Субботний отрывок

Субботний флэшмоб от Марики Вайд -- изумительный повод показать концовку свежезаконченной главы:

Бежать до перекрестка оказалось не так уж и близко: если считать в гленских мерах, то не меньше метров двухсот – да к тому же еще и в гору. Однако пролетела этот путь Танька на одном дыхании. Зато когда добежала – сразу же обескураженно остановилась.

Переулок, в который совсем недавно свернула процессия, оказался совершенно безлюден. По обе стороны немощеной бурой дороги тянулись бесконечные заборы всё из того же грубого, исходящего рыжей пылью кирпича, и нигде не было видно ни ворот, ни калитки.

Пару мгновений Танька так и стояла посреди узкой пыльной дороги – тяжело дыша после быстрого бега, вглядываясь вдаль и не веря своим глазам. Затем наконец пришло осознание очевидного: всё, опоздала!

Ничего, кроме как дожидаться Олафа в условленном месте, ей, похоже, не оставалось. Пришлось возвращаться. Окинув напоследок тоскливым взглядом пустынный, словно вымерший переулок, Танька пустилась в обратный путь – вниз по склону холма мимо заезжего дома к забору и раскидистому дереву с пупырчатыми плодами.

Заезжий дом она постаралась миновать как можно быстрее – опасалась снова повстречать «древнюю гречанку». Вопреки здравому смыслу, сейчас Таньке упорно казалось, что именно разговор со старухой, а не долгое и бессмысленное сидение под деревом, стал причиной ее опоздания. В ее воображении старуха даже представала кем-то вроде гаэльской банши или камбрийской гурах-и-рибин – вестницей бед и неприятностей. И когда «гречанки» перед заезжим домом не оказалось, Танька невольно этому обрадовалась.

Увы, неприятности ее все-таки подстерегли – если не у заезжего дома, так возле дерева. В тени кроны у забора, как раз на том самом месте, где еще недавно она пряталась от солнца, Танька с удивлением заметила большую серо-желтую кучу то ли соломы, то ли прошлогоднего сена. Когда до забора оставалось шагов десять, куча зашевелилась, тут же обернувшись поджарой длинномордой собакой. Танька и опомниться не успела – а собака уже во весь опор неслась к ней с яростным лаем.

Не добежав до Таньки шагов трех, собака резко остановилась. Шерсть на загривке у нее встопорщилась, лай сменился утробным рычанием. А еще через мгновение собака плюхнулась костлявым задом на землю, задрала морду к небу и заунывно, по-волчьи, завыла.

Опомнившись, Танька опасливо попятилась. Странное поведение животного ее даже не особо удивило: время от времени случалось, что какая-нибудь незнакомая собака или лошадь при встрече с Танькой или ее мамой впадала в странное состояние, похожее на панику: видимо, некоторые домашние животные чуяли в сидах что-то нечеловеческое, отчаянно их пугавшее. Скорее уж удивительно было, что эта собака вообще решилась занять Танькино место под деревом. Но как бы то ни было, а держаться от нее определенно стоило подальше.

Стоило Таньке сделать резкое движение, как собака вскочила. В следующее мгновение она, поджав хвост, шарахнулась в сторону. Отбежав метров на десять, собака очутилась у самого заезжего дома. Но и там она не успокоилась, а уселась в тени стены, повернула к Таньке острую грязно-рыжую морду и снова завыла – еще более громко и зловеще. Танька растерянно смотрела на собаку – тощую, испуганную, заходившуюся в отчаянном тоскливом вое, – и не знала, что предпринять. Больше всего ей хотелось как-то успокоить несчастное животное, приласкать его – но собака, несомненно, даже не подпустила бы ее к себе.

Между тем из заезжего дома стали выходить люди. Сначала на галерею выбралась давешняя старуха – «древняя гречанка» – с толстой палкой в руке. Затем к ней присоединилась девушка в старинной римской палле. Таньке сразу же бросилось в глаза, что классически правильное лицо девушки было совсем не по-римски изукрашено сложным рисунком из черных пятнышек и линий. «Пиктонка, что ли?» – мелькнула в ее голове догадка. Но рисунок на лице девушки вовсе не походил на пиктский: в нем не было ни листочков, ни завитков, к тому же пикты любили синюю вайду, а одноцветно-черных татуировок избегали.

А пока Танька рассматривала лицо девушки в палле и гадала, кем та была на самом деле, старая гречанка выбралась из галереи и деловито засеменила за угол – прямиком к уныло завывавшей, никак не унимавшейся собаке. Замахнулась на нее палкой:

– А ну пошла прочь, окаянная!

Собака метнулась было в сторону, но тут же развернулась и злобно оскалилась.

