Когда мы были на войне

— Я уже давно не верю ни в Основателя, ни в богов. Точнее, я верю в то, что Он, глядя на нас, умывается горькими слезами, — произнёс Мартинес, закуривая.

— Меня больше удивляет то, почему Иерихон не считает нас за людей, хоть мы и молимся одному человеку? — задумался Кондор.

— А ты, — приподнял бровь капитан, — сильно их людьми считаешь? Они думают, что мы их предали, мы думаем, что они нас. Но завтра мы с тобой забудем этот разговор, и будем дальше, с удовольствием, убивать имперцев. Потому что они сделали больно нам. Мы сделаем им. Они придут мстить, а мы отомстим в ответ.

— Ты прав. Наверно, мне плевать на жизни иерихонцев. Женщины, старики, дети. Я хочу, чтобы все они сдохли за убийство моей матери, — ответил Кондор. — За каждого арагонца, я готов убить по миллиону граждан Империи, чтобы они прочувствовали хотя бы одну тысячную той боли, что чувствуем мы при гибели каждого из наших братьев... — парень сжал пальцы в кулак, накаливая ауру. — В одном из штурмов на Иалу, мой отряд наткнулся на целое захоронение детских костей рядом со школой... После этого, у меня нет никакой жалости к их цивильным.

— Это неправильно, но... понимаемо. Когда мой сын умер, я понял, что в этом мире не существует ни добра, ни справедливости. Меня терзают догадки о том, сколько мучился Джон. Что он пережил, пока этот ублюдок отрезал от него куски плоти... Он звал меня, он звал свою маму? Наверно, до какого-то момента, он надеялся, что за ним придут... — к горлу капитана подступил ком из стеула. — И какое же отчаяние он испытал, когда осознал, что помощи не дождётся, — губы затряслись, по щетинистой щеке скатилась слеза. — Тогда я подумал: если Бог есть, то, что он скажет на это? Как отреагирует на гибель моего мальчика? Если жизнь после смерти есть, он вознаградит его за эти муки? А если нет? Какой смысл в существовании Вселенной, если она безразлична? Чтобы ты не делал, разрушал или строил, если после смерти ничего нет, то я не вижу смысла в таком мире...

Он замолчал, продолжая запивать сигаретный дым пивом. Кондор искоса посмотрел на Мартинеса: "Интересно, во что на самом деле верит Мартинес?"

— Не помню, кто сказал, — произнёс капитан. — Но самый лучший солдат — это человек, который лишился всего. Когда Джона убили, я понял, что мне больше не нужна эта жизнь. Я не собираюсь ею наслаждаться или ценить, хоть она и единственная. Я труп, Кондор. Труп Мартина Мартинеса, капитана первого ранга Арагонских Стражей. Отца Джона Мартинеса и супруга Карины Грейвс. Но пока ноги меня держат, я буду рвать их. Рвать столько, сколько существую в этом мире. Но тебе вовсе не обязательно идти по этому пути. У тебя есть Камилла, живи ради неё. Ради друзей. Они о тебе и правда заботятся, хоть каждый и по-своему, — сказал он с поникшим взглядом.

— Боюсь, в этом Аду высок риск стать таким же, как и ты, учитель, — грустно вздохнул Кондор.

— Война — это не Ад, — ответил наставник, вытирая намокшие глаза. — В Аду страдают грешники, а на войне — все подряд.

(с) "Проект Обсидиановое небо"