1999, война и Булгаков

СОБР стоял на блокпосте по дороге. Та, серой неровной полосой, тянулась за наш холм, убегая вправо. Светло-серо-голубые фигурки, сидящие и стоящие за мешками с песком, изредка вскакивали, тормозили два-три грузовика, вывозивших беженцев, снова пропадали. Как-то раз двое выскочили за дикой коровой, когда…

Дикие коровы, так-то, вокруг носились безвозбранно. К людям, как ни странно, не шли. Наверное, как и бросившие их хозяева, не любили два нюанса: русских и войну. А уж завидев русских военных просто решали валить дальше. Попадались ли дикие коровы на стол к русским военным? Конечно. Потому как животные не умеют читать. Если где написано «мины!», не стоит ждать в том районе специально высаженных клумб клевера с люпином. 

А тут буренка, явно сбесившись, атаковала танк, кативший куда-то по своим танковым делам. Атаковала, само собой, в лоб и на полном ходу. Полагаете, семьдесят-второй уцелел? Именно так. 

Расул, худой, сутулый, смахивающий на ястреба раскосыми глазами и тонким хищным носом, сморкнулся, сплюнул и ругнулся. 

- Пиздец котенку, срать не будет, пят`ак… - протянул Расул. – А хотелось шашлыка. 

- Да и хе`г на них, - философски прокартавил Селецкий, - у нас каша есть, г`ьечневая. А шашлык еще будет.

Кто бы спорил... Расул, взяв выигранные в очко две пачки сигарет, ушел. Лифа, проигравший курево, расстраивался. Сам он не курил, но явно целился махнуться на что-то из жратвы с батальонными.

А ночью…

Ночью по СОБРу ударили куда там типа хит-энд-ран. 

Ночной бой, если смотреть со стороны, даже красив. Трассера так и порхают тающими огненными каплями. Иногда, резко жахнув, по блокпосту лупили с граников. Любоваться мне выпало по простой причине: днем снарядил оба вьюка по три гранаты и скрутил заранее еще три в пустом ящике. Успевай подавать.

- Фе`гма! – Селецкий, вчера три часа делавший привязку, развернул гранатомет очень быстро. И самолично влупил первой на отсветы РПГ. 

Коля, явственно скалясь в плесках башенного Жолобовского КПВТ, повторил, засандалив две подряд туда же. Ровно в сторону длинного худого пальца Селецкого, ночного прицела у нас отродясь не водилось. Второй вьюк нам не понадобился. Зеленая ракета собровцев свистнула, взлетая. Через полчаса отдыхающие ушли досыпать, а Селецкий, пинками выгнав на дальний пост Лифу, остался у эспэгешки. 

Поутру, обозревая горизонт с дымящейся конструкцией, Санька вздыхал и мотал головой:

- Там такая же фе`гма классная стояла… кирпичная, к`ыша из профлиста… бля…

Хозяйственный у нас был командир, настоящий станичник, куркуль и кулак по натуре. 

Кэп Маня, комроты, то ли в порыве доброты, то ли за точную стрельбу, взял нас собой. Сняв Жолобовский бэтэр с холма, посадил на броню с пятком ганцев, вооруженных даже пулеметом со снайперкой, и покатил в сторону уже дотлевающей фермы. Селецкий отправил меня и Колю, явно не доверяя Лифе и не желая оставлять того без присмотра. 

Свежий пожар там, где недавно хорошо поработали оружием, мерзок. Спаленное дерево и редкий тогда еще пластик зачернили светло-коричневый кирпич, сажа моталась под ветром туда-сюда, желая забраться в нос со ртом. Пепел, совсем горячий и смахивающий на манную крупу, легонько поднимался вверх. 

Далеко мы не полезли, покосившись на еле державшуюся кровлю и обуглившиеся балки. Прошлись по пристройке сбоку, относительно целой. Улов оказался небольшим, да и сложно иначе. 

Гости, ночью палившие по собровцам, оставили гостинцы: несколько старых, еще первой войны фотографий с нашими, попавшими в плен, с десяток листков, покрытых чем-то явно арабским и пяток тоненьких шприцов-инсулинок. А я, заглянув в сортир, обрел сокровище.

«Квентин Дорвард» Скотта, черно-белый учебник по истории Ичкерии, с интересными картинками, откуда очень понравились самобытные квадратные башни и толстую книгу Михаила Афанасьевича. 

С Булгаковым до исполнившихся девятнадцати с половиной, не дружил. Кроме, как-то так вышло, «Собачьего сердца». А тут… 

В общем, историю семьи Турбиных и записки врача оценил именно тогда и люблю до сих пор. Вот как-то так. Жаль, где-то проеб… потерял тот белый толстый томик.
«Квентин» то, и это верно, ушел к Корнею у Горагорска. Точно вам говорю.