Бензак вместо крови

Утро начинается не с кофе. Да, мы все это знаем.

Бело-грязный "фред", разбрызгивая свежую грязь, весело протрюхал поскрипывающей пустой шаландой. У него впереди погрузка, обед и много-много километров к Уралу, в бескрайнюю пустоту казахских степей, в ещё холодные просторы Сибири или даже дальше, в тайгу с кедрами.

Они настоящие хозяева дорог, их никто не любит, но без них никуда. Утро начинается не с кофе, именно так. Рулон "Зевы плюс" с ее магически растворяемой втулкой появился у вас, в магазине, на складах не сам по себе. Его кто-то привёз. Кто-то, остограммившийся в придорожном, курящий одну за одной, слушающий шансон и "Голубых беретов", тискающий по кабинам шалашовок на стоянках, сливающий дизель и любящий борщ с пельменями. Мало кто их любит, а они частенько не любят в ответ.

Но даже стоя на М-5 в очереди за перегруженным арбузами дагестанцем, на его усиленной камазовской сцепке, никогда не стану ворчать и ругаться. Никогда.

Наш Егор, Толик Егоров с Оренбуржья, завозил нас в полную задницу на старом бензиновом "стотридцатьпервом". И вывозил из нее при любых раскладах. Армейский вездеход, ветеран-афганец, кряхтя и натужно постанывая мостами, выползал из тягучей жижи за Знаменским, дремал у Горагорска, чихал, но не отставал от колонны, прущей на Гудермес. Бесснежным и лютым по ночам декабрём девяносто девятого, в Аргуне, полку достались пара "уазиков" и газовый "стотридцатьпервый". Его, Большой и кто-то ещё, в холод, без бокса и оборудования, за десять часов и двумя подсветками-переносками сделали его бензиновым.

Много лет назад Егора придавило камазовской кабиной. Позвонки срослись, но сам он больше не меряет километры дорог, сдавая два своих зерновоза. И скучает.

По дороге.

Александра Николаевича грузил на нашем унитазном заводе на Новосибирск, а на дворе стоял 2005-ый, кое-где яростно тлели 90-ые. Как-то раз ему явно хотелось покурить и поделиться. Сложно отказать человеку, постоянно работающему с тобой. Оказалось, он ехал домой, с Томска, по проселкам. Дальше все просто. Девятка, обрез, жа-а-ах по задним. Страшно? А то. Вопрос один. А кому? Еще раз, и внимательно: проселочная, девятка с обрезом и сцепка на сто двадцать кубов, загруженная под талую пивом в стекляшках. Понимаете? Девятка нырнула вниз, сцепка лишь пошла быстрее, почти не колыхнувшись. Кто-то поступил бы иначе?

Как-то раз случилось ошибиться. Не загрузил пяток паллет с бумагой, так нужной в Москве. Чего тут думать? Берешь мобильный и набираешь Колю. Коля стоит за сто вёрст от Самары, ест свой борщ и матерится. Через два часа бело-зеленая "вольвочка", сердито фырча, закатилась в ворота. А хороший коньяк продавался недалеко, на оптовке.

Лазарь Иванович, на пятитонном МАЗе, разгонял товар по Башкирии за двое суток. За двое, Карл, за двое!!! От Бавлов, через Нефтекамск и Белорецк до Мелеуза. Двое суток, восемь городов, двадцать пять точек. Двое суток.

Мой папка водил всё жрущее углеводороды. Но любил междугородние "икарусы". В злом девяносто втором таскал на почти убитой "скании" фрукты с Украины, на "девятке", с газовым за пазухой курсировал между севером и Отрадным, когда на Первом канале наши "Отрадненские" меха рекламировали Смоктуновский и Малинин, возил пушнину, не боясь ничего. В девяносто третьем, убивая спину, на не глохнувшем "кразе" плавал в ханты-мансийской весенней грязи, протаскивая новые куски трубопроводов. А машина у нас была одна. 

"Ока". Маленькая и смешная. После сделанных на трассе в Самару двух иномарок и одной "двадцать первой" волжанки смеяться не хотелось. А отец довольно шевелил усами и рассказывал про плохие прокладки. Между рулями и сиденьями, само собой.

У них, натурально, бензак вместо крови. И без них, ломающих кости лопающимися камерами и летящими дисками, валяющихся с грыжами и еле дышащих от гайморита, наше утро может начаться со вчерашней газеты, разорванной на листы. Точно вам говорю

П.С: да, Резинового Утенка я увидел ещё в пять лет, в СССР. А как еще? Это был любимый фильм моего родного усатого водителя.