Артефакт без магии

К флэшмобу от Гамили -- отрывки с упоминанием артефакта.

Кстати... Вообще-то артефакт -- любое творение рук человеческих. Это вам любой археолог подтвердит. И даже биолог. Тот, кстати, артефакту вряд ли восхитится -- если, например, сочтет за таковой нечто, появившееся на микроскопическом препарате в результате методической ошибки исследователя.

Вывод применительно к художественным текстам отсюда такой: артефактам может найтись место в сюжете произведения едва ли не любого жанра. И наличие там магии или мистики совершенно необязательно.

В моем впроцесснике -- "Знаке Колеса" -- за артефакты вполне сойдут всякого рода изображения фигуры из двух изогнутых линий, похожей на разорванную посередине букву S. Сначала объясню об их истоках, а потом будут примеры.

Итак. Мир, в котором происходит действие, заимствован из цикла Владимира Коваленко о сиде Немайн, действие там происходит на мире -- неточной копии средневековой Земли. Одно из отличий -- другая картина звездного неба в Южном полушарии. Для двух демиургов, сотворивших копию Земли, отличие это -- главным образом, предмет любопытства. Вот из сетевого варианта "Камбрийской сноровки" Коваленко:

Иногда ход эксперимента интересней, чем результат. И не так уж важно, что там, внизу, под пытливым взглядом: предметное стёклышко или целая планета. Даже целая система - но интересное всё на одной планете, остальное - обычное. Пусть и собранное лично, а потому нет-нет, да и стрельнешь глазком на дальние орбиты. Уравновесить семь планет - не шутка, а он всего четырьмя балансирами обошёлся! Жаль, подопытный не может оценить. Или - подопытная? Да как ей удобнее! Беда, что даже сидовскими глазами этот маленький шедевр без телескопа не рассмотреть. Так что могла бы вместо войн заняться очисткой стекла, да телескоп соорудить. Не так уж это и сложно. Зато как повеселится! А уж как до южного полушария доберётся... Ну что там на контрольной Земле - маленькие пятнышки, именуемые Магеллановыми Облаками. А тут - спиральная Галактика во всё южное небо. Красотищща! Даже поторопить возжелалось - но истинный учёный бережёт чистоту опыта, уже не особо о ней и задумываясь. Хорошо хоть, ждать дальних путешествий недолго.

Вот только как это отличие должно было повлиять на местных жителей? Как по мне -- очень сильно. Они ж не знают, что являются пересотворенными копиями землян. Для них-то всё выглядит иначе: вчера звездное небо в Южном полушарии было одним, а сегодня стало совсем другим. А дальше -- уже мои отрывки. С артефактами, разумеется.

Вот медяшку со стилизованнным изображением спиральной галактики находит одна из моих второстепенных героинь:

С трудом переставляя ноги, Брид сделала пару шагов. Но едва выглянув на улицу, остановилась.

– Меня сейчас вырвет... – торопливо пробормотала она. – Отпусти!

Славянин, похоже, ее не понял: не отпустил, наоборот, обхватил еще крепче. Брид замычала, сбросила руку с его шеи, согнулась в поясе.

Ее так и не вырвало – лишь жестоким спазмом скрутило внутренности. Но на ногах Брид все-таки устояла – конечно же, благодаря славянину. Более того – даже сумела заметить под ногами что-то желтое и блестящее.

– Смотри... – заплетающимся языком вымолвила она. – Золото...

И снова славянин ее не понял. Или не поверил.

– Эх, совсем тебе плохо! – сочувственно откликнулся он, перейдя на латынь.

– Там золото, – настойчиво повторила Брид. К этому времени она уже сумела разогнуться. Лучше, правда, ей так и не стало: ее по-прежнему подташнивало, а голова болела и кружилась.

– Какое еще золото? – недоуменно буркнул славянин.

– Вон там, под ногами...

Славянин вроде бы задумался. Затем быстро произнес:

– Ну-ка подожди!

Поднять блестящую штуковину Брид не смогла. Но хотя бы удержалась на ногах, пока славянин нагибался за ее находкой.

– Это же золото? – пролепетала она, когда тот выпрямился.

– Медяшка, – зло буркнул славянин в ответ. – И сюда добрались... Ладно, пошли!

Блестящий предмет он, впрочем, не выбросил, а сунул за пазуху.

Вот эту находку паренек-славянин приносит моей главной героине:

– Госпожо Танька!

