День историка
Автор: Анна ВеневитиноваВ честь дня историка предлагаю вскрыть исторические прототипы ваших героев, если они у них есть.
Прототип - понятие сложное, если понимать его достаточно широко, то можно договориться до того, что объявить прототипом кота Бегемота маршала Тухачевского. Кстати говоря, это не я придумал, а вполне патентованные булгаковеды.
Авторам свойственно использовать сюжеты из жизни, не все можно придумать самому. И это всегда чья-то жизнь, однако с понятием "прототип" нужно обходиться аккуратно.
В широком смысле у меня прототипов много, но напишу лишь о нескольких, чья прототипичность достаточно устойчива.
1. Лиза Мейтнер
Если Оппенгеймер - отец американской атомной бомбы, а Курчатов - советской, то Лизу Мейтнер по полному праву можно назвать бабушкой атомной бомбы, причем любой.
«В пору к психиатру на приём записываться, — с мрачной иронией думала Ольга, глядя в густеющий заоконный сумрак. — Совсем уже крыша поехала!»
Смешно сказать! За спиною две диссертации, десятки научных статей, принесших всероссийское и мировое признание, — блестящая карьера, если без ложной скромности, а она всё никак не может забыть дурацкий эпизод из далёкой студенческой жизни — проваленный экзамен в третьем семестре. Казалось бы, столько лет прошло — можно и успокоиться! Однако же не тут-то было! Словно воздаянием за неведомые грехи, воспоминания тревожили снова и снова, навязчивыми снами выныривая из подсознания.
Кошмары являлись не часто — как раз в те времена, когда Ольга оказывалась на перепутье. Будто бы она сама искала встречи с профессором Веневитиновым, чтобы тот вылил ей на голову очередной ушат ледяной воды.
Ни разу не повторившись в мелочах, действие развивалось всегда по одному и тому же сценарию. И персонажи оставались прежними — юная студентка и её дотошный экзаменатор в огромной, холодной и абсолютно пустой лекционной аудитории.
Сегодняшние видения выдались особенно яркими — сон перемешался с реальностью, грань между ними исчезла.
— И всё-таки вы безнадёжны, барышня, — Веневитинов тяжело вздохнул. — Со всей безысходностью гёделевской неполноты… Даже мои аквариумные рыбки демонстрируют подчас более глубокие познания. Может быть, вам действительно следовало поступать в Горный институт? Стали бы крепким инженером, проектировали бы машины для глубокого бурения… В любом случае в университете вам делать нечего.
Его колючее, всегда насмешливое лицо сейчас искрилось таким сарказмом, что невольно захотелось упрятаться под стол.
— Но вы ведь даже не заглянули в мою работу! — превозмогая дрожь, Ольга пыталась выглядеть уверенной. — Там ведь всё объясняется!
— Вы полагаете, я получаю эстетическое наслаждение, любуясь вашими детскими каракулями? — надменно прищурившись, он покосился на стопку исписанных Ольгой листков. — Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек! Что это у вас за многорукие уродцы?! Бог Шива и присные? Вы черпаете вдохновение в Бхагавадгите?
— Гекатонхейры, — краснея и запинаясь, пролепетала Ольга. — Это из греческой мифологии…
— Ах, гекатонхейры! Право слово, никогда бы не догадался! Однако если вам так дорого античное наследие, то почему бы не обратиться к более солидным источникам? Греки, как-никак, открыли «золотое сечение», теоретически обосновали работу лебёдки и рычага, изобрели паровую машину…
— Паровую машину?! — удивилась Ольга. — Но мне кажется…
— Послушайте, барышня! Мне совершенно безразлично, что вам кажется. Извольте отвечать по существу! — он строго приподнял брови. — А если вы намереваетесь толочь воду в ступе, то извольте делать это в другом месте.
