Проклятые поэты

Флешмобим вместе с Мэлис: https://author.today/post/487296?c=25124169&th=25124169

В нашем готическом фэнтези за поэзию отвечает девица.

Кто дочитает - увидит картинку)

   И вот что удалось узнать Бераду у жителей Халлы об истории более чем вековой давности. Кое-кто отказывался с ним разговаривать, словно речь шла о позорной семейной тайне, другие охотно делились подробностями мрачной и волнующей легенды, с которой по всей Империи связывали имя столицы Севера. 

   Девочкой Саад росла в хорошей семье, радуя близких красотой, благонравием и стихотворным даром. Молодёжь пела песни, слова которых рождались в её голове, её улыбка всегда была центром любого праздника. Но родные страшились за неё - слишком глубокими чувствами жила её душа, слишком большой любовью жаждала возгореться. 

   И, выходит, страшились не зря: достигнув возраста невесты, Саад уходит в монастырь Матери Воздаяния Лекс, монастырь очень строгого устава. Соловей Халлы больше не пишет стихов. С обритой головой и бескровным лицом видеть её можно лишь на открытых судах над колдунами и ведьмами, где девушка прислуживает старшим сёстрам, постигая на опыте, что такое Закон. Закон божественной справедливости. 

   Спустя два года монастырь изгоняет Саад, и она возвращается домой. Причина изгнания держится в секрете. Но прежних её поклонников снова ждёт разочарование - Саад не выходит, никого не принимает, не появляется на балах. Она всё ещё неимоверно прекрасна, она богатая наследница и многие мечтают ввести её хозяйкой в свой дом. Но с ней начинают твориться странные вещи. 

   Стихи появляются снова. Но какие это теперь стихи! Вместо ясной сердечной мудрости прелестного ребёнка - мучительные отзвуки потусторонних предчувствий, видения отравленного разума. Бераду удалось поймать обрывок в памяти одного из уличных певцов: 

   Ждёт меня скоро две тысячи лет 

   Тот, кто меня поведёт под венец. 

   Пыль неразбитых истлевших сердец, 

   Плоть моя - белый неласковый свет. 

   Розой лесной зарастает мой след, 

   Кровью окрашены камни колец, 

   И выбирающих скорый конец 

   Оберегаю от боли и бед. 

   В яркие окна не смею смотреть 

   Взгляд мой порой принимают за смерть, 

   С ним через ночь поцелуй оборвав. 

   Но, посвящённые давней поре, 

   Рдеют волокна пылающих трав 

   На отдалённом лесном алтаре. 

   Саад живёт, словно в полусне. Точнее, она спит, как кошка, почти весь день, засыпая порой на полуслове, где и когда угодно. Когда же не спит, то бродит в самых неподходящих местах. 

   Говорят, её видели в гиблом окраинном притоне покупающей сонные порошки и восточные зелья у известного изувера и убийцы по имени Вито. Старик, которого боятся самые отчаянные городские подонки, становится её лучшим другом. С ним, на свою беду, однажды встречают Саад Марек и Юго, два молодых кавалера, прежде танцевавшие с ней на балах. Что привело двух блестящих красавцев в тёмные зловонные улицы дешёвого разврата и преступных секретов, осталось неясным, как и то, что именно там произошло. 

   Позже, на суде, рассматривались две версии. 

   По словам девушки, Марек и Юго, не стесняясь старика, обступили её, и, мстительно (когда-то она отвергла их ухаживания) поинтересовавшись, нравится ли ей её новая жизнь и не делает ли она скидки для старых знакомых, грубо схватили за руки и потащили в темноту, с далеко, судя по грязным репликам, не благородными намерениями. Не стоит и говорить, что оба прекрасно знали,- Саад, несмотря на все причуды, никогда не была продажной женщиной,- и их действия были предельным оскорблением и неприкрытым насилием. 

   Марек же и Юго утверждали, что сердца их преисполнились ужасом и жалостью при виде того, в какую пропасть катится барышня их круга и руководило ими лишь желание вырвать девушку из когтей порока и отвести домой, пусть даже против воли, вопящую и брыкающуюся в приступе бешенства. 

