ранен. В его повести есть недостатки, и это значит только, что автору предстоит в дальнейшем большая и взыскательная творческая работа. Но он талантлив.
Мысль повести рисуется нам не в том виде, как ее представил критик. Писатель доказывает, что подвиг не есть прерогатива исключительных, избранных личностей, неких «богатырей», и что в Отечественной войне каждый имел возможность совершить его. Экипаж самоходки состоит из людей разных и отнюдь не идеальных, но когда нужно, они ведут себя так, как велит им совесть советского человека. И если даже в повести и есть слабые места, все-таки нельзя молодого писателя, много видевшего и умеющего об этом виденном честно рассказать, подвергать разносу. Нам незачем воскрешать эстетику категорических предписаний, о которой говорилось выше.
Плоткин Л. Литература и война. Великая Отечественная война в русской советской прозе. М.—Л.: Советский писатель, 1967.
В публикации критика Елкина видна та самая звенящая хрущевская показуха, которая угробила все живое в литературе и пропаганде СССР. И такие моралисты-филистеры выжгли все интересное, оставив сухие скелеты нормативных картонных образов. Потом оказавшись флюгерами и перевертышами - как та же Фарион - вот она яркий образец таких комми. И всегда поучает и всегда права и при том кроме дерьма не производит ничего.
Но возразить им было трудно - корпус замполитов такую точку зрения поддерживал повсеместно. И показательно, что служившие и воевавшие с такой точкой зрения были не согласны.
Это В.Курочкин. 20 лет - тогда мужчина и офицер, а сейчас и в 35 все мальчики.
Это С.Орлов
Это В. Камянов. Воевал в артиллерии, военного фото не нашел
Фото Л.Плоткина и А.Елкина не нашел.
Что меня особенно удивило - прекрасное это произведение и сейчас масса граждан охаивает. И тоже знатоки войны, ага. Неслужившие и в армейских делах нихрена не понимающие.
Вот сэр Знайка, который работает в архивах - с А.Елкиным полностью согласен.
"Человек написал удобную сказку про Емелю с вылавливанием щуки после лежания на печи. Пипл хавает. Не надо надрываться с боевой подготовкой, в час Ч устроить истерический героизм и в дамки. Я же говорю — ситуация вылова щуки из проруби после лежания на печи. Вот Вы верите в вариант "Метким выстрелом своей САУ с дальней дистанции убили танк противника, мешавший своим огнем с окраины деревни" силами такого экипажа разгильдяев? Нет. Вот и читатель не поверит. А в истерический героизм — поверит."(с)
И другой такой же знаток свысока иронизирует:
"это было про младшего лейтенанта Малешкина
или про полковника Дея , который и проводит
эту так называемую " операцию по взятию
Соколовки (?)" . без разведки , без артиллерийского и саперного обеспечения , в лоб . и " уставы он тоже читал " . или про тех,
кто отправил п-ка Дея брать вышеозначенный
населенный пункт ? четыре артиллериста и
приданный пехотинец менее всего намеревались " совершить подвиг " , но так получилось ."(с)
То, что преследование отступающего противника штука очень неприятная эти грамотеи видят. Ну как же - надо провести не торопясь разведку, подтянуть саперное и артиллерийское обеспечение и не в лоб, а как-то иначе - ну отлично просто. Все совершенно верно. Как бы.
Но проблема в том, что когда врага преследуют, сидя на его плечах - сопротивление минимально. Любая поломавшаяся машина потеряна, оставшие части домолачиваются наступающим противником, снабжение разрушено, приходится бросать танки, оставшиеся без бензина и орудия - без снарядов. Враг не успевает опомниться, оправиться и подготовить рубеж обороны, штабы нихрена не успевают спланировать работу и так далее... И птери при этом просто лютые - ну все помнят картины наших отступлений в 41-42. И немецкие - менее педалируемые - в 44 и 45.
И если все делать как считают неслужившие умники - то потери внезапно окажутся вдесятеро выше - потому что противник уже успеет окопаться, построить систему огня, выставит мины, придет в себя скоординирует действия своих родов войск и соединений и хрен ты ему оборону проломишь.
А так он бежит, теряя портки. Причем даже такой момент - что зимой вообще-то снега до хрена и одно дело переть по дороге, а другое пробиваться через такой снежок, что танки вязнут. Не вот-то как по бездорожью поманеврируешь.
Переписывался я с сэром Знайкой. И увы догматизм и вера в бумажный порядок его точно губит.
А война - это как раз хаос. И даже военная служба - тоже хаос. Но упорядоченный.
И книжка Курочкина тем и прекрасна, что показывает этот хаос воочию. И в отличие от елкинских образцовых "ди эрсте колонне марширт" ходульных и неправдоподобных, но пропитанных как марсизмом, так и ленинизмом, а по - настоящему-то формалистикой и душниловом - показывает как оно есть в самом деле.
И каково мальчишке - офицеру командовать взрослыми людьми, ему почти в батьки годящимся, и как приходится выкручиваться тому же Дэю, который прекрасно понимает - пока враг бежит - его потери окупают все потери преследователей. И быт солдатский и то, что оказывается не все бойцы РККА служат отчетисто и с образцовой отглаженной формой... А главное - без пафоса и высокопарности эти обычные люди - да, совершают Подвиг. И да - шею Рейху сломали не высокопарные тыоовые Елкины, а вот такие вот Дэи с Малешкиными и Бянкиными...
Кто не читал В.Курочкина - смело порекомендую почитать. Достойный писатель был.
А благодаря таким пуристам критикам как Елкин в итоге у нас нынче шедевром считается "Белый тигр"...
Спасибо за внимание!
А это СУ-85. Курочкин на такой воевал.
Кому интересно обсуждение - оно вот тут: