Отблеск того, что нельзя называть

Когда я была очевидцем той сцены, что описана ниже(обычно свои сцены я пишу именно так)), то это было отстраненное наблюдение -- эмпатичное, эмоциональное, но лично ко мне не относящееся. Смутно, через призму этой сцены, понимала драму моей бабушки, комплексы моей мамы, а соответственно, и многое во мне, что мне непонятно откуда взялось.

Теперь времена изменились,  теперь в роли наших бабушек мы сами. 

...а роман тот самый обыкновенный, внутри любовной истории, чуть видной и едва намеченной, много историй про жизнь всякую и всем знакомую, каждый свой триггер найдёт. 

...Папа оставил их на диване ждать такси, а сам пошел наверх за последними чемоданами. Подвижная девочка вырвалась у матери из рук и бегала вдоль дивана туда-сюда…

– Мария! – почти беспрерывно орала мать на свою дочь, – Мария!!! – и еще что-то на чужом языке. Лидия не знала того языка, но была уверена, что там что-то вроде “Если ты отойдешь от меня хоть на шаг, я не знаю, что я с тобой сделаю!”

Лидия была занята с другим гостем, как вдруг:

– Мария! – истошно, громче, чем раньше, кричала женщина в платке, – Мария!

Мать бегала по холлу и кричала. Дочки нигде не было видно.

– Мария! – крик мамы срывался на хрип, она заглядывала в лицо каждому ребенку, ее глаза были полны страха и ужаса, – Мария!

Все засуетились. Охранник сидел на стуле возле входа. Он клялся, что не спал и что никакой ребенок не выходил. Но на всякий случай, выбежал на улицу посмотреть.

Яна ползала по полу, заглядывая под диваны, все гости проявляли участие в поисках. На маму невозможно было смотреть.

– Мария! – уже шептала она без сил. И еще что-то на непонятном языке.

Лидия вспомнила слова просветленного интернет-кавалера про открытую чакру, которое приносит родительство – у этой мамы видимо это была кровоточащая рана...

“Тот самый” гость вдруг заглянул за большую высокую сумку мамы. Там сидела девочка, она вытащила камни из цветочного горшка и играла ними, она пребывала в своем счастливом выдуманном мире, между сумкой и пальмой, не слышала и не видела всей этой суеты… Он осторожно поднял девочку и весело показал ее маме.

Мама посмотрела на нее. Посмотрела так странно и страстно, что даже непонятно, чего же она хотела больше – поцеловать свое дитя или ударить, любила она его или ненавидела… Мария увидела взгляд матери и громко заревела. Они испугалась того, что мама ее не любит и бросит здесь…

“Тот самый” гость отдал ребенка Лидии, а сам подошел к маме и сказал ей что-то. Она как-то сразу расслабилась, обмякла как-то и из глаз ее потекли слезы. Она упала в объятия Яны, которая обняла ее и принялась рыдать вместе с ней, весь платок ее оросила слезами. Они бормотали что-то на разных языках и, кажется, понимали друг друга. Не у одной Яны была тяжелая жизнь.

Такую картину и застал их папа, когда вернулся с чемоданами. Супруга объяснила ему что-то, он вздохнул. Лидия передала папе Марию и они пошли к дверям, там уже сигналило такси.

Лидия пожелала счастливого пути.

– Приезжайте к нам еще! – приветливо сказала Лидия

 Семейство уселось в такси и уехало.

Лидия все еще стояла возле двери. И он рядом с ней стоял.

– Представляете, какой ужас, – сказала Лидия.

– Представляю.

Откуда он представляет! Он ведь не знает их историю. Про подвал и про рахит… И что он сказал этой несчастной маме и на каком языке?

– Отлично представляю, – повторил он, – Видел такое. Самое худшее, что дочь Марии тоже будет страдать от страха потери того, кого она любит, настолько, что будет его ненавидеть… Война останется внутри надолго, на несколько поколений… На одной этой семье не закончится. И ничего нельзя сделать, ничего...

Как-то он близко к сердцу принял этот эпизод с маленькой девочкой и ее тревожной мамой. Стоял и смотрел в стеклянную дверь, вслед уехавшему такси.

Лидия взглянула на него по-другому. Лидия впервые слышала от него что-то кроме дежурных приветствий и шуток. Отблеск войны, отражённый в глазах этой несчастной мамы, блеснул и на нем – Лидия никогда не видела войны и насилия, но как-то это интуитивно поняла. Она хотела взять его за руку, но потом поняла неуместность своей поддержки сейчас, при всех, и убрала руку.

Она рассказала ему про чакру. И про то, что, вот, некоторые хотят и могут эту чакру закрыть. И что он думает по этому поводу, ну, в философском смысле.

– Ну, если в философском смысле, то тот, кто закрыл эту чакру – не человек, а тот, у кого она открыта вот так, почти всегда  мертвец...

Да, обладаю даром связывать буквы в слова, а слова в текст, но совершенно бездарна в том, чтобы создавать новые миры и существа новые, ничего не могу придумать... Только в этом мире могу жить, только описывать то, что знаю, то, что видела и слышала, то, что чувствую... 

И это не дар, это проклятье -- нельзя убежать из этого мира. Можно только изменить.