— Я не хочу… толочь воду в ступе…
— Неужели?! — Веневитинов продолжал глумиться. — А вдруг как раз в этом ваше призвание? Вдруг это именно то, что вам нужно? Вот вы постулируете наличие у атомного ядра внутренней структуры, а какие у вас для этого основания? Вы считаете, что все ядра однотипны и состоят из нескольких ядер водорода, только за счёт этого, дескать, достигается многообразие химических элементов. Воля ваша, — он равнодушно пожал плечами. — Но ведь это же абсурд! Над вами потешаться станут! Электростатика разрушит такое ядро в единый миг! Или вы так и не выучили уравнений Максвелла?
— Я же как раз об этом и пишу! — Ольга вскочила с места. — Проблема решается введением нового фундаментального внутриядерного взаимодействия, которое…
— И это вам подсказало ваше воспалённое воображение? Или весёлая троица из греческих сказок? — он вновь обречённо вздохнул. — Как говаривал старина Оккам, не плодите сущностей сверх необходимости! Я понимаю, что авторитеты нам не указ, но физика, знаете ли, наука экспериментальная. Загляните в таблицу Менделеева, если верить вашим бредовым построениям, то атомные массы всех элементов должны быть кратными массе водорода, а это категорически противоречит фактам.
«Значит, всё-таки прочитал…» — Слабое утешение, поскольку крыть-то было нечем.
Ослеплённая стройностью своих идей, Ольга и предположить не могла, что может так нелепо сесть в лужу.
— Молчите? — открыв её зачётку, Веневитинов уже тянулся в карман за авторучкой. — Боюсь, что даже на троечку вы сегодня не наработали…
— Погодите! — Ольга цеплялась за соломинку. — Вспомните, ведь после Максвелла лучшие умы бросились на спасение принципа относительности! Бросились спасать изящество и фундаментальность от унылого и неверно понятого эмпиризма!
— Спасали, спасали да не выспасали… Ну и к чему это привело? К полной неразберихе и появлению целого вороха псевдонаучных теорий. Теперь всякий неуч из заштатного патентного бюро будет мнить себя великим теоретиком, а всякая троечница станет учить нас, как следует понимать эмпиризм!
— Но ведь они боролись! Боролись за красоту!
— Вот и вы боритесь! — Веневитинов улыбнулся, как-то на редкость мягко, почти без издёвки. — Но пока вы меня не убедили…
Золотое перо замерло в воздухе, так и не коснувшись зачётки, лицо профессора стало прозрачным, как дым, а ещё через миг Ольга проснулась.
Всё утро она просидела на собственной кухне, литрами поглощая кофе и бессмысленно таращась в распечатку таблицы Менделеева.
За стеной громко орали чьи-то дети, этажом выше, средь бела дня, кто-то организовал дискотеку — общежитие бурлило своей привычной суетой.
Как сотрудник университета, Ольга занимала пару небольших комнат с отдельной кухней и санузлом — площадь, на которую обычно селили два семейства аспирантов или старшекурсников.
Жила Ольга одна, но даже грохот сковородок прямо над ухом не помешал бы сейчас её глубоким раздумьям.
— Никель… пятьдесят восемь и семь… цинк с медью и того хуже, — безнадёжно повторяла она, — Веневитинов, как всегда прав…
2. Юлий Герцог
Советский авантюрист брежневских времён. Честно говоря, я не уверен, что этот персонаж существовал в реальности. Достоверно о нём практически ничего не известно, а всё, что мы знаем содержится в единственном источнике. И это, безусловно, наводит на мысли о мистификации. Проще всего считать его героем "городской легенды". Однако это не мешает прототипичности быть устойчивой))
Впрочем, жаловаться взаправду грешно. Детство прошло пусть скучновато, но вполне безоблачно. Нужды Паша не знал, образование получил достойное.
Он даже два года отучился на химическом факультете Казанского университета, откуда его благополучно выперли за махинации со студенческой кассой взаимопомощи.
Ни до, ни после Паша не попадался, а своё первое крупное дело провернул ещё будучи гимназистом.