   Как бы то ни было, Марек упал сразу, сбитый с ног силой, с которой старик метнул ему в спину нож, а Юго пришлось пережить несколько мгновений драки, из которой он вышел со сломанной рукой, в кашу разбитой половиной лица и помятыми рёбрами. 

   До конца жизни самым страшным его воспоминанием останется старик, сидящий верхом на его груди, жёлтые глаза, светящиеся насмешкой на тёмном лице, склоняющемся всё ниже и ниже, истошный крик Саад - "Нет, Вито, не надо!", - и жгучая боль в плече, разрываемом на удивление крепкими и острыми зубами. Рядом, совсем рядом с шеей, повыше ключицы у Юго был вырван клок мяса, и рана долго потом болела. 

   Марек тоже не умер, но заставил изрядно поволноваться своего отца, главу городского Совета. Отец Юго был городским судьёй. 

   Наутро Саад была разбужена стражей и арестована за нападение на молодых людей. Старик бесследно исчез, оставив за собой ворох неправдоподобных слухов, поэтому перед судом предстала одна Саад. Проведённое расследование позволило добавить к обвинению колдовство и наведение чар. 

   Одно удивляло: несмотря на убедительность доказательств вины - а были собраны свидетельства множества людей, при обыске найдены бумажки со стихами, звучащими, как заклинания и склянки с подозрительными порошками и снадобьями - несмотря на бесспорность того обстоятельства, что без помощи магической власти девица и сопровождавший её старец не смогли бы так изувечить двух крепких молодых людей, да и нож, вынутый из спины Марека, оказался ритуальным ножом тайной секты демонопоклонников, испещрённым призывами к Князю Тьмы, - несмотря на всё, орден Матери Воздаяния Лекс отказался судить свою изгнанную сестру и суд над Саад был светским. 

   Всё же одна из сестёр явилась на суд. 

   - Она невиновна,- сказала монахиня, пряча руки в широкие синие рукава своего одеяния,- невиновна, пусть не так, как вы можете вообразить. Кто прольёт невинную кровь, сам будет проклят - такова справедливость Господа нашего Адомерти. Отпустите её или ждите беды. 

   И беда пришла. В час, когда осуждённой и приговорённой девушке отрубили на площади голову, город затопили полчища крыс. Никто не знал, откуда взялось такое множество, казалось, сама земля извергает из себя эту мерзость. Крысы сожрали всё, что смогли найти. Запасы зерна, бочки с вином, ткани в лавках, дети в колыбелях - ничему и никому не было пощады. И они принесли чуму. Смерть в те дни бесстыдно ходила по улицам, не пряча своё лицо. 

   На день девятый к поседевшим от ужаса отцам обезлюдевшего города явился сомнительного вида молодой чужестранец. Лицо его казалось ещё бледнее из-за чёрной повязки на глазах. На белой коже насмешливо горел ярко-красный рот. 

   - Вы отдадите мне её записи. Все, до последнего клочка. А я спасу ваш гнусный городишко от полного запустения. 

   - Что? 

   - Избавлю вас от зверья! И сниму проклятье. Больше мне ничего не надо, для меня это дело семейное. Окажу услугу брату. 

   Чужестранец вышел из города с двумя мешками. В одном шелестела бумага, из другого время от времени тяжело падали крупные вишнёвые капли. Стражники у городских ворот, оторопев, шарахнулись в сторону, когда мнимый слепой поймал ладонью одну из капель и с интересом лизнул языком. 

   - Ох, непорядок. Ну и худое же дело вы учинили. Девятый день, а кровь-то всё сочится. Да и личико такое свежее - хоть целуй. Хороший у вас палач. Быстрый. Даже поморщиться не успела. 

   И легко зашагал по дороге. 

   Обернулся. Тряхнул мешками. 

   - Да, коли вздумаете вернуть своё добро, ищите в Ашеронском лесу, рядом с озером. Там оно в сохранности будет. 

   Крупные вишнёвые капли отмечали дорогу, ведущую в Ашеронский лес. Вслед за незнакомцем потянулось из города и сгинуло в лесах всё несметное крысиное поголовье.