Разговоры о важном

Синистер ждал его на парковке у входа, облокотившись на крышу ведомственной машины. Завидев Василия, спускающегося по каменным ступеням, тёмно-серый жеребец помахал другу и шагнул навстречу.

– Давай в «Метрополь» поедем? – предложил он с широкой улыбкой. – Отпразднуем твоё назначение. Заодно и проставишься…

– Нет, спасибо, – сдержанно ответил Василий, проходя мимо. – Лучше поеду домой, подготовлюсь к завтрашней речи.

– Да ладно, можешь расслабиться! Всё прошло прямо как ты хотел. Я вообще не ожидал, что за меня столько проголосуют! Ведь это же ты у нас главный противник Альти…

– Я просто делаю свою работу, следуя линии партии. Вот и всё.

Внезапно Витин остановился и подслеповато вгляделся в пейзаж по ту сторону кованых решёток ограды.

Старая площадь только называлась так; на самом деле это была небольшая улица, протянувшаяся от Имбирных до Ванильных ворот и застроенная каменными зданиями, которые остались ещё со времён монархии. На другой, нечётной, стороне улицы сейчас шла с поднятыми красными флагами и транспарантами демонстрация по случаю выборов нового генсека, в то время как чётную охраняла милиция, не допуская массовых скоплений у дома Верховного Совета, где собирался также и Центральный комитет партии.

И на фоне этого разительного контраста была хорошо различима одинокая красно-коричневая фигурка пони, сидевшей на скамейке недалеко от ворот. Во всяком случае Василий её бы ни с кем не спутал.

– Подожди, я сейчас, – бросил Витин, чуть обернувшись, и направился в сторону ворот, охраняемых двумя бойцами НКВД.

Пройдя через широкую калитку, он очутился на улице – и решительно зашагал к скамейке.

Альтидия сидела, опустив глаза. Казалось, она разглядывает чисто вымытую с утра брусчатку – но мысли у неё были явно совсем о другом. Всегдашнее кепи на её голове выглядело помятым, а на плечи был накинут тёмно-зелёный френч: апрель в Северяне выдался довольно прохладным.

Василий постоял немного возле скамейки, словно бы не желая её тревожить, однако вскоре вздохнул и примостился рядом. Какое-то время он молчал, нервно поглядывая куда угодно, только не на Альтидию. Потом всё же заговорил:

– Зачем ты пришла?

– Разве нужна причина? – невесело усмехнулась бежево-красная пони. – Что, я уже прогуляться мимо прежней работы не могу, приказ Генерального секретаря Василия Витина?

– Не ёрничай, это тебе не к лицу, – поморщился Витин. – Ты знала, что я не смогу пройти мимо тебя. Значит, ты хочешь мне что-то сказать. Что-то такое, что я вряд ли захочу услышать, но избежать этого было бы непорядочно с моей стороны. Итак, выкладывай.

– Панцушенко, – Альтидия повернулась к нему и покачала головой, – в последнее время ты стал таким параноиком. Что, враги революции отдыха не дают, даже спать спокойно не можешь?

– Не называй меня так, – дёрнул щекой Василий. – Тот, о ком ты говоришь, остался в прошлом – в том времени, когда мы вместе штурмовали Боярскую думу. Когда были попутчиками в начале долгого пути к коммунизму. Как выяснилось – случайными.

Краем глаза он отметил, что милиционеры, стоявшие вдоль улицы, немного сдвинулись с прежних мест, образовав вокруг скамейки что-то вроде заслона. Теперь они закрывали двоих пони от чужих глаз и заодно обеспечивали их безопасность.

– Да… ты и впрямь изменился. – Альтидия отвернулась и вновь опустила взгляд. – Скажи, какое будущее ты нам готовишь? Чего на самом деле хочешь достичь? Неужели изолированной, обнищавшей страны, ставшей изгоем на международной арене, но зато с «высоко поднятым знаменем “победившего” социализма»? – В последние слова она явно вложила весь сарказм, какой только могла.

– Такое чувство, что я снова на партийных дебатах, – вздохнул Витин. – Это ведь не моя вина, что ЦК не стал выдвигать твою кандидатуру. Не откажись ты оставить пост добровольно, всего случившегося можно было бы избежать. Мнение большинства стоит учитывать, иначе власть Советов превращается в диктатуру, с которой мы двенадцать лет назад как раз и боролись.

– Ты сам-то себя слышишь?..

Альтидия вдруг осеклась и прижала копыто к сердцу. Откинувшись на спинку скамейки, бежево-красная пони судорожно глотала воздух сквозь стиснутые зубы.

– Ты… Что с тобой, Альти? – встревожился Витин. – Тебе плохо? Может, позвать врача?

– Уже «Альти»… – сдавленно фыркнула она. – А то обычно… я для тебя всегда была «товарищ Револьцова»… О-о-о-ой… – Она зажмурилась, как от сильной боли. – В левом кармане… таблетки… дай мне…

– Хорошо, сейчас.

Быстрым, но без капли суеты движением Василий залез в карман её френча, выудил оттуда небольшую белую непрозрачную баночку – судя по звуку, наполовину заполненную таблетками, – и вложил в копыта Альтидии. Та с трудом благодарно кивнула, вытряхнула из баночки пару пилюль и закинула себе в рот.

Василий наблюдал за ней с видимым беспокойством. Но вскоре черты лица бежево-красной пони разгладились, и она с облегчением выдохнула.

