Анекдоты в произведениях

Присоединяюсь: https://author.today/post/506871

У меня есть ощущение, что такой флешмоб уже был, более того, чуть ли не я сам его запускал, но повторить не грех.

В «Формуле Распутина» реальность альтернативная, а следовательно и анекдоты свои.
Строго говоря не совсем свои. Анекдоты наши, а вот персонажи в них другие. Цикл анекдотов пр Петьку и Чапаева у них рассказывают про Джунковского и Распутина.

Широко известный анекдот про нюанс будет использован дважды. Он уже есть в 21-й главе, а чуть позже его расскажет Веник Глебу Воронцову.

Сквозь промёрзшее стекло всё явственнее проступало зарево далёкого пожара. В его жарком дыхании иней тончал, и пейзаж за окном постепенно обретал положенную чёткость — как фотоснимок в ванночке с химикатами.

Рваной копотью стелились над городом тучи, шпиль Петропавловки рдел, словно раскалённый, а Нева стала похожей на поток вулканической лавы.

Чёрное предутреннее небо добавляло действию зловещей торжественности — на его фоне пожар смотрелся особенно эффектно.

«А ведь походу я в Питере, — с изумлением отметил Гарик. — Это ж как же нужно было напиться-то?!»

И кажется же, только что Тимоха рассказывал бородатый анекдот про то, как Распутин с Джунковским ходили в баню. И было это ещё в Москве. Нет, уже не в клубе. Кажется, где-то на бульварах…

Или в скверике на Китай-городе? Или на Пресне?

Но точно в Москве!

Даже образы растаять не успели — так и маячат перед глазами. Чинно и вальяжно шествует сквозь толпу Григорий Ефимович, поигрывая тростью, а следом, на своих коротеньких ножках, семенит Владимир Фёдорович с берёзовыми вениками подмышкой.

И вдруг на тебе! Питер! Да ещё пожар какой-то!

— Интересно, что же это полыхает так ярко? — прошептал Гарик, вплотную прильнув к окну. — Светло же, как днём!

— Не обращайте внимания, молодой человек, — неожиданно прозвучало в ответ. — Должно быть, какой-нибудь коровник.

Резко обернувшись, Гарик встретился взглядом с невысоким тучным господином в генеральском мундире. Тот сидел за большим круглым столом и покровительственно улыбался.

— Да-с, — уверенно добавил он, на миг скосившись в окно, — определённо коровник.

Внешность генерал имел самую зауряднейшую: покатая лысина блестит, будто хромовые сапоги, брови свисают еловыми ветками, усы топорщатся, как ёршики для мытья посуды.

Иначе говоря — типичный солдафон.

— Присаживайтесь, — генерал указал на свободное место, — и не бойтесь, я вас не съем.

Розовые гардины на окнах, тонкая лепнина по стенам и потолку, раритетный рояль фирмы «Стейнвей» — генерал в сей антураж явно не вписывался.

Эта гостиная больше походила на салон какой-нибудь светской львицы, где вечерами собираются такие же гламурные кумушки, пересказывают друг другу сплетни по-французски, музицируют и вызывают духов.

— Коровник?! — ошарашенный Гарик и не заметил, как оказался за столом. — Откуда в Питере коровники?!

— А откуда в Москве доярки?

— Какие ещё доярки?! Нет в Москве никаких доярок!

— Молодой человек! Не морочьте мне голову! — генерал строго приподнял брови. — Был бы коровник, а доярки найдутся!..

(...)

Терпение лопнуло. Изображать пай-мальчика Гарик не стал и, рявкнув во всю глотку, теперь с нескрываемым вызовом смотрел на генерала — прямо в его заплывшие жиром поросячьи глазки.

Поначалу тот даже опешил от такой наглости, однако в себя пришёл быстро.

— Дерзить изволите, юноша?! — генерал сверлил Гарика осуждающим взглядом. — Вас пригласили для серьёзной беседы, а вы дурака валяете. И прекратите наконец жевать! Имейте уважение к старшим!

Гарик резинку изо рта вынул, но сдаваться не собирался.

— Да кто вы вообще такой, чтобы меня допрашивать?!

— А вас не поставили в известность? Владимир Фёдорович Джунковский к вашим услугам, — с подчёркнутой учтивостью он поклонился. — Генерал-лейтенант госбезопасности и бессменный директор КГБ с одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года.

А Гарик-то всё никак не мог вспомнить, откуда же ему знакома эта людоедская ухмылочка?! Теперь всё встало на свои места.

— Ах, с тридцать восьмого?! Надо же! А нынче у нас какой?!

— Не знаю я, какой у вас там год, — небрежно отмахнулся Джунковский. — И к делу это отношения не имеет.

Гарик уже понимал, что спит. Оставалось загадкой, успел ли он дойти до дому? Не хватало замёрзнуть где-нибудь под скамейкой или, что гораздо хуже, угодить в вытрезвитель. Того гляди, из института выпрут!

Безудержно подмывало расспросить Джунковского про баню. Во всех подробностях! Мешало лишь чувство такта и врождённая интеллигентность.

— Чудовищное злодеяние, содеянное заговорщиками, всколыхнуло всю патриотическую общественность, — продолжил генерал, — и Григорий Ефимович распорядился, чтобы я лично возглавил расследование.

— Так какое же злодеяние?

— Чудовищное! — с нажимом повторил Джунковский. — Однако вопросы здесь задаю я. Что вы можете показать на Кристину Алексеевну Сперанскую?

— Ну… Не знаю, — к такому повороту Гарик оказался не готов, — у неё глаза голубые.

— Вы полагаете это преступлением? — генерал тяжело вздохнул. — Я всегда знал, дай социалистам волю, они за цвет глаз на каторгу отправлять начнут.

— Нет… Но у её матери глаза карие…

— Значит, по-вашему, голубые глаза, это не преступление, а карие, стало быть, преступление?!

— Нет, но у её отца глаза тоже карие!

— Угу. Семейка преступников! — Джунковский задумчиво постучал пальцами по столу. — Впрочем… не исключено…

(...)

— Угомонитесь, юноша! — пламенная речь была бесцеремонно оборвана. — Скажите лучше, вы читали Эмпедокла?

— Кого?!

— Эмпедокла. Это грек такой. Древний. Между прочим, ваш коллега.

— Впервые слышу!

— Подозреваю, не вы один, — генерал скорбно развёл руками, — и осмелюсь доложить, большинство граждан любезного Отечества не знакомо с творчеством оного гения отнюдь не потому, что он запрещён. Но стоит вмешаться цензуре, стоит изъять книжонку из библиотек, и её начнут взахлёб цитировать на всех студенческих сходках. Мы не оболваниваем Россию, как вы изволите выражаться. Мы просвещаем её! Либералы и социалисты, конечно, тоже пытаются этим заниматься… Но есть нюанс! — Джунковский воздел к потолку указательный палец. — Мы это делаем гораздо эффективнее!

Внезапно резко похолодало. В лицо ударили колючие снежинки, и ветром смело бумаги со стола. Генерал же затрепетал, подобно пламени свечи, то становясь до безобразия толстым, то стрункою вытягиваясь до потолка.

Спустя мгновение он окончательно превратился в Тимоху, а винтажная гостиная растаяла, словно туман под ярким солнцем.

— Но есть нюанс! — повторил друг уже своим голосом.

Повторил и громко захохотал.