Вздрогнув от неожиданности, Танька обернулась.

– Здравко?

Мальчишка кивнул. Затем спросил по-славянски:

– Како е она?

– По-моему, заснула, – неуверенно ответила Танька. Потом, спохватившись, торопливо добавила: – Спасибо, что помог!

Здравко смущенно потупился, сквозь густой загар его щек проступил румянец. А Танька вдруг обрадовалась – хотя это было, конечно же, совсем не вовремя. Но ведь в кои-то веки мальчишка поговорил с ней по-нормальному – как с человеком, а не со страшным чудищем! 

Улыбнуться Здравко в ответ Танька все-таки не решилась: побоялаясь, что тот заметит ее крупноватые клычки. И вообще, сейчас ей было боязно разрушить неосторожным словом или действием вроде бы появившееся хрупкое взаимопонимание. «Ушел бы он, что ли?» – мелькнула вдруг в ее голове предательская мысль.

Но Здравко не ушел. Вместо этого вдруг он поманил ее рукой.

– Ха́йдемо у стра́ну, госпожо!

Поняла, что́ от нее хотят, Танька скорее по наитию. Но послушалась не раздумывая. Кивнув, она отделилась от группы толпившихся вокруг Брид девушек.

Первым делом Здравко подвел ее к окну. Затем извлек у себя из-за пазухи полотняный мешочек. Развязав его, высыпал содержимое себе на ладонь. И наконец протянул Таньке блеснувшую желтой медью штуковину размером с плодик терна.

– Да́ли знаш што е о́во?

Пришлось задуматься. При ближайшем рассмотрении «штуковина» оказалась плоской, как монета, – вот только о монетах со спиральными прорезями Танька прежде не слыхивала ни разу. А у этой вещицы прорезей оказалось целых две – точно латинское «эс», разорванное посередине.

– Коле́ло, – произнес Здравко. А когда Танька непонимающе посмотрела на него, – настойчиво повторил по-латыни: – Ро́та.

А вот этот же самый Здравко вспоминает о мрачных событиях, связанных с этим символом:

Вшестером они подошли к церкви – той самой, с большим, похожим на опрокинутый котел куполом.

– Иди первым, парень, – велел ему Закария, тот самый разведчик, что недавно докладывал сэру Владимиру о пустой деревне.

Тут Здравко наконец почуял неладное: чего стоили одни только мрачные переглядывания коптских воинов! Деваться, однако, ему было некуда: приказ сэра Владимира в любом случае следовало исполнять. Подозрительно посмотрев на Закарию, Здравко кивнул и послушно дотронулся до дверного засова.

 

* * *

 

– И что там оказалось? – взволнованно спросила госпожа Танька.

Здравко немного помялся. Потом нерешительно произнес:

– Да так... Мертвые, в общем...

Госпожа Танька быстро кивнула. Затем уточнила:

– Местные мужчины, защитники деревни?

Здравко едва сдержал вздох. Похоже, сестра сэра Владимира представляла себе войну только по песням да сказкам – тем самым, где храбрые воины доблестно бьются друг с другом, где простые пахари и пастухи если и появляются, то разве что мимоходом, где красиво выглядят даже кровь и смерть.

– Ну... И они тоже, – уклончиво ответил он.

– Значит, мирных тоже перебили? – тут же встрял бородатый.

Здравко неохотно кивнул. Это была правда. Но не вся. В памяти его вопреки желанию всплыло увиденное тогда в поруганном храме. Вымазанные кровью стены. Разбитые и тоже окровавленные иконы. Сваленные в кучи куски человеческих тел – отдельно головы, руки, ноги, внутренности. Полчища разноцветных мух – серых, зеленых, синих, больших и маленьких. И везде знаки Колеса – круги с двумя спиралями посередине, где грубо намалеванные, а где вырезанные – в том числе и на мертвых телах.

– Что это? – спросил тогда Здравко, едва обретя дар речи.

– Жертва, – буркнул Закария в ответ. – Как они верят – ангелам Судного дня. На самом деле – сатане, наверное.

После того, как из церкви вынесли останки убитых, они прошли еще и по домам. Человеческих тел там не оказалось, хотя следов крови хватало: видимо, враги отнесли всех убитых в храм. Зато во дворах часто попадались мертвые домашние животные: собаки, козы, даже кошки. И в каждом доме оказывалось одно и то же: загаженные комнаты, разбитая утварь, переломанная мебель – и всё те же круги и спирали, спирали и круги... Напавшие не просто разграбили деревню и перебили ее жителей – они постарались разрушить и осквернить всё, до чего только смогли добраться.

