О злости

Лето снова будит нас. 

Ранним утром на набережной задохнуться можно от окружающей красоты. Казалось бы, всё те же деревья, побитые временем бетонные плиты и небо, а дышишь так, что становится больно рёбрам. Красиво так, что непроизвольно набегают слёзы. И это счастье – просто быть там.

Но так было и бывает не всегда. 

Почему?

Почему мир не всегда так очевидно прекрасен? Откуда эти долгие часы, дни и месяцы летаргии?

Со мной такое было после одной сейчас кажущейся совершенно невероятной и очень печальной для меня истории.

Подруга купила себе сумочку. 

Сумочка, как сумочка: чёрная, из свиной кожи, довольно дорогая – я бы себе такую никогда не взяла. Но подруге она подходила. Может быть из-за брелка в виде цветка, что крепился к одной из ручек. Посмотрел и сразу ясно, кто тут нежный цветочек.

Был у этой сумочки один, но существенный недостаток. На неё реагировали электронные рамки в магазинах. Куда не пойдём, обязательно под оглушительный писк. Заканчивалось это обычно тем, что охранники заглядывали к нам в сумки и, убедившись, что мы ничего не украли, отпускали нас с миром.

Мы даже шутили друг над другом, что с такой сумкой и не стащишь ничего, потому что всё внимание приковано к тебе. Не то что бы нам хотелось, но немного посмеяться над собой, всегда приятно.

Однажды мы пришли в сетевой магазин, где продают одежду. Рамка запищала, к нам подскочили девушки-продавцы и пригласили на кассу. Мы удивились, но не стали отказываться. Это был магазин, в который мы заглядывали довольно часто, потому что любили наряжаться, поэтому определённый лимит доверия у нас был. 

Мы подошли к кассе, наши сопровождающие поводили по сумке какими-то штуками, похожими на насадку для пылесоса, и те снова запищали. Тогда девушки потребовали сумку открыть. 

Я удивилась – ведь мы только зашли. Зачем проверять сумку? Но подруга спокойно сумочку открыла и позволила туда заглянуть. Ничего криминального там не было, но поскольку сумочка была совсем небольшая объёмом, вещи лежали там довольно плотно.

– Вытащите, пожалуйста! – потребовали продавцы.

От такой наглости я настолько растерялась, что не нашла, что сказать. Подруга видимо тоже, поэтому вытащила и выложила телефон, кошелёк, футляр для очков, ключи, упаковку с влажными салфетками, спрей для рук, флакончик с духами, блистер аспирина, гигиеническую помаду и старую поломанную серёжку, которую она всегда носит с собой как талисман.

Ничего такого, чего стоило бы стыдиться.

Но все эти вещи на стойке, вызвали у меня ощущение невероятного возмущения. Как смели они так нагло и беспардонно лезть в чью-то личную жизнь? 

Ведь каждая женщина знает: сумка – вся её жизнь.

И тут непонятно кто и непонятно зачем, выставил эту жизнь под взгляды чужих далеко не добрых глаз.

– Как видите, мы ещё ничего не успели украсть! – не выдержала я.

Подруга слегка сморщила лицо, давая понять, что нет смысла затевать ссору. Девушки ещё раз поводили по сумке, послушали как пищит прибор, после чего мы собрались и не сговариваясь ушли из магазина.

К счастью, всегда есть выбор. Даже любимому магазину всегда можно найти альтернативу. Но что это было я так и не поняла. А главное злость на чужую бесцеремонность не хотела никуда деться. Даже после того, как мы купили желаемые вещи в других местах.

Я возмущалась наглости во время нашего обеда, пожаловалась вечером по телефону маме, рассказала про возмутительное поведение продавцов всем своим друзьям и знакомым, но меня не отпускало.

Я была зла.

И спустя неделю злость не покинула меня.

