Дети в беде

Многоуважаемая Эвелина Грин недавно запустила флешмоб, мимо которого я просто не мог пройти, ибо он посвящен детям, попавшим в беду, а я как раз и пишу для детей и подростков. Подходящие фрагменты имеются в обоих моих произведениях соответствующего жанра, и их я сейчас предлагаю вам, дорогие читатели

"Низвержение Жар-птицы":

– Надобно пред Богом обязаться, раз все справно устроилось, – вымолвил Аверя.

– Не без того! Хоть задним числом, а впрок пойдет, – подтвердила Аленка. Ее задорный голос, а также то, что руки и ноги при попытках согнуть их становились все более послушными, вернули Максиму прежнюю бодрость, и он спросил почти веселым тоном:

– Куда же мы теперь? Вы были…

Выстрел, прозвучавший откуда-то слева, не дал Максиму закончить. Натянув поводья, ребята оглянулись; метрах в семидесяти, на пригорке, стоял человек, в такой же одежде, что и замученный ранее Митроха. Пистолет в его руке был направлен на Аверю, а лицо мешал рассмотреть дым. Разумеется, неизвестный не рассчитывал, что пуля поразит ребят с такого расстояния: выстрелом он призывал кого-то, находящегося неподалеку. Аверя и Аленка еще более укрепились в этой мысли, когда незнакомец, заткнув пистолет за кушак, прижал ко рту ладони, сложенные в некое подобие рупора, и издал долгий крик, каким обычно пользуются на охоте.

– Засекли! – Аверя со всех сил хлестнул лошадь; то же сделала и его сестра. – Максим, тебе нельзя попадать к ним в руки!

– Я знаю!

– Струхнул в одиночку наброситься, козел паршивый, дружков кличет!

– Верно, их здесь шныряет целый отряд!

– Максим, пригнись!  

Повинуясь Авере, Максим почти навалился на спину товарища. К несчастью, местность не благоволила тем, кто вздумал бы удирать: рельеф стал ровнее, а лесные участки, как правило, светлые, были разделены довольно широкими полянами. Преследователи, видимо, собрались без ненужных проволочек и теперь скакали наперерез. Чуткое ухо Авери уже различало их возгласы, но он не мог разобрать отдельных слов, и непонятно было, обсуждают ли они разгоряченно какой-то план или просто дают выход эмоциям. Когда ребята выбрались на открытое место, пересечь которое требовалось как можно быстрее, вновь загремели выстрелы – уже явно прицельные.

– Максим, ты не все таланы истратил? – крикнул Аверя.

– Нет!

– Отведи пули от лошадей! Нам нечем!

Максим послушался; он чувствовал, что сила клада, добытого с таким трудом, уходит, но, вероятно, солдаты также ее использовали: пули взвизгивали совсем близко, и одна из них даже задела волосы Максима. Наступившее после этого затишье – очевидно, люди, гнавшиеся за ребятами, спешно перезаряжали ружья на полном скаку – прервал отдаленный рев:

– Сучье племя! Кровью заплатите за Мишку!

– Какой еще Мишка? – вздрогнул Максим.

– Слушай, – обратилась Аленка к Авере, – так, верно, звали служилого, от которого мы таланы получили. А это его брат или приятель горло дерет!

– Вы что – убили его? – Максим похолодел, вспомнив, каким способом Аверя забрал таланы у Дорофейки.

– А ты как думал? – крикнул Аверя. – Без этого мы бы тебя искали до морковкиного заговенья! Да не бойся, мы его скоренько: камешком по виску, пока спал! Долго не мучился!

– Тогда улизнули, и ныне сподобимся!

Легче, однако, было сказать, чем уйти от погони на измученных лошадях, понукать которых приходилось все чаще. Минуты через две перед ребятами открылся косогор; по счастью, почти сразу удалось наткнуться на ведущую вниз удобную тропинку. Солдаты, двигавшиеся, как и прежде, наискось по отношению к пути, которого держались Аверя, Аленка и Максим, не могли выехать прямо к ней и должны были перемещаться вдоль обрыва. Это означало потерю времени, и, соответственно, давало ребятам возможность спастись, если бы они без задержек миновали открытое пространство, отделявшее косогор от ближайшего леска. Однако на время они становились удобной мишенью, и, действительно, солдаты спешились и вскинули ружья, уже более рассчитывая на свою меткость, чем на быстроту коней. Деревья начинались, и Аверя с облегчением вдохнул терпкий запах прелой листвы, когда короткий вскрик заставил его и Максима обернуться. Казалось, у Аленкиной лошади подрубили сухожилия; она рухнула, и Аленка покатилась по земле: как опытная наездница, она успела сложиться, чтобы не получить ушиб и не быть придавленной. Резким движением Аверя рассек веревки, опутывавшие его и Максима; оброненный нож воткнулся в землю возле конских копыт. Поверженная лошадь храпела, беспомощно лежа на боку; Аленка виновато улыбнулась и попыталась подняться, но тут же вновь опустилась в траву со стоном. Мальчики спрыгнули; побелевший Аверя увидел алую струйку, стекавшую по ее запачканной ноге.

