грабли

Во второй половине XVIII века многие в европах в том числе наша Екатерина II, вдохновлялись идеями Просвещения (и выросшего на его основе просвещенного абсолютизма). К 1820-м годам и в Европе, да и в России тоже, философия Просвещения многих разочаровала. На передний план стали выхо­дить идеи, сформулированные Иммануилом Кантом, Фридрихом Шеллингом, Георгом Гегелем и другими, впоследствии названными немецкой клас­сической философией. Французские энциклопедисты верещали о том, что есть только одна дорога к прогрессу, вымощенная жёлтым кирпичом законами, человеческим разумом и про­свещением, и все народы, которые по ней пойдут, придут в конце концов к всеобщему счастью. Немецкие философы пришли к выводу, что единой дороги не существует: у каж­дой страны своя тропка, которой руководит высший дух, он же - высший разум. Знание о том, что это за дорога (то есть в чем заключается «дух народа», его "исторические начала"), открывается не отдельному народу, а семье народов, связанных единым корнем. Поскольку все европейские народы происходят из одного корня греко-римской античности, им эти истины открываются; это "исторические народы".

К началу правления Николая Первого, Россия оказалась в довольно сложной идеологической ситуёвине. С одной стороны, идеи Про­све­щения, на основе которых прежде строилась политика правительства и про­­екты реформ, привели к неудавшимся преоб­разованиям Александра I и мятежу декабристов. С другой стороны, в рамках немецкой классической филосо­фии русские оказывалась "неисторическим на­родом", поскольку ника­ких греко-римских корней у них не было — а это зна­чило, что, несмотря на свою тысяче­летнюю историю, им все равно суждено жить на задворках истории.

Тут можно было возразить, что христианство - это то, что роднит Россию с античным миром, но с этим были категорически не согласны на Западе. В частности, епископ Парижский и Карл Маркс - столь далёкие друг от друга люди, призывали уничтожить "антихристианскую" и "не европейскую" Россию. 

Ну и как жить? В будущем, кстати, охреневший в конец, Вильгельм Второй вообще призвал Александра Третьего "Открыться миру" - то есть пустить желающих разрабатывать российские недра. Дожили

Временное решение предложил министр народного просвещения Сергей Уваров, который, будучи западником, разделял основные положения немецкой классической философии. Он полагал, что до XVIII века Россия дей­ствительно была страной неисторической, но, начиная с Петра I, она присо­единяется к европейской семье народов и тем самым выходит на общеистори­ческую дорогу. Таким образом, Россия оказывалась "молодой" страной, которая семимильными шагами догоняет ушедшие вперед европейские государ­ства. Тысячу лет истории выкинули "за ненадобностью")

В начале 1830-х годов, глядя на очередную революцию во Франции, Бельгий­скую революцию и восстание в Польше, Уваров, испугавшись, решил, что если Россия будет следовать по европейскому пути, то ей неминуемо кирдык. И, поскольку преодолеть проблемы она пока по своей моло­дости не готова, сейчас нужно сделать так, чтобы Россия не шагнула на этот гибельный путь, пока не будет в состоянии противостоять болезни. Поэтому первой задачей Министерства просвещения Уваров считал "подморозить Рос­сию": то есть не полностью остановить ее развитие, но на время его задержать, пока русскими не будут усвоены некоторые базовые установки, которые позволят в да­ль­нейшем избежать "кровавых тревог". Как говорится - благими намерениями, да?

С этой целью в 1832–1834 годах Уваров сформулировал так называемую теорию официальной народности. В основе теории лежала триада "Православие, само­державие, народность" (парафраз оформившегося в начале XIX века военного лозунга "За веру, Царя и Отечество"), то есть три понятия, в которых, как он считал, заключается основа русского "народного духа".

 Уваров, считал, что болезни западного общества произошли оттого, что европейское христианство раскололось на католичество и протестантизм: в протестантизме слишком много рационального, индивидуалистического, разобщающего людей, а католичество, будучи излишне догматическим, не мо­жет противостоять революционным идеям. Единственная традиция, которой удалось сохранить верность настоящему христианству и обеспечить единство народа, — это русское православие.

Понятно, что самодержавие — единственная форма правления, которая может медленно и осторожно управлять развитием России, удерживая ее от роковых ошибок, тем более что российский народ никакого другого правления, кроме монархического, в любом случае не знал. Поэтому самодержавие находится в центре формулы: оно с одной стороны поддерживается авторитетом право­славной церкви, а с другой — традициями народа.

Но вот что такое народность, Уваров нарочито не объяснял. Сам он считал, что, если оставить это понятие многозначным, на его основе смогут объединиться самые разные общественные силы — власти и просвещенная элита смогут най­ти в народных традициях наилучшее решение современных проблем. (Ой, какая чушь)

Но если сам Уваров считал эту триаду временной, то Николай I воспринял ее как универсальную, поскольку она была емкой, понятной и полностью соот­ветствовала его представлениям о том, каким образом должна развиваться оказавшаяся в его руках империя.

Тем страшнее было разочарование, когда выяснилось что Россия отстала в развитии. 

Александр Второй исполнил мечту всех западников. Он провёл реформы в точности как они хотели. И как вам результат? Нравится? От этих реформ взвыли все. В выигрыше оказался царь. Дурашка, кипящий котёл плотно прикрыл крышкой. И как часто бывает, нет ничего более постоянного, чем временное. "Самодержавие, православие, народность" продержалось аж до февральской революции. 

Между тем, Фёдор Иванович Тютчев, который немало прожил за бугром, корень проблемы видел и не скрывал:

"Между Россией и Западом не может быть союза ни ради интересов, ни ради принципов, мы, русские, должны неизменно помнить, что принципы, на которых стоят Россия и Европа, столь противоположны, столь взаимно отрицают друг друга, что жизнь одной возможна только ценой смерти другой. Следовательно, единственная естественная политика России по отношению к западным державам, это не союз с той или иной из этих держав, а разъединение, разделение их. Ибо они только когда разъединены между собой, перестают быть нам враждебными — по бессилию"

"„Давно уже можно было предугадывать, что эта бешеная ненависть, которая с каждым годом всё сильнее и сильнее разжигалась на Западе против России, сорвётся когда-нибудь с цепи. Этот миг и настал… Это весь Запад пришёл выказать своё отрицание России и преградить ей путь в будущее.“

Предложить нечто новое пытался  и Лесков: "Русский человек, если его лекарствами не портить - так он очень силён!"

Но хор западников не утихал. Итог известен и закономерен. И Едрихин-Вандам вторил Тютчеву. 

“Плохо иметь англосакса врагом, но не дай Бог иметь его своим другом!”

Вторая попытка внедрить западные ценности - это перестройка. Результат известен и закономерен. А ведь за 200 лет изменился только антураж. )