– Ах ты паскудница, ах ты дочь Тлама! – скрипучим голосом выкрикнула старуха и вновь вскинула палку.

«Сейчас ударит!» – ужаснулась Танька.

Но удара не последовало. Зарычав, собака припала на все четыре лапы, а затем внезапно бросилась вперед и высоко подпрыгнула. Миг – и палка оказалась у нее в зубах.

Старуха палку не выпустила. Обеими руками она дернула ее на себя – и тут же, потеряв равновесие, тяжело повалилась на бок.

Тут уже раздумывать не приходилось. Сейчас в дорожной пыли лежала не забавная «древняя гречанка» и не зловещая «гурах-и-рибин», а просто женщина – старая, беспомощная и, несомненно, находящаяся в нешуточной опасности.

– Я сейчас! – отчаянно закричала Танька и со всех ног бросилась на помощь.

При ее приближении собака отпустила палку, трусливо отскочила. Старуха не поднялась, лишь чуть пошевелилась.

Танька склонилась над ней, протянула ладонь. Быстро проговорила по-гречески:

– Давайте руку, матушка!

Старуха снова шевельнулась, что-то невнятно пробормотала, затем жалобно простонала. Но руки в ответ не протянула.

Быстрые легкие шаги раздались совсем рядом. Танька вздрогнула, дернула ухом. Затем, отвлекшись от старухи, подняла взгляд. Увидела перед собой девушку в палле – и сразу же невольно почувствовала облегчение.

– Поднимем? – спросила Танька девушку, безотчетно перейдя на латынь – должно быть, всё из-за той же паллы.

Та кивнула. Затем, не сговариваясь, они вдвоем дружно подхватили старуху под мышки.

– Идем в таверну! – уверенно распорядилась девушка в палле.

Поддерживая старуху под руки, они медленно, едва переставляя ноги, двинулись к галерее. Старуха вроде бы немного опомнилась: шла она пусть и неуверенно, но все-таки самостоятельно держась на ногах.

Запоздало Танька вспомнила о собаке. Крутанула головой в ее поисках. Увидела на приличном расстоянии – застывшей с поджатым хвостом, смотревшей в их сторону затравленным взглядом. Танька невольно вздохнула: теперь собака выглядела скорее вусмерть перепуганной, чем злобной и опасной. Кольнуло острое чувство жалости к животному. Жалость пришлось тут же подавить: сейчас куда важнее было помочь старухе.

Миновав галерею, они неторопливо, со всеми предосторожностями ввели старуху в залу. Старуха по-прежнему вяло переставляла ноги и вообще имела странно безучастный вид. При взгляде на нее Таньке невольно вспомнилась история с Дэл, впавшей в ступор от звука корабельной машины. Лихорадочно она стала вспоминать тогдашние действия мэтра Кая, но быстро поняла, что повторить подобное ей не по плечу. «Пока подождем – а там видно будет», – немного успокоила себя Танька и наконец осмотрелась по сторонам.

Сначала помещение показалось совершенно безлюдным. Затем совсем рядом послышался легкий шорох. Повернув голову на звук, Танька увидела широкоплечего верзилу, праздно стоящего возле входа. Тот как-то странно посмотрел на нее и поспешно отступил вглубь залы.

Размышлять над поведением верзилы Танька не стала, лишь бросила на него укоризненный взгляд: ты-то почему не пришел на помощь! – и недовольно фыркнула.

Зато девушка в палле оказалась на удивление деловитой и расторопной.

– Яни! – вдруг громко позвала она.

Верзила медленно, как-то неуверенно повернулся к ней. Девушка тут же бросила ему фразу на незнакомом, полном отрывистых звуков языке. Тот со странной робостью кивнул и послушно побрел к стоявшему посреди залы длинному столу

Девушка приказала что-то еще. Верзила снова кивнул и склонился над тянувшейся вдоль стола широкой скамьей. Затем, повинуясь очередным указаниям девушки, произносившимся на том же самом загадочном языке, он оттащил скамью от стола и придвинул к стене.

– Туда! – снова перейдя на латынь, велела Таньке девушка в палле и указала на скамью.

Вдвоем они подвели к скамье старуху. Та покорно уселась, устало опустила голову. А затем вполне внятно проговорила – по-латыни, с греческим акцентом:

– Ох, спасибо вам...

Танька облегченно вздохнула, перевела дух. Потом повернулась к девушке в палле.

И помертвела.

Девушка смотрела на нее безумным, остекленевшим взглядом.

Уже понимая в чем дело, Танька испуганно потянулась к ушам – разом двумя руками. Так и есть: оба торчат наружу!

Судорожно прижала уши ладонями – и тут же отпустила. Смысла прятать их больше не было: дурное уже случилось.

– Ты... кто?.. – едва слышно, запинаясь, прошептала девушка в палле.