Не так чтобы совсем крупное, сейчас вспоминать смешно. Но ведь пять кусков поднял — весьма недурственно для желторотого сосунка!
Двор заносило снегом, метель расшвыривала мусор по углам. Побрякивали пустые бутылки, обрывки газет птичьими перьями парили над землёй и шелестели, точно страницы потрёпанного фолианта, — книги, в которой записана его лихая судьба…
С газет-то всё и началось. Однажды Паша скупил у разносчиков целых три дюжины номеров «Нижегородского вестника», объяснив дядюшке, что в гимназии велели изваять бюст Распутина из папье-маше. Убедившись, что потраченный рубль ушёл на благое дело, Афанасий Степанович тут же забыл о газетах. А вот Паша не забыл — надёжно их припрятал и целый год ждал.
Всё гениальное просто! Именно этим номером публиковались таблицы розыгрыша денежно-вещевой лотереи Нижегородской ярмарки, проводимой, как известно, во второй половине сентября.
Дня за три до очередного розыгрыша Паша устроился чернорабочим сразу в несколько почтовых отделений и до поры прилежно выполнял свои обязанности — в основном мусор выносил, что целиком соответствовало его планам. Везде Паша представлялся вымышленными именами. То он Аркаша Башмачкин, то Боренька Иегуда.
Документов с него нигде не спрашивали, откуда у мальца документы?! А Нижний Новгород — это же не деревушка какая-нибудь, ищи его потом, свищи!
Дальше дело нехитрое: подменить на стендах свежие таблицы прошлогодними да собрать урожай по мусорным корзинам — без малого полторы сотни выигрышных билетов.
Так Паша заработал свои первые деньги, хотя сами по себе они никогда его не интересовали. Лохов на свете предостаточно, и, покуда жив хоть один из них, с голодухи Паша не помрёт.
Игра ума, дерзость, азарт — вот его стихия! Шум адреналина в крови да слава, бегущая следом…
Это Пашка-Каин продал в утиль мост через Волгу! Это Пашка-Каин увёл у блатных воровской общак!
Нехило он тогда уркаганов рылом в дерьме извозил, долго им перед своими же отмываться пришлось. Они даже слух пустили, дескать, общак вернули, а самого Пашу на куски порезали!
Писать о Павловском сейчас, спустя год после его смерти, - занятие неблагодарное. Его роль оценят не скоро и не факт, что объективно.
Довольно часто Кира ловила себя на мысли, что у них с Милкой практически нет ничего общего: круг общения, интересы, семья наконец — всё разное. Это у Киры в роду сплошь врачи-вредители, а у Милки семья партийная, и папа, и мама из аппарата ЦК. Говорят, что родителей не выбирают. Видимо, к школьным подругам это тоже относится.
— Слыхала новость? — тоном заядлой сплетницы поинтересовалась Милка. — Галка Смирнова наконец выходит замуж за своего полярника и уезжает с ним на севера. Аж в саму Антарктиду!
— Вообще-то, Антарктида на юге…
— Кирюх, не занудствуй! Какая разница?! — подруга скривилась. — Холодно, значит, север! Вопрос же не в том, где Антарктида, а в том, что она там будет делать, с красным-то дипломом Тимирязевки… Пингвинам хвосты крутить?!
— Ну, не знаю…
— А тут и знать ничего не надо! Или зачахнет, или сбежит через полгодика! — Милка тяжело вздохнула. — Ох, только мы с тобой и остались, все наши уже замужем… У тебя-то как дела на личном фронте?
«Всё-то мы воюем, — вскользь подумала Кира. — Личный фронт, битва за урожай…»
— Никак, — нехотя ответила она. — Принцы пока не попадались…
— А этот твой… Как его… Еврейчик такой чернявенький… Увёз бы тебя в Израилевку, там, по крайней мере, теплее, чем в Антарктиде.
— Ты про Глеба? Он просто приятель, — Кира подавилась смешком. — К тому же он бабник, каких мало. Ни одной юбки не пропускает!