Очередной отрывок.

Маразм и прочие болезни нейронов обошли Талию стороной. Вечная девочка. Для неё всё оборудование - детские игрушки. Что алмазная голова бура, что сам робот, на котором бур установлен. Стаж в Дальней Космической Разведке — семьдесят четыре года. Прямое доказательство бессмертности разведчиков. В неполную сотню выглядит не как школьница, но лет на тридцать. Со стороны, мы рядом смотримся влюблённой парой комсомольцев. В нашем экипаже так - глаза в глаза - больше никто не смотрит друг на друга. Сплетни, сплетни, сплетни! Ходили всегда и были специально подогреты Талией. И не только о нас двоих сплетничали, даром, что в экипаже женщин хватает. А не по возрасту детских выходок от Талии я ждал постоянно. Зайдёт, бывало, ко мне в каюту, видит, что я читаю или кино смотрю, так сразу пакость выдаст, да такую, что соседи через стенку и по коридору потом с улыбками меня приветствуют. Где ещё может найтись такая же столетняя жизнерадостная женщина, которая просто ради забавы в одиночной каюте мужчины начнёт ни с того, ни с сего опрокидывать стулья, книги покидает, а потом с размаху как прыгнет на койку и начнёт стонать! Тихо, как бы давя эти звуки, потом громче, с завыванием и через минуты полторы почти с криком начнёт долбить кулаком по столу или стенке. После чего быстро убегает, роняя по пути какие-нибудь свои вещи, рюкзак, куртку. Непременно взлохмаченная и с расстёгнутыми пуговицами по самым важным направлениям предполагаемой атаки. Однажды, уже по выходе из обследованной системы, мне написал Командир, что зайдёт на разговор по душам. Большая редкость выловить начальство в гости, но Тема была интересная, под этанол сгодилась бы. А ко мне с благими намерениями забегает Талия. И начинает концерт. Смекнув, что скоро придёт Командир, я сразу говорю ей, мол, соседи соболезнуют моей скорости, потому предлагаю спор на двойную порцию кофе, что она не сможет так стонать десять минут подряд. "Спорим!" - сказала "старушка", и мы запустили секундомер. На девятой минуте крики Талии стали уж слишком комедийными. Я смеялся, она била кулаком в стену. И тут заходит Командир. Ошалевшими глазами смотрит на меня, сидящего в углу на стуле, потом на Талию, которая в верхней одежде извивается на койке. Видим и мы Командира. А он смотрит на нас. Говорю притихшей женщине, которой давно за девяносто лет от роду: "Ещё десять секунд!". Она смеётся, но продолжает громко стонать, понимая, что в эти секунды через открытую дверь её слышит весь этаж. Обалдевший Командир хочет что-то сказать, но Талия извивается, стучит в стену и орёт как только может с придыханием: "А-ах! О-Ох! Д-да-да! Мой К-команди-и-и-ир! О, да-а-а-а!". И с несколькими вздохами затихает. Потом встаёт прямо перед Командиром. Лохматит себе волосы, расстёгивает молнию на комбинезоне, растягивает ворот футболки. Вроде, до ключиц, мне-то не видно. Вытирает пот со лба, подшагивает впритык к Командиру и оставляет на его застывшей гримасе непонимания и общего ступора поцелуи. По щекам и в нос. Протягивает ноты высоким голосом: "Это было да-а-а-а...". Снова для всего этажа. И убегает. Командир смотрит ей в след. Шаги ещё не стихли, а из каюты слева, в которую стучала Талия, выходит здоровенный детина с позывным "Карбыш". Быстро проходит несколько шагов, выговаривая громко на весь этаж: "Поллукс! Это было классно! Дай пожму твою мужественную..." и втыкается нос к носу в Командира. Поздоровавшись с начальством, и махнув мне рукой, ретируется обратно в свою нору. Это была сплетня, прожившая несколько лет. Командир не решившийся в тот день со мной общаться, пару дней был в задумчивости. Потом он, обычно громкий и временами действительно суровый, тихо сделал нам обоим замечания. Без внесения в личные дела.