Субботний отрывок -- старое, но вечное

К субботнему флэшмобу от Марики Вайд.

Нарушу обыкновение -- вытащу из закромов. Вдруг кто въедет в смысл этого кусочка...

Upd. По просьбе Елены Станиславовой -- ссылка на 38-ю главу "Дочери Хранительницы": https://author.today/reader/67137/1031793

— Ну что, Эрк ап Кэй ап Касуин ап Йестин? Доволен, что побывал дома? — Робин, как всегда, насмешничал, но сейчас в его голосе отчетливо слышалась печаль. — Брось, говорю, нос вешать, Свамм! На-ка вот, хлебни лучше Глевасова гостинца — вернее будет.
Господин Эрк вздохнул, сделал глоток из протянутой ему баклажки, огляделся по сторонам и грустно произнес, вновь повернувшись к Робину:
— Эх, Робин, знал бы ты, каково это, опять побывать в Кер-Уске! Странная она штука, память детства! Пока ты далеко, ты тоскуешь по местам, где рос, грезишь ими, мечтаешь вернуться. Но когда ты туда возвращаешься, то вдруг понимаешь, что всё это — большой обман!
Вздрогнув, Танька удивленно, даже немного испуганно посмотрела на господина Эрка. Неужели он догадывается обо всем об этом — о Сущностях, о ложной памяти? Но оказалось, тот имел в виду совсем другое. Сделав еще один большой глоток из баклажки, господин Эрк вздохнул, чуть помолчал, потом задумчиво продолжил:
— Вот так и я, Робин! Оказался наконец в городе, где провел свои лучшие годы, где научился ходить, где сказал свое первое слово... — он вдруг запнулся, провел рукавом по лицу. — Знаешь, я ведь как-то умудрялся искренне любить тех, кого называл родителями, но все равно ждать дни и ночи напролет чудесную фэйри с золотыми волосами. Верил, что однажды она вдруг появится, что назовется моей настоящей матерью. Верил, что она заберет меня с собой в волшебную страну...
Господин Эрк оборвал фразу, вновь приложился к баклажке. Затем, вытерев губы ладонью, он продолжил торопливой, сбивчивой скороговоркой:
— И когда я увидел наконец свой бывший дом... Оказалось, он стал совсем другим — чужим, неприветливым. И там не просто никто меня не ждал, Робин! Сам дом больше не нуждался во мне, да и я, положа руку на сердце, тоже давно уже в нем не нуждался. Может быть, это оттого, что теперь в этом доме живут совсем незнакомые люди, а может, там сменились и другие, славные, жители, я не ведаю... Но знаешь, что я теперь понял, Робин? Оказывается, сто́ит тебе потом опять пуститься в путь — и когда твой родной город останется позади, когда он совсем скроется из виду, ты начнешь снова по нему тосковать!
Господин Эрк поднес баклажку к губам, перевернул ее, потряс, с разочарованным видом вернул Робину и, всё так же волнуясь, продолжил:
— А знаешь, почему так получается? Да это же просто, Робин, дружище! Изменились-то лишь ты да город, а дорога-то осталась всё той же самой! Такой же, какой ты помнишь ее с детства, с тем же старым вязом у развилки, с тем же пригорком, с которого видна дальняя роща за вересковой пустошью. И вот когда видишь этот вяз и эту рощу, тебе кажется, что ты побывал не только на том самом месте, но и в том же самом времени! Такая вот она обманщица, наша память, Робин!
Печально вздохнув, господин Эрк замолчал. Притихли и подруги. Некоторое время Танька слышала лишь погромыхивание колес на бревнах да чавканье лошадиных копыт в грязных лужах. А потом вдруг заговорил Робин.
— Вот взял бы ты, Свамм, да сочинил такую песню — о доме и о дороге! — сказал он мечтательно. И, сделав недолгую паузу, продолжил: — Вставил бы в нее что-нибудь о старом волке и молодом волчонке...
— А я и так сочиню, потерпи немного, — перебив Робина, отозвался господин Эрк. — Только вот на волков ты даже не надейся. Я уж лучше про дуб, про ясень да про терновник добавлю.