А потом были похороны. За неимением местного священника, заупокойную мессу отслужил капеллан-бритт: тут уж было не до церковных разногласий. Немногочисленные копты, служившие в але, в том числе и Закария, и одноглазый старик Дасия из обоза, во время мессы читали молитвы на своем языке и крестились тоже по-своему. Никто, конечно, не пытался их ни поправлять, ни одергивать. А Здравко старательно повторял за сэром Владимиром латинские слова, но мысленно взывал при этом к Велесу, повелителю мира мертвых: умолял его о милости к душам убитых, чтобы не остались те бродить по этому свету и не мстили бы за свои мучения всем живым без разбору – и виноватым, и невиновным.

Каэла и других знакомых гаэлов, как ни странно, ни на мессе, ни на последовавшем сразу за ней обеде не оказалось. Потом уже выяснилось, что те пустились за душегубами в погоню – разумеется, с ведома сэра Владимира. А от обеда Здравко отказался, лишь попил воды. При одном только взгляде на мясо его начинало мутить.

Вернулись гаэлы на удивление быстро: ала только-только управилась с едой. Каэл первым делом отрапортовал сэру Владимиру: противник уничтожен полностью, свои потери – трое убитых, семеро раненых.

И без того хмурое лицо сэра Владимира помрачнело еще больше.

– А этих сколько было?

– Пятьдесят два, – уверенно ответил Каэл. А затем потрогал перевязанные белой тряпицей ножны палаша и вполголоса добавил: – Наши ребята хотели мешок отрубленных голов привезти. Потом раздумали. Не по-христиански это.

Хотя Каэл произнес эти слова тихо, его все-таки услышали. Среди толпившихся вокруг воинов пронесся гомон.

– Зря. Лучше бы блеммии без голов остались – чтоб было совсем как в книжках! – хохотнул один из стоявших поблизости алариев-бриттов. Шутки его, впрочем, никто не поддержал.

– Там были не только блеммии, – после недолгой паузы откликнулся Каэл. – Белокожих тоже хватало. А вместо их голов мы привезли вот это.

И он поднял высоко над головой блеснувший желтой медью кружок, похожий на монету.

Вот реакция Таньки на рассказ Здравко:

Замерев, Танька стояла напротив окна, смотрела в пол – а видела перед собой лицо Кайла – не прежнее, помнившееся с их последней встречи, а новое, незнакомое, исполненное лютой, звериной злобы. Краем сознания она слышала голос Олафа. Тот говорил, конечно же, правильные, разумные вещи – вот только отвечал совсем не на тот вопрос, который вертелся сейчас в ее голове. Кажется, она даже смогла Олафу ответить – сказала что-то почти наобум, но вроде бы угадала.

– Скажем леди Эмлин, – вдруг прорвался в сознание хорошо знакомый уверенный голос, и Танька опомнилась. Усилием воли она оторвала руки от висков, затем тряхнула головой, отгоняя морок. И наконец повернулась к Олафу.

Тот стоял чуть в стороне от окна и задумчиво вертел в руках «знак Колеса» – маленький, совсем безобидный с виду кружок, похожий на обычную монетку. Правда, в рассеянном солнечном свете медь, из которого он был сделан, приняла красноватый оттенок, отчего казалось, что «монетка» сочится кровью.

«Убери, пожалуйста», – чуть не попросила Танька. Однако удержалась – и молча отвернулась. Объяснять ничего не хотелось даже Олафу.

– Домина Танька... – вдруг напомнил о себе Здравко. 

Вздрогнув, она повернулась на голос. «Расскажи о Кайле – как он там?» – едва не сорвалось с ее губ.

И снова Танька удержалась. Сказала вместо этого совсем другое:

– Да, Здравко. Что случилось?

– Коса́та ти е распле́тана, – громко шепнул тот по-славянски, отводя глаза. – У́хото стэ́рчи!

Еще один экземпляр такой штуковины находит в кустах плут и трикстер Родри:

Пошатываясь, Родри сделал короткий, неуверенный шаг – и вдруг как завороженный, вопреки собственной воле, двинулся прямиком к прогалине. Так и пребывая в этом странном, помраченном состоянии духа, он медленно опустился на колени перед жуткой находкой, дрожащими руками приподнял череп и замер, напряженно всматриваясь в борозды и трещины на гладкой кости – несомненные отметины клыков огромного зверя.