– Вставай. – Витин слез со скамейки и посмотрел на Альтидию. – Поехали в больницу. Я распоряжусь…

– Да-а-а? – саркастически усмехнулась она. – А ещё полчаса назад с трибуны ты, наверное, чуть ли не разорвать меня готов был? Не ври хотя бы себе, Панцушенко. На меня тебе так же насрать, как и на последствия своих действий.

– Когда это началось? – спросил жеребец и сел назад рядом с ней. – Ведь не в последние же пару недель, я прав?

– С год назад, – негромко ответила Альтидия, глядя перед собой. – Мы тогда как раз с тобой спорили в ЦК насчёт постройки Дворца Советов. Приехав домой, я почувствовала странное покалывание в груди и решила обследоваться в ведомственной клинике. Негласно, конечно… под видом инспекции. Там мне выписали таблетки, которые я тайно получала по спецзаказу. С тех пор особых ухудшений не последовало, и я думала, что смогу находиться у руля ещё достаточно долго. Никто не знал… даже ты. Для всех я оставалась несгибаемой товарищем Револьцовой, которая продолжала отстаивать свою линию.

По её лицу пробежала тень.

– Но после того, как вы выгнали из ЦК меня с Вингом, а заодно и ещё десяток пони из Совета, мне стало хуже. Теперь приступы следуют чаще… и всё сильнее. Но главное, Вась… – Она повернулась к Витину, и тот отчётливо увидел в её взгляде душевную боль и отчаяние. – Я не знаю… сколько мне осталось. Может, я доживу до конца войны… а может быть, всё закончится уже завтра.

– Тебе нужна помощь. Если ты признаешь ошибки… сделаешь какое-нибудь символическое заявление… я распоряжусь, чтобы тебя восстановили если не в должности, то хотя бы в партии. Поедешь в санаторий «Совёнок» на севере, поправишь здоровье – и, я обещаю, проживёшь долгую, счастливую старость.

– Старость… – невесело фыркнула Альтидия. – Мне сорок три, я всего на четыре года старше тебя, Вась. Но и повидала чуть больше твоего. Была генсеком… а теперь простая гражданка с минимальной пенсией без партийных надбавок, только по выслуге лет. Скажи, – она взглянула на него, – ты знаешь, что такое бананы?

– А… это тут при чём? – нахмурился Витин, явно сбитый с толку.

– Знаешь или нет?

– Ну… знаю. Но… что ты…

– Откуда? Видел на картинках? А я их ела, когда была в Кристальном Городе. Спелые, сладкие… Их выращивают на Летних островах и в Пуэрто-Кабальо – «банановой» республике под боком Эквестрии, а затем по морю доставляют на материк.  Но у нас в стране нет бананов. Пока нет – во всяком случае потому, что Эквестрия совсем недавно сняла санкции. А с тобой во главе… скорее всего, так и не будет.

– Сегодня бананы, а завтра вновь возвращение под крыло принцессы, – проворчал Василий. – Я не допущу, чтобы нами могли помыкать, используя такие рычаги, как еда… или дешёвая эквестрийская пропаганда. Идеи Карамель Маркс остаются тем базисом, на котором я буду строить свою понитику. Революция всё ещё живёт в моём сердце.

– Ты так ничего и не понял, – вздохнула Альтидия и отвернулась. – Тебе затмевает глаза та власть, то влияние, которое ты имел в партии – а теперь получил в полной мере. Та же, что ослепила и меня. Моя революция закончилась в девяносто шестом. А твоя больше не имеет смысла.

– Тогда я ничем не смогу тебе помочь, – покачал головой Витин. – Отныне каждый из нас будет сам по себе.

– Неужели то, через что мы вместе прошли, для тебя ничего не значит? Мы оба сражались за нашу страну – и победили… Что изменилось теперь?

– То, что мы по-разному понимаем её независимость.

Василий помолчал, потом заговорил вновь:

– Твои глаза… – Альтидия удивлённо на него посмотрела. – Красный и синий – как два солнца из звёздной системы в книге Студислава Лайма… И ты как планета, вращающаяся вокруг них, – такая же загадка.

– Вась… Ты и правда считаешь, что, поехав в Кристальную Империю, я предала страну и партию?

Витин помедлил с ответом. Достал из кармана жилетки платок и протёр очки. Затем повернул голову и обронил лишь одно слово:

– Да.

– Уходи, Панцушенко, – тихо сказала Альтидия. – Сейчас ты никому не сможешь помочь. Ни мне, ни партии… ни Северяне. А я тем более.

– Мне жаль, что приходится расставаться вот так, – ответил Василий и встал со скамейки. – Мы и правда чересчур разные.

– И не говори, – прошептала бежево-красная пони, смотря ему вслед.

Витин прошёл вдоль ограды, потом опять через ворота. Направляясь мимо уже открывшего было рот Синистера к ожидавшей его чёрной «Лорге», произнёс:

– Я к себе. Подготовлюсь к завтрашнему выступлению. А ты можешь отдыхать. Повеселись там как следует, – и сел в машину, которая тут же тронулась с места.

Синистер проследил взглядом за тем, как блестящий чёрный автомобиль с номерами «А111АА» выезжает с территории здания. Потом покачал головой и сам забрался в машину, после чего отрывисто бросил шофёру:

– В «Метрополь». И побыстрее.