– Дай отсосу кровь, не то рана загноится! – крикнул Аверя, опускаясь на колени перед сестрой. – Максим, здесь таланы не расходуй, прибереги для крайнего случая! Лучше найди, чем ногу перетянуть.

Максим растерялся; рыться в котомках у друзей было бы слишком долго, поэтому он, выправив исподнюю рубаху, где ткань была потоньше, ножом попытался отхватить нужный лоскут. Это удалось лишь со второго раза: первый кусок с непривычки получился треугольным, и Максим в раздражении отбросил его в кусты. Быстро и осторожно ощупав ногу, Аверя убедился, что кость не повреждена; тем не менее, даже с повязкой самостоятельно Аленка не могла ни передвигаться, ни забраться в седло. Друзьям пришлось подсаживать ее; прикусив губу, девочка старалась не стонать и даже удержать слезы. С тремя седоками единственной лошади бежать стало еще труднее, чем прежде; она сбавляла ход, то и дело спотыкаясь, и всякий раз Аленка была вынуждена судорожно цепляться за седельную луку. Убедившись, что животное уже не реагирует на удары плетью, Аверя снова схватил нож; он вонзал его в тело лошади почти по рукоять, стараясь только не задеть артерию, но эта жестокая мера возымела лишь временный эффект. Лошадь упала, пройдя едва ли километр, и издохла тотчас же; Аверя даже не успел дернуть узду. Ребята в отчаянии огляделись; густая чаща обступала их со всех сторон; сзади, ближе к тому месту, где пуля настигла Аленку, слышались отрывистые голоса, будто звуки военной команды, однако не было ощущения, что они приближаются. Похоже, погоня сбилась со следа; оставался единственный выход – затаиться здесь же, хотя все понимали, что шансы на успех очень малы. Максим уже собирался сделать распальцовку, чтобы при помощи трех оставшихся у него таланов хоть немного увеличить их, когда вдруг послышалось:

– Они тут!

Максим шагнул вправо, туда, откуда раздался голос; он не видел, ни откуда появились люди, внезапно выросшие прямо перед ним, ни сколько их было, потому что низко опустил голову, и лишь с его губ сорвались еле слышные слова, в которых непонятно чего было больше – мольбы или угрозы:

– Их – не троньте…

– Здесь хочешь кинуть, на погибель? Или они тебе не друзья?

Далее один из незнакомцев (всего их было двое) – высокий мужик с черной, как потолок курной избы, бородою – ступил к Аленке, приподнял ее, и быстро, но вместе с тем очень бережно перекинул девочку через свое широкое плечо, словно коромысло с пустыми ведрами. Второй человек, помоложе, ухватил пожитки ребят. Затем оба двинулись в заросли, молча поманив мальчиков за собою; по-видимому, они были неразговорчивы, да и времени не оставалось на разъяснения

"Божьи садовники":

– Бесы…

– Да. Не обижайся…

– Я не об этом. Вон они! – И Юкуфи указал пальцем куда-то вверх.

Морти глянул – и побелел. Казалось, темная грозовая туча надвигается на ребят с обеих сторон: бесов стало еще больше, чем прежде, и теперь они брали мальчиков в плотное кольцо. Морти схватил товарища за руку:

– Быстрей, Юкуфи! Бежим!

Ребята рванулись обратно к домику, где, по крайней мере, легче было отбиваться. Мальчики едва успели заскочить внутрь, и Морти задвинул щеколду: еще мгновение – и уродливое черное чудище протиснулось бы вслед за ним. Прижавшись спиною к двери, Морти всем телом ощутил, как в нее сильно ударили – так, что показалось, будто дом сейчас же и рухнет. Юкуфи, стоя рядом, шептал молитву – впервые за сегодняшний день. Потом он прервался и спросил:

– Они ушли?

