Стихотворение "Эстония". 1999 год.

Помнится, был как-то в гостях у екатеринбургского поэта Александра Верникова, который, ко всему прочему, научил пить мочу критика Вячеслава Курицына. 

На всякий случай, а случаи бывают, как известно, разные,  объясню - не меня Верников научил пить на пару с ним мочу критика, а критика научил пить мочу. О чем Вячеслав сам с удовольствием поделился в одной из своих статей. 

Но, уверен, здесь первертов нет, и меня сразу поняли правильно.

Что ж, уринотерапия, как колхоз или релокация, например, – дело добровольное. 

И вот тогда  - в девяностые - Верников мне рассказал, что задумал написать книгу о финнах. «Почему о финнах?», спросил я. «Да вот, есть такой народ, мало кто о нем думает, да и мало, кому он нужен. Кто еще про них напишет?», ответил он примерно так, как я сейчас написал, и для пущей достоверности закавычил это дело.

Я потом читал его книгу. Мне она даже понравилась.

Собственно говоря,  вот тот разговор и послужил причиной написания стихотворения «Эстония». 

Кто еще, кроме меня, напишет про приют убогого чухонца артемия троицкого? 

                                                     ЭСТОНИЯ

Я - человек. Меня добыли трением. Я робко вспыхнул в глубине ночей. 

И в ночи, каждый день с немыслимым терпением,  бросает языки мой огонек ничей. 

Бросает их он как слова ненужные, те самые, что впопыхах и сгоряча. 

Срываются они в строку натужную, о чем-то искрами шепча. 

Возможно, языком лизнул тебя когда-то я горячим тлением. 

Возможно, языком своим ты нашептала мне невыразимым гением 

Слова любви, простые как полена. Возможно, их накрыла пена, 

Тех дней, что, превращаясь в ночи, уносят в вечность искр людских 

Немое многоточие... 

Я - человек. Ячейка в камере хранения всего того, что есть все это:

Миров, где каблучок один на туфлях юной инфузории 

Впечатывает след на двух полярных шапках пожилой планеты. 

Огонь и я. Я и огонь. Я - человек. Одна десятая во мне не из воды. 

Я испаряюсь с каждым годом больше чем арктические и антарктические льды. 

Я - человек. Меня добыли трением. Смущаясь, вспыхнул я, зарницей вдалеке. 

И гром и молния, без всякого сомнения, ей следовали в жизни. В тупике 

Огонь затихнет, дернувшись в агонии. Никто не вспомнит обо мне в Эстонии. 

1999 г.