– Бедняга... – запинаясь, пробормотал Родри. – Не хотел бы я себе такого конца!

Словно услышав его слова, разом стих ветер. Тотчас же где-то вдалеке тревожно вскрикнула птица. А и без того перепуганный Родри совсем потерял самообладание.

– О святой Петрок Ланнведхенекский! О могущественный Араун Аннонский! – жалобно воскликнул он дрожащим голосом. – Смилуйтесь надо мной, пощадите!

Новый порыв ветра налетел на склон холма, ворвался на прогалину, погнал по земле сухие, полуистлевшие листья. А Родри, немного опомнившись, опустил наконец череп на землю – на то самое место, где он лежал прежде.

– Я пойду отсюда, ладно?.. – неуверенно произнес он, обращаясь не то к христианскому святому Петроку, не то к королю потустороннего мира Арауну, не то к самому черепу. Но как бы то ни было, а ответом ему было молчание.

– Ну я пошел... – повторил Родри, осторожно поднимаясь с колен. И тут прямо возле его ног слабо блеснула красная медь.

Вздрогнув, Родри замер. Затем его рука непроизвольно потянулась к валявшейся на земле загадочной медной штуковине. А еще через мгновение Родри поднес к глазам позеленевший с одного боку похожий на монету кружок с двумя кривыми прорезями посередине.

Первое, что испытал Родри, рассмотрев находку, было разочарование. Медяшка если и походила на монету, то лишь на самый беглый взгляд. На ней не оказалось ни лица императора, ни орла, ни всадника с копьем, ни даже какой-нибудь надписи – ничего, только две вытянутые изогнутые дырки! А монет с дырками Родри не просто не видывал – прежде он даже никогда не слышал о таких. Однако и украшением кружок тоже определенно не был: слишком уж простеньким и невзрачным он выглядел.

Выбросить находку Родри, однако, не решился. Более того, он не смог бы, пожалуй, даже помыслить о чем-либо подобном. С самого начала у него не возникало сомнений: медный кружок достался ему неспроста. Это был чей-то дар – может быть, святого Петрока, может быть, Арауна, но скорее всего – какой-то здешней, незнакомой ему, но тоже могущественной силы. И, разумеется, гневить эту силу черной неблагодарностью не следовало. 

Сначала Родри пытается морочить голову своему знакомому Ивану, страдающему в это время от перелома ребра:

Иван ему не ответил – лишь засопел еще громче. Но Родри уже раззадорился.

– Не хочешь со мной говорить – дело твое! – гордо провозгласил он. – Я тогда к этому Акумуку сам схожу – всё у меня разузнаю.

– К Акхамуку, – буркнул вдруг Иван. – Ну сходи, коль делать нечего. Только потом лекарю заплати – а то у меня-то кошель пуст.

В ответ Родри насмешливо ухмыльнулся. Был бы лекарь – а уж как с ним расплатиться, он придумает! Взять хотя бы эту монету с двумя дырками...

Мысль о том, чтобы и правда пустить в ход странную монету, Родри отбросил уже в следующий миг: так глупо разбрасываться дарами неведомых могучих сил определенно не следовало. Но искушение пустить моряку пыль в глаза оказалось слишком велико.

– А и заплачу́! – торжественно заявил он. – Вон что у меня есть!

И, протянув руку к Ивану, Родри гордо разжал кулак.

  

* * *

 

Обернулся Иван и с усилием, и явно с большой неохотой. Некоторое время он молча всматривался в лежавший на потной ладони Родри медный кружок. А затем вдруг спросил:

– Откуда у тебя это?

Сначала Родри загадочно ухмыльнулся. Затем поймал направленный на него взгляд Ивана – суровый, напряженный, встревоженный.

– Нашел, – торопливо проговорил он и быстро зажал монету в кулак. Затем, чуть подумав, уточнил: – Это мне подарок.

Иван насупился еще больше. Затем резко спросил:

– От кого?

Взгляд его сделался очень неприятным. Так, пожалуй, можно было бы смотреть на пробравшуюся в дом ядовитую змею – сразу и с отвращением, и с опаской.

И тут Родри снова – в какой уже раз за этот злополучный день – растерялся. Еще больше обострять отношения с Иваном ему не хотелось уж точно – а дело шло именно к этому.