– Не знаю. Вроде бы все тихо…

И тотчас будто в опровержение этих слов друзья услышали грохот, а вслед за ним – отчаянный крик, в котором почудилось что-то знакомое. Только доносился этот шум не с улицы, а из комнаты, где Морти и Юкуфи прежде сидели за столом. Ребята бросились туда; плед соскользнул с плеч Морти, но мальчик даже не заметил этого. Комната была полна бесов: они лезли отовсюду, точно крысы из щелей, и непонятно было, откуда они взялись. Тут же Морти почувствовал, как чьи-то грубые, хваткие руки, больше похожие на лапы каких-то обезьян, вцепились сзади в оба его крыла. Он рванулся, и его пронзила резкая боль; она была настолько сильной, что мальчик упал на колени. Со стороны это выглядело так, словно Морти умоляет бесов отпустить его; для мальчика эта мысль была невыносимее любой боли, и он немедленно попытался встать. Но чудища навалились на его плечи и ноги, придавив Морти к полу, и он не мог даже шелохнуться. Юкуфи оказался счастливее: ему удалось увернуться от бесов. Они лишь сорвали с него плед, который ему подарила хозяйка дома, и ее мальчик увидел теперь прямо перед собою. Женщина уже не пробовала ни дергаться, ни кричать; в изодранном платье и с растрепанными волосами, она вся поникла, как надломленный цветок, а бесы крепко держали ее, и на их мордах были ухмылки. Через секунду Юкуфи понял, что это уже никакие и не морды, а лица людей – тех людей, для которых не существует ни Божьего, ни человеческого закона, а единственно воля их главаря. Один из бандитов запрокинул женщине голову и поднес к ее глазам изогнутое ржавое шило. Женщина еще успела глянуть на Юкуфи, будто навсегда прощалась с ним, и тот вздрогнул: совершенно так же на него смотрела его собственная мама, прежде чем отдать Богу душу. Юкуфи вспомнил и нечто другое: недавний упрек, что он уподобился бесам, – упрек горький, но справедливый, и мальчику померещилось, что сейчас он убивает свою же мать. Из груди Юкуфи вырвался вопль:

– Я – не один из вас! Не троньте ее!

Казалось, в этом крике вырвался наружу весь тот гнев, который набухал внутри Юкуфи так долго и так мучительно. А когда с человеком происходит подобное, он делается страшен, даже если этот человек – просто мальчишка. И потому пальцы бесов разжались; женщина улыбнулась Юкуфи, и, пошатываясь, шагнула навстречу ему. Тотчас бесы, опомнившись, попытались вновь ее схватить, но Юкуфи налетел на них – как ураган, один против целой оравы. Теперь он во много раз больше хотел защитить эту женщину, чем желал убить ее сына всего несколько часов назад, и благодаря этому силы его удваивались, утраивались, удесятерялись. Боль и усталость словно перестали для него существовать, но он все-таки не мог без помощи братьев выдержать бой со столькими противниками. Вместо рассеянных им бесов возникали новые; они жестоко нападали на Юкуфи, и в какую-то минуту его крылья точно налились свинцом и кровавый туман поплыл перед глазами. Затем мальчик почувствовал, что как будто проваливается в очень глубокий колодец или шурф шахты, куда его бросили палачи после долгих истязаний. Он уже не видел, как в комнате вспыхнул яркий свет, не слышал воя бесов, которые кинулись в разные стороны, но Морти видел и слышал все это. Из сияющего облака появились двое мальчишек – один с белыми крыльями, другой с черными, и первого Морти никогда прежде не встречал, но второго узнал бы из миллиона.  

    – Тодька!.. – Морти хотел немедленно броситься к товарищу, чтобы еще в воздухе обняться с ним, но смог лишь подняться на ноги. Державшие его бесы исчезли, но левым крылом не удалось взмахнуть: оно безжизненно повисло за спиною, словно бумажное. Тодик заметил это, и радость на его лице сменилась страхом. Он подлетел и схватил товарища за плечи:

– Морти!.. Что с тобою? Тебе больно, да?.. – И из глаз Тодика закапали слезы.

– Ничего, Тодька!.. – Морти улыбнулся. – Пожалуйста, не плачь, а то я сам сейчас разревусь… Я в порядке, только вот крыло… Посмотри, что с ним.

– Его, похоже, просто надо вправить. Потерпи!.. – Тодик быстро сообразил, в чем дело, нагнулся, и через секунду Морти вскрикнул, после чего попробовал пошевелить крылом:

– Работает!.. Тодька, спасибо тебе! Правда, еще побаливает, но лететь я смогу. Не такой уж я слабак… – И Морти добавил – чуть смущенно, словно бы стеснялся, что Тодик жалеет его: – Юкуфи вон хуже досталось.

– Денька два-три отлежится – и будет как новенький, – откликнулся мальчик с белыми крыльями. Этим он хотел успокоить не одних лишь Морти и Тодика, но и только что спасенную женщину: она стояла рядом, не говоря ничего, но ее помертвелое лицо, с которым она смотрела на неподвижно распластанного на полу Юкуфи, было красноречивее любых слов