Про революционеров

1 (13) марта 1881 года народовольцы убили императора Александра II. Событие это имеет прямое отношение к роману «Формула Распутина», поскольку двое из народовольцев стали прототипами (хоть и отдаленными) целы троих моих персонажей.
Сказав "А", нужно говорить и "Б". Открою парочку авторских секретов.
Андрей Фролов, бедный студент имеет прототипом Андрея Желябова. Фролова - девичья фамилия матери Желябова.
Княжна Софья Разумовская имеет прототипом Софью Перовскую. Род Перовских является "незаконной" веткой Разумовских. Таким вот образом я и спрятал прототипы.
Как я неоднократно писал, при переходе от первой редакции ко второй "изначальная" Софья развалилась на Софью нынешнюю и Риту Бенкендорф, собственно этот распад и привел к смене редакции. При этом Софья полностью утратила революционный функционал, полностью передав его Рите. Так что, при всей разности характеров, у Софьи и Риты один прототип на двоих. Впрочем, у Риты имеются и другие исторические прототипы, тоже весьма отдаленные.
В свое время я был обескуражен утверждением Короленко, что Софья Перовская не принимала участия в покушении на императора, а пошла на эшафот из любви к Желябову.
Впоследствии, уже работая над романом, я столкнулся с непреодолимой проблемой - ну не монтировались у меня в одном персонаже и любящая женщина, и пламенная революционерка, что и вынудило меня к разделу этих функций.
Мои личные проблемы не могут служить доказательством правоты Короленко, но сегодня я склонен с ним согласиться.
С одной стороны, Короленко знал среду народовольце изнутри, в этом плане ему можно доверять, а с другой стороны, иконописный образ Софьи-революционерки был создан Степняком-Кравчинским, который даже не был знаком с Перовской.
Позднее образ был подхвачен Тургеневым, а далее, став каноном, вошёл в советский житийный корпус. И не менялся с тех пор, кстати говоря.
Тургенева я попытался спародировать в 38-й главе, а насколько удачно - об этом судить читателю.

Внезапно споткнувшись, Софья обронила свёрток. Фирменная бумага, логотип… Судя по всему, покупка из ГУМа, но почему-то из головы напрочь вылетело, что именно Софья там покупала. Должно быть, какую-то приятную мелочёвку или очередной подарок для Андрея…

Подобрав свёрток, девушка растерянно огляделась по сторонам. Залитая солнцем, пустынная Красная площадь выглядела как на открытке. На краткий миг Софье даже показалось, что знамя над Кремлёвским дворцом застыло, будто бы само время остановилось.

Нет, вроде полощется… Однако странно, что оно полностью красное, это знамя. Ещё более странным казалось новое здание подле Сенатской башни — ступенчатая пирамида из красного и чёрного гранита. И когда только выстроить успели?!

Двери распахнуты настежь, но лишь темень внутри.

— Угрюмая мгла, — прошептала Софья. — Неужели мне туда? Зачем?

Мгла дышала морозным паром, который стелился по брусчатке, словно из дым-машины на концерте. Холодно было даже смотреть, как клубится это ледяное варево, как изморозь въедается в гранит, а уж нырять-то в него совершенно не хотелось.

Мрачновато выглядело здание. Кажется, ещё в гимназии им рассказывали, что именно так свои храмы строили древние шумеры. Назывались они зиккуратами, а четыре яруса пирамиды, якобы, символизировали четыре уровня познания и четырёх главных божеств их пантеона.

— Ленина, Сталина, Дзержинского и Крупскую, — продолжил кто-то тоненьким чуть картавым голоском. — Ныне, присно и вовеки веков!

От неожиданности Софья вздрогнула. На нижнем ярусе зиккурата, болтая босыми ножками, сидел Распутин в синем тренировочном костюме. Его лысину прикрывал знакомый по портретам котелок, а на носу болталось пенсне. Распутин курил дорогую сигару и покровительственно улыбался.

— Ленина, Сталина, Дзержинского и Крупскую! — менторским тоном повторил он.

— Кто это? — удивилась Софья. — Я таких не знаю…

— Боги, — пожал плечами Распутин. — Ты же сама сказала.

— Я ничего такого не говорила…

— Ты подумала, а здесь это одно и то же.

— Но я никого из них не знаю…

— Зато я знаю! — голос Распутина сорвался на визг. — И перестань, наконец, кривляться! Это не к лицу барышне из общества!

— Я не кривляюсь! — возмутилась Софья.

— Зато я кривляюсь!

Распутин захохотал. Смеялся он долго, до слёз, несколько раз поправляя сползающее с носа пенсне. Затем он как-то резко переменился, его прищуренные глазки уже светились добротой и нежностью.

— Итак, зачем же ты меня позвала?

«Он щурится совсем как Волконская, — подумала Софья. — Только взгляд не такой колючий…»

— Я никого не звала, — ответила она.

— Как же, как же! — Распутин порылся в карманах, извлёк оттуда мятый тетрадный листок и, развернув его, принялся зачитывать: — «Добрый дедушка Григорий Ефимович! Подари мне, пожалуйста, на Рождество…»

Пожелания сыпались как из рога изобилия: хочу то, хочу это, бочку варенья, корзину печенья — всё, на что только способна детская фантазия.

— «А ещё хочу куклу, как у Кристины! Только у меня пускай будет рыжая с зелёными глазами! А ещё чтобы Кристина не вредничала! И чтобы зимой было тепло, а летом — холодно… А ещё…»

Софью бросило в жар, девушка почувствовала, как от стыда заливается краской.

— Но ведь это же было давно, — оборвала она Распутина. — Пятнадцать лет назад…

— Тут ещё нехилый списочек, — веско подытожил он, глядя поверх пенсне. — Запросы непомерные, а скромности недостаёт. Пятнадцать лет, эка невидаль! Думаешь, ты у меня одна такая?! С вашими хотелками и за пятьсот не управишься!

— Но мне ничего из этого уже не нужно…

— Как?! Совсем ничего?! — удивился Распутин. — Даже печеньки не нужны?!

— Даже печеньки! — решительно ответила Софья. — Вообще-то я на диете!

Распутин пожал плечами, скомкал злополучное послание и небрежно швырнул его через плечо — куда-то за Кремлёвскую стену.

— Стало быть, — Распутин тяжело вздохнул, — придётся загадки отгадывать…

— Какие ещё загадки?

— Но ты ведь хочешь войти в этот морозильник? — он кивнул на двери зиккурата. — Или не хочешь?

Софья сомневалась. Что-то безудержно тянуло её внутрь, но ледяная мгла отпугивала.

— Подумай хорошенько! — продолжал Распутин. — Здесь у тебя буду я, мы ведь наверняка подружимся. А там тебя всё равно съедят! Схомячат, и никто про тебя не вспомнит!

— Кто схомячит?

— Боги, — Распутин развёл руками. — Они, родимые!

— А почему меня никто не вспомнит?

— Потому, что вспомнят не тебя!

— А кого?

— Не знаю, — буркнул Распутин. — Какую-нибудь лицемерную святошу, навроде Риты Бенкендорф… Тебе-то какая разница?! Это её портретам начнут поклоняться, её изваяния поставят на площадях, принося им человеческие жертвы! А скажут! Скажут, что это ты! Твоим именем будут творить беззакония, а тебя настоящую вычеркнут, как будто и не было тебя вовсе… Поверь, я-то знаю, о чём говорю!

Если у кого-то есть про революционеров - присоединяйтесь!