На его беду он ещё и поэт...

Принесла несколько эпизодов, где Эрик проявляет свой поэтический талант. Это далеко, далеко не все. Так что будет часть первая. 

Флешмоб от Мэлис

***

Спустившись на один этаж, я остановилась, чтобы перевести дыхание. Надо же, он запомнил мое имя. Сердце билось испуганно, щеки пылали. Да что же со мной? Мне всегда было так легко находить общий язык со сверстниками, хоть с мальчиками, хоть с девочками...

Я стояла и думала, как глупо было уйти, упустить шанс пообщаться с этим загадочным Эмилем, как вдруг поняла, что слышу песню, доносившуюся из-за приоткрытой двери.

Играла гитара, и мальчишеский голос пел, то звонко, то низко. Голос иногда срывался, но получалось все равно так красиво, так чудесно, что я забыла о волнении и подошла поближе, чтобы разобрать слова.

Дракон жил на крутой горе, среди песков и скал.

Он долго жил, он много знал и очень чутко спал.

Ту битву некому пропеть, три дня прошло — и вот,

Меч короля сломал хребет, слуга вспорол живот.

Но прежде чем дракон издох, он испустил огонь.

Огонь взвился, взвился дракон, и пал от них король.

Король был молод и упрям, слуга — красив, силен,

Но кто-то жертвует собой, когда другой влюблен.

«Мой друг, прощай, — сказал король, — будь счастлив, не взыщи»,

И умер, голову сложив в горах чужой земли.

Прошла зима, еще зима, война уже прошла,

И дума от слуги ушла, и боль почти ушла.

Он долго жил в любви, в тиши, и счастлив был вполне,

И пинту эля для того, кто не поверил мне.

Порой случается, что боль покрепче, чем вино,

А потому, кто сердцем чист, тому и суждено

За посох, за булатный меч отведать боль потерь,

Кто знает, допивай бокал, да и пора за дверь.

Певец замолчал. Я успела услышать только конец баллады.

Как жаль. Струны, не спеша, дотянули последний звук, а потом нежный девичий голос произнес:

— Здорово! Ты замечательно поешь! Просто сердце замирает!

— Я старался! — горделивым тоном подтвердил певец.

По голосу, или даже, скорее, по тому непревзойденному бахвальству, которым он позавчера осыпал меня, стало сразу ясно, что это Эрик.

— Спой еще что-нибудь, — попросила невидимая девочка. — Свое. Может, о любви? Пока ребята не вернулись.

— Тебе я спою с радостью! — согласился Эрик.

— Тогда я закрою дверь.

Легкие шаги прошуршали по комнате. Сердце мое взметнулось как испуганная птица, но меня не заметили. Дверь под номером двадцать семь затворилась.

Следующая баллада зазвучала уже приглушенно и лично.

Стало неловко подслушивать песню, предназначенную вовсе не тебе, тем более в коридоре появились какие-то старшекурсники. Один нес дымящуюся сковородку, другой — ложку и баночку с солью.

Я сделала вид, что не имею к этой двери никакого отношения и пошла прочь, спокойно и с до

стоинством, словно мое сердце не разрывалось от внезапной ревности.

(У баллады существует полная, весьма длинная версия, но она прозвучит только в последней книге) 

***

На четвертой пинте, перепев с новыми друзьями почти все студенческие песни, Эрик подхватил кружку и приобнял самого веселого из них. Эрик не помнил его имени, но чувствовал в нем родственную душу. Они посмеялись, уткнувшись друг другу в лбы. 

— Еще по одной! — выкрикнул парень, который был одет богаче всех.

— Тогда я играю стоя! — Эрик поднялся, поставил ногу на скамейку, устроил на колене лютню, тронул струны и запел высоким чистым баритоном:

«Какая нынче ночь

По счету будет наша?» —

Спросил я у МарИчки

И попросил воды.

Нахмурилась МарИчка

И молвит: «Мой папаша

Приедет в эту ночь

И даст тебе... хм... люлей!»

Весь стол взорвался хохотом и несколько соседних столов тоже. Друзья-студенты счастливо захрюкали, и Эрик почувствовал укол профессиональной гордости. Дурь дурью, но ничего из написанного для души он этим олухам не споет. Просто не поймут.

***

Но Эрик уже вышел из ее комнаты и, больше не заботясь о том, что его поймают, выбил голой пяткой дверь в комнату Рички.

Пустота.

О, Ричка! Сколько сладких ночей, шепота, слез, обид, стонов, простого человеческого тепла, которое начинаешь ценить как следует только его лишившись. Вот она, кристальная философия бытия.

Шагнув к умывальнику, он приподнял тумбочку, засунул руку поглубже и достал небольшой, длиной с ладонь блокнот, к ушку на корешке которого вощеной ниткой был привязан графитный карандаш. Положил блокнот за пазуху и размашистым шагом пошел прочь из больницы прямиком через главный вход, салютуя охраннику. Там, на другой стороне здания, у черного хода, санитары разыскивали голого буйного, а здесь, через широкие двери главного входа, гордо выходил нарядный молодой человек с блокнотом за пазухой. Ну разве что босой. Но это так сразу не разглядишь.

На каменной лестнице, ведущей с горы Спасения в город, Эрик присел на ступеньку и раскрыл блокнот на пустой страничке... Строчки пришли, как всегда, внезапно. Следовало их записать, чтобы не растерять по пути в «Золотую антилопу».

Герою юному, что женщины не ведал,

Я подарю отеческий совет. 

Ищи такую, чей душевный свет

Играет ярче, чем глаза сияют,

Что любит, греет, радует, прощает,

Не ту, что верность только обещает,

А ту, что никого не замечает,

Кроме тебя, потерянный поэт...

И в этом весь секрет...

***

Я покинула столицу через пару часов. Дилижанс на Озерье был набит до отказа разными чужими людьми. Но у поворота на Дубилов тракт трое пассажиров вышли, а их места заняли незнакомые студенты Туона, запоздало возвращающиеся домой в южную часть королевства. Впрочем, мне совсем не хотелось ни с кем разговаривать.

Всю дорогу до дома я жила в своих грезах, вспоминая прекрасный первый курс и его не менее прекрасное окончание.

Розы я отдала дедушкиной пассии, оставив себе только одну. Она лежала в альбоме для рисования, а компас Эмиля грелся на моей груди.

И никак невозможно было удобно уложить в душе эти неправильные, несовместимые, такие разные, но равновеликие чувства.

Перед тем как сесть в дилижанс, я долго искала билет. Даже испугалась, что потеряла. А потом нашла в кармане жакета вместе со сложенным вчетверо листком, явно вырванным из небольшого, размером с ладонь блокнота...

Мне была знакома эта бумага, и этот небрежный, приплясывающий почерк мне тоже был хорошо знаком.

«У темной девы дивный дар

Во мгле горящих глаз,

Убьет ее любви удар,

Когда коснется вас.

Несложно бури по весне

Крылами разрезать

И разорвать струну во мне,

Которой не сыскать.

Но только до весны уснет

Ее волшебный дар,

Забудет бури и уйдет

Туда, где есть пожар.

Слезами потекут ручьи,

И льды пойдут ко дну,

Тогда молчи, мой брат, молчи,

Храни ее одну.

У темной девы дивный дар,

Чисты ее мечты,

И нет другой такой, а я...

Молчи, мой брат, молчи,

Молчи, мой брат, молчи...»

Ниже было приписано следующее:

«Песня, естественно. Сыграю при встрече. Это подарок на твой День Рождения, если что... По всему выходит, я на него не попадаю...»