– Не знаю... – испуганно пробормотал он. – Он себя не назвал...

И вдруг с удивлением понял, что, в сущности, не сказал на этот раз ни слова неправды.

– Он здесь? – продолжил допрос Иван. – В этом доме?

Родри поспешно мотнул головой.

– Не. В холмах. Далеко отсюда. Возле рощи с масляными деревьями.

О том, что монету ему подарил не смертный человек, а не то бог, не то святой, он на всякий случай предпочел умолчать.

Иван вдруг резко приподнялся. Охнув, страдальчески сморщился. Затем, осторожно приняв сидячее положение, привалился к стене. И тихо, но твердо произнес:

– А теперь, свиносос, рассказывай всё!

Родри машинально кивнул, но не произнес ни слова. Вместо этого он опустил голову и задумался, лихорадочно прикидывая дальнейшие действия.

Расклад получался так себе. Иван был беспомощен, унести от него ноги казалось вроде бы делом нехитрым. Но только до соседней комнаты. То есть до угрюмого парня с кривым ножом. Который неизвестно как встретит и с которым точно будет не договориться.

Первое, что приходило в голову, – удрать в какое-нибудь другое место. Родри крутанул головой, быстро осмотрел стены. Разочарованно поморщился: комната, похоже, была тупиковой. Ну или другие выходы скрывались за развешанными по стенам полотнищами – вот только поди их сыщи!

Отмолчаться тоже не получалось: отцепляться Иван явно не собирался. А затевать с ним новую перебранку не было ни сил, ни желания. Оставалось одно: выкручиваться.

Родри хмыкнул, пожал плечами. Затем, старательно изобразив равнодушие, пробурчал:

– А что мне рассказывать? Ну подарил и подарил. Ничего не сказал.

В ответ Иван недовольно поморщился, однако кивнул. И тут же задал новый вопрос:

– Он местный?

– А я почем знаю? – со вполне искренним недоумением откликнулся Родри. – Я тут еще и дня не пробыл!

– Ясно, – хмуро буркнул Иван. – Ты хоть понимаешь, что это такое? Ну вот эта медяшка?

На миг Родри задумался. Точное назначение медного кружка ему было по-прежнему неведомо, но некоторые догадки все-таки имелись. На украшение кружок не походил совершенно. На монету – разве что слегка. Однако мог оказаться, например, волшебным оберегом. За это-то объяснение Родри и цеплялся: чувствовать себя любимцем божества или святого было лестно. Оставалась, правда, еще одна возможность: кружок мог оказаться частью какой-то машины. Но большой разницы между волшебством и техникой Родри не видел, так что деталь машины, по его мнению, тоже должна была обладать чудесными свойствами. Поэтому, немного поколебавшись, он кивнул. И тут же принялся сочинять на ходу историю обретения чудесного оберега.

– Я повстречал... – торжественно начал он свой рассказ.

– Чернокожего человека в высокой белой шапке? – неожиданно перебил Иван. – Который понес тебе бредни о какой-то неведомой штуковине в небе?

Родри поспешно кивнул – хотя еще мгновение назад ни о каких чернокожих проповедниках даже не подозревал.

– Именно, – подтвердил он с уверенным видом. – Черного, как уголь!

– Так я и думал, – брезгливо поморщился Иван. А затем произнес нечто странное, малопонятное: – «И когда шли животные, шли и колеса подле них, а когда животные поднимались от земли, тогда поднимались и колеса...» Верно?

Родри не очень уверенно кивнул. Ничего подобного он, разумеется, прежде и не слыхивал. Но надо же было сойти в глазах Ивана за умного!

И, похоже, это оказалось ошибкой. Лицо Ивана вдруг побагровело. Дернувшись, он резко приподнялся на локте и рявкнул:

– А ну пошел вон отсюда, свиносос колесный!

А потом Родри пытается извлечь из своей находки выгоду -- и для себя, и для Ивана:

Родри невольно скривился. Затем хмуро повертел в руке медяшку. И знакомство с Акхамуком, и нежданная встреча с Иваном всё больше казались ему проделками какого-то зловредного божка. Впрочем, почему «какого-то»? Очень даже понятно какого: того самого, который подкинул ему свой знак!

«Выбрось!» – тут же вспомнился совет Ивана. Но выбрасывать медяшку было боязно: не вышло бы от этого еще хуже! Известное дело: боги и святые, – существа обидчивые.

