Субботнее

Вито привел к нему брат Бенедикт. Одет брат был не в привычную темную рясу с капюшоном, а в потрепанную куртку, мешковаты штаны и простеганные дратвой матерчатые башмаки. Особенно поразил дона Тадэо шейный платок. Брат Бенедикт крепко держал за руку вихрастого мальчишку лет десяти-одиннадцати. Чем-то, скорей всего взглядом из-под криво постриженной челки, он напоминал волчонка.

— Это Вито, — сказал брат Бенедикт, — присмотри за ним.

У мальчика было очень характерное лицо. С таким лицом нынче опасно жить. Окончательное решение еврейского вопроса — так это называлось. Вряд ли его звали Вито, но братья точно выправили ему подходящие документы. Ему и сотням других, которым повезло.

— Ты не усердствуй, пусть верит в то, что хочет. Бог един, как его не называй. Ты главное, сбереги мальчишку, — сказал брат Бенедикт, — я монсеньору Джузеппе слово дал, что те, кого спасти успели, будут под надежной защитой в монастыре. Только вот как повернулось. Я пойду дальше, а Вито пусть остается с тобой. Он немного ершистый и все в партизаны рвется. Только куда ему хромому. 

— А ты? Оружие в руки возьмешь? — вглядываясь в глаза брата Бенедикта, тихо спросил дон Тадэо.

— Слово — тоже оружие. Братья бонифратры несут утешение страждущим. Да и руки мои пригодятся — лечить раненых. Не для того Бог меня призвал, чтобы я за монастырскими стенами отсиживался, — брат Бенедикт отпустил руку Вито и легонько подтолкнул вперед:

— Помни, Вито, что я говорил, иногда выжить, это уже победить.

А Николо, здоровенный, плечистый, сковавший, наверное, каждую железяку в округе, подарил Вито нож. Нож, похожий на лист осоки, с желобком для стока посередине. Дон Тадэо неодобрительно поджал губы, разглядывая этот подарок. Но Николо сказал: «Не серчайте, падре, он должен знать, что может защитить себя сам. Тогда ему станет легче. А еще ему нужно быть кому-то полезным. Я был мальчишкой, а вы рассказывали легенду про Жнеца. Вот и пришла гроза. Кому-то надо сметывать колосья в копны.» 

Тогда дон Тадэо с Вито стали молча сметывать колосья: Вито приносил и уносил какие-то свертки, тюки, пакеты, иногда просто слова. А дон Тадэо то, что поменьше, прятал в дарохранительницу у распятия, а что покрупней — в подвал. Подвал был хороший, просторный, вырубленный прямо в Голове под церковью. В дальнем углу стоял пустой каменный саркофаг с разбитой крышкой. Остальное место хозяйственные предыдущие настоятели забили всякой рухлядью. Спрятать небольшой тюк в этих завалах легко. А слова так и вовсе умещаются в голове. Поди-найди, если не знаешь, что искать.

Они обычно приходили, когда ночь плотным покрывалом накрывала горы. Из сундука доставалась мазь, ее с оказией передавала матушка Агата из кармелитского монастыря. Вито и туда иногда добирался. Кроме мази, нужны были бинты — они, прокипяченные, высушенные и смотанные лежали в том же сундуке. Печь пыхтела изо всех сил — кипятилась вода, шкварчали жарящиеся яйца, булькала в казане похлебка. На стол выставлялось все, что принесли прихожане. Нехитрая снедь, но ее сметали со стола молча, слушая слова, запрятанные от других, прибереженные специально для них. 

Уходили они, когда солнечные лучи еще не прорезали горный туман. Уносили свои тюки и свертки, трепали Вито по вихрастой голове, одаривали кусочками горького шоколада. А дон Тадэо всовывал им в руки завернутый в чистую холстину сверток:

— Там лепешки свежеиспечённые, яйца и козий сыр, — козы в сарае доились хорошо, кружок-другой сыра дон Тадэо всегда припасал для ночных гостей.

— Да объели вас уже совсем, падре! — отнекивались они.

— Мы с Вито сейчас пост держим, — всегда отвечал дон Тадэо. Где им, простым парням, разобраться в сложном церковном календаре, пост — не пост. — Благослови вас Господь, ребята!

И вот они умирали сейчас под Головой Чичо, Вито пел ту песню, за которую можно поплатиться головой, а дон Тадэо не знал, что ему и сказать.

— Вито, я тебя очень прошу, пожалей старика, слезь с камня, — осторожно приближаясь, попросил дон Тадэо.

Вито резко развернулся, волчий огонь полыхнул в его глазах:

— Их там убивают, ты это понимаешь?! Николо! Лусио!.. — он выкрикивал имена, которыми дон Тадэо нарекал ребят при крещении. Он их всех окунал в купель. А сейчас в ущелье Господь принимал их души.