Яки и былки, Эрик и Итта, милота и грусть

Я сидела в туалете лазарета, схватившись за голову. Искала способ, как помочь Эрику и не находила.  

Я слышала, что он выгнал нянечку и выгнал Лору. Ему становилось все хуже. Туман снова наполз на его душу, вот только в этот раз туман был не зеленый, а черный от безысходности.

К нему. Надо идти к нему. Я встала. Ноги затекли и были как ватные.

Он лежал на спине, укрытый по грудь одеялом. Одна рука на лбу, другая вытянута вдоль тела. Тело его, все, что было видно, украшали синяки и кровоподтеки.

Он не повернул ко мне головы. И чувства его, всегда такие яркие как пламя дикого огня, даже не шевельнулись, не ожили. Я присела на край его кровати. Он смотрел мне прямо в глаза, ровно и спокойно.

— Эр... — в надежде спастись от этого равнодушного взгляда, я осторожно нашла его ладонь, опущенную на постель. Сжала, пальцы его оставались вялыми и безучастными.

Какое-то время он продолжал внимательно вглядываться в меня, а потом медленно моргнул и сказал:

— Уходи.

Голос его был тих. Эрик не шутил, он абсолютно серьезно просил меня уйти. Однако по его взгляду я поняла то, что не смогли сказать ни его голос, ни моя клятая эмпатия. Никогда бы Эрик не произнес этого вслух. Однако взгляд был честен, он кричал — «Помоги».

— Хочешь, я принесу твою гитару? — голос мой дрогнул.

— Не нужно. — Эрик вытащил пальцы из моих и отвернулся к стене. — Уходи.

— Нет... — я положила руку ему на плечо. — Я тебя не брошу. Можешь кричать на меня сколько хочешь. Можешь молчать. Я посижу рядом.

Эрик резко сел, лицо его из равнодушного стало гневным.

— Дура! Какая же ты дура, Итта! Ты понятия не имеешь, в каком я дерьме. И я не собираюсь тебе рассказывать. И я не хочу, чтобы ты меня сейчас слушала. Я просто прошу — уйти. Это что — сложно? Вали к Эмилю. Вали! Оставьте меня все. Меня нет. Я устал. Мне надо побыть одному.

Обида хлынула в мой разум. И первым порывом было — бежать, хлопнуть дверью. Я встала, и медленно со всем возможным достоинством пошла к выходу. Пусть полежит, я вернусь позже. Схожу к Эрлу. Мне нужен его совет. Ведь он запретил мне кому-то что-то рассказывать. Как же это было сложно, как сложно. Мне хотелось крикнуть — я там была, Эр. Я все видела. Кто-то действовал за тебя, управлял твоим телом. Я могу это подтвердить. Но... Не могу доказать. Зато я могу доказать, что Дамину чуть не убили. И я... я помогла убить Вассу... Я убийца, Эр! Мне страшно, очень! Но я не раскаиваюсь. Я убью снова, если придется защитить своих. И на этот раз не стану медлить...

Ничего этого говорить было нельзя. Но и оставлять Эрика один на один со своим ужасом было бесчестно.

Моя рука уже взялась за дверную ручку.

— Я вернусь с гитарой, — сказала я.

— Я изнасиловал Дамину. — Прозвучало мне в спину. — Вряд ли мне поможет гитара.

— Это не ты. — Я обернулась.

— Я. Тигиль сказал. Я этого не помню. Но по всему выходит — так и есть. — Эрик сидел на кровати и смотрел мне вслед тем самым кричащим взглядом. Избитый страшнее, чем тогда, когда мы ссорились в последний раз — в Доме с Золотым Флюгером, когда он просил меня найти мечи... теперь он сполз на постель. Взгляд его снова потух. Губы дрогнули. — А даже если и не я — кто мне поверит?

— Я поверю. Я всегда буду за тебя, Эрик. Я горло за тебя перегрызу. Помни это.

Вымученная улыбка тронула его пересохшие губы.

— Знаешь, когда я в тебя влюбился? — сказал он тихо, куда-то в высокий потолок лазарета. — Когда ты принесла Эмилю мед. Мы были знакомы два дня. Он заболел, и ты принесла ему мед. Маленькую баночку. Кажется, гречишного. Я все думал, что я влюбился на катке. Когда мы сидели на бревне. Но нет, все началось с меда.

Мне показалось, что бедное мое сердце вот-вот разорвется от чувств. Моих и Эрика. Я вернулась к его кровати.

— Двигайся, — сказала я.

Эрик покорно подвинулся.

Я легла рядом с ним поверх одеяла. Обняла за плечи, осторожно, чтобы не задеть самый крупный кровоподтек на предплечье, и тихо сказала:

— Мне кажется, я всегда вас любила. Просто мы не были знакомы. Я когда вас увидела, все поняла сразу. Еще до того, как лютню стала просить.

— Ты сама придумала про лютню? — спросил он хрипло.

— Нет конечно, — я уткнулась носом ему в шею. — Это судьба. Ты же сам все понимаешь.

— А Эмиль в тебя из-за роанской вазы влюбился. — Эрик пошевелился, высвободил руку из-под одеяла и обнял меня тоже. — Такая вот у меня версия.

— А я думала, вы в меня влюбились, потому что я красивая такая... — грустно улыбнулась я.

— Глупая. — Я почувствовала, как его пальцы забираются мне в волосы и мне впервые за несколько дней становится хорошо и спокойно. — Красивых полно. Красота это плен чресел, плен души — это что-то другое.

— Наверное. Мне кажется, там даже причин никаких нет.

— Как халва и пастила, — шепнул Эрик. — Ты любишь халву. А кто-то постилу.

— Я люблю и то, и другое.

— Во-во.

— Может быть все еще обойдется. — сказала я.

— Сомневаюсь. Со мной какая-то лютая дичь творится. Я опять был огромным петухом. Просто гигантским. Походу я оборотень, Итта. Хорошо, хоть не доппельгангер. Хехе. И на том спасибо.

— Нашел кого оборотнями пугать...

— Ты хотя бы знаешь о себе с детства.

— Как выяснилось — ничего я не знаю. Вообще ничего.

— И почему так все сложно?

Я гладила его по плечу, и губы мои касались его ключицы. Это волновало, но не опасно, и я не убирала лицо, ничего не меняя. От Эрика пахло сеном. Почему-то очень сильно пахло свежим сеном. И еще от него пахло Эриком. И от этого мне было очень хорошо.

Мы лежали и говорили. Говорили и Эрику становилось легче. Он успокаивался. Черный туман отступил от его души. Ему стало все равно, что было и что будет потом. Ему было важно только то, что происходит сейчас.

Он рассказывал о пиратах, о которых недавно читал, о том, как написал свою первую поэму о рыцарях, а потом торжественно сжег ее в сарае, чуть не устроив пожар. Я рассказывала, как в школе получила первую любовную записку от мальчика, а учительница отобрала и прочитала записку всему классу, и как потом было страшно стыдно, так, что ноги даже немели.

Эрик сказал: «Стерва какая, ты подумай...» Но сказал это уже тихо, будто издалека, за пеленой тумана.

Я не заметила, как уснула.

Мне снилась какая-то белиберда. Но все в этой белиберде — страшное и смешное было пронизано одним важным бесценным чувством — доверия и безопасности.

*свежий кусочек из свежей проды