Некоторое время Родри пребывал в тягостных раздумьях. Иван знал об этом божке явно немало – уж точно больше, чем он. Его совет мог быть дельным. Но мог оказаться и коварной местью. А еще – простым недомыслием. И хорошего способа выяснить, как обстоит дело в действительности, вроде бы не было. Впрочем, попытаться расспросить Ивана о боге «колёсников», пожалуй, все-таки стоило.

– Слышь, Иван, это самое... – осторожно начал Родри.

– Ну что тебе еще надо? – скривился тот. Однако свинососом на сей раз не назвал. И Родри, приободрившись, решительно договорил:

– Что у них хоть за бог-то за такой – у колёсников этих?

– Да нету у них никакого бога, – поморщился Иван в ответ. – Отец Леонид – ну александрийский батюшка – говорил, что колёсники Христову веру шиворот-навыворот переиначили и Господь от них отвернулся.

Сказав это, Иван немедленно перекрестился. Видимо, ушибленное нутро вновь напомнило о себе, так что проделал он это со страдальческой гримасой.

А Родри остолбенело застыл. Странное озарение вдруг снизошло на него, подсказав выход и спасение – по меньшей мере ему самому, но, возможно, и Ивану тоже.

– Значит, говоришь, белые шапки, колёса, медные знаки... – загадочно ухмыльнулся он. – Слушай, а черная кожа к белой шапке – это обязательно?

Еще один второстепенный персонаж сталкивается не с медным "знаком Колеса", а с его изображением на стене:

– Полей ему на голову, – велела Моника.

Что-то звякнуло, потом раздалось громкое журчание. На голову Эвину потоком обрушилась противная тепловатая вода.

По счастью, продлилось это недолго. Струя воды внезапно иссякла. Эвин медленно приподнял голову. Затем безотчетно посмотрел на стену. И вдруг остолбенел.

На стене, как раз напротив окна, жирными охряно-красными линиями было начертано «небесное колесо» – знак проклятых аксумских потрошителей, беспощадно и заслуженно преследуемых по всему Египту!

– Что это? – произнес Эвин, всё еще не веря своим глазам. – Откуда здесь это?

– Это?.. – Моника растерянно посмотрела на него, затем перевела взгляд на стену и вдруг тихо, едва слышно ахнула.

Несколько мгновений оба молчали. Наконец Моника опомнилась.

– Не бери в голову, эр офицер... – торопливо пробормотала она. – Это Фула... Да, она верует в Четверых... но по завету Последней пророчицы, не по-аксумски...

Эвин подозрительно посмотрел на Монику, затем снова уставился на зловещий красный круг с двумя завитушками посередине.

– Подожди-подожди... – неуверенно произнес он.

После вылитого на голову кувшина воды соображать Эвин стал немного лучше, но до обычной ясности ума ему было еще далеко. 

– Поверь, почтенный офицер... – сбивчиво, явно волнуясь, продолжила Моника – Это совсем не то, о чем ты, должно быть подумал...

С некоторым усилием Эвин поднялся со скамьи. Обернулся.

Моника стояла совсем рядом, в шаге от него, и настороженно смотрела на него. А чуть позади нее, у самой печи, застыла, испуганно вытаращив глаза, низенькая сморщенная старушонка в покрытой жирными пятнами греческой сто́ле.

Эвин медленно обвел взглядом обеих женщин, зло усмехнулся.

– Я не раз бывал в Египте, дорогая Моника, – жестко произнес он. – И кое о чем все-таки знаю. Например, о резне, которую блеммии-колесопоклонники устроили в нильской долине от Сиены до самых Фив!

Моника отпрянула. Сделав шаг назад, она натолкнулась на старуху и испуганно обернулась, но тут же вновь повернулась к Эвину.

– Резне?.. – переспросила она неуверенно. – Но...

Эвин кивнул в ответ.

– Такие вот штуки, – продолжил он, – блеммии малевали на стенах оскверненных ими христианских храмов и вырезали на телах убитых ими людей.

Глаза Моники округлились, лицо побледнело.

– Не знаю, о каких таких блеммиях ты говоришь, чужеземец... – поспешно откликнулась она и вновь оглянулась на старуху. – В Атласских горах живет пророчица Саджах – она принесла добрую весть о Четырех сначала имошанам, а потом... 

Ну и хватит. И так очень много. Да и не дописана еще эта история.