Тогда я пошла в этот магазин снова. Не зная зачем, потому что неделю назад поклялась сама себе и подруге, что ноги моей больше там не будет. Поскольку я была одна, рамки на меня не среагировали, я спокойно прошла и бродила по магазину, пока не остановилась возле стойки с шарфами.

Надо сказать, что один из них мне приглянулся, но купить его я, конечно же, не могла, потому что тратить деньги у врагов – а я ощущала себя именно в стане врага – это совсем не то, что стоит делать.

Заметив, моё внимание, одна из девушек, что мучила нас на прошлой неделе, подошла ко мне с извечным вопросом, чем мне помочь.

Меня и в спокойном расположении духа не очень вдохновляют назойливые продавцы, а уж после произошедшего, я хотела, сказать ей, чтобы она разбила себе лицо об эту стойку.

Такое желание совсем не украшает меня – но я была так зла!

Разумеется, я промолчала. Но вместо это сгребла со стойки кучу шарфов, намеренно делая так, чтобы наделать как можно больше беспорядка и ушла в примерочную.

Там я внезапно поняла, что понравившийся, мне шарф, сделан из очень тонкой и нежной ткани, и одолеваемая собственной злостью, вырвала из него магнит. После пропустила изуродованную вещь через шлевки брюк и прикрыла сверху курткой. 

Доказать, что я не пришла в таком виде в магазин, ни у кого не было возможности, а выдающий меня магнит, спрятала под коврик в примерочной.

Буркнув, что мне ничего не понравилось, я буквально швырнула остальные шарфы ещё одной продавщице, и гордо покинула магазин.

Ничто и нигде, естественно, не запищало.

Так я впервые украла вещь из магазина и поняла, как это легко.

Меня так распирала злая радость, что мне очень хотелось с кем-нибудь поделиться. Но, увы, было нельзя. 

Никто такое не одобрит, понимала я, но всё равно радовалась, чувствуя, как приятна и сладка месть. И чем дольше я об этом думала, тем она была слаще.

 Ведь я понимала, что недостачу придётся платить этим самым продавцам, которые зачем-то нас унизили. А шарфы в том магазине стоили дорого.

Через неделю я пошла туда снова. Но уже не просто так, а положив в карман маникюрные ножницы. И стащила я уже не один, а два шарфа.

И хотя носить их после того, как я продела в них дыру в самом центе, никак было нельзя, я всё равно радовалась своим подвигам, представляя как поплачут те наглые девицы, когда с них высчитают недостачу. 

В третий раз я вынесла три шарфа. И кражу снова никто не заметил.

Успех, пусть и в таком мерзопакостном деле, так окрылил меня, что в четвёртый раз, я туда уже не шла, а летела. Но меня ждало разочарование, стойку с шарфами передвинули к кассе, и продавцы теперь за ней очень внимательно наблюдали.

Я снова была зла. Меня переиграли!

Довольно долго я бродила по залу, не зная как теперь быть, а потом наткнулась взглядом на ценник футболки, удивилась, что она такая дорогая, внутренне возмутилась, но потом, прямо посреди торгового зала, вырезала из неё магнитик и спрятала его в карман, висящего рядом бомбера. Убедившись, что никто за мной не наблюдает, я быстро запихала вещь за пазуху, помня, как здесь тщательно проверяют сумки, и снова ушла, как ни в чём не бывало.

Ещё, наверное, месяца два или три я ходила в этот магазин, каждые выходные и тащила всё подряд, ориентируясь только на ценник. Чем выше была стоимость вещи, тем больше я радовалась. 

Однажды меня даже остановил охранник и показал открыть сумку, что я с лёгкостью выполнила, потому что никогда туда ничего ворованного не клала, даже холодная погода и та мне помогала.

Чем дальше, тем более наглой я становилась.

Я могла мило поболтать с девочками-продавцами, или что-нибудь купить, но я знала, что ущерб, который я нанесу, окупит все расходы.

Я всё ещё была на них зла.

Вроде бы я не раз отомстила, но злость вспыхивала снова и снова. И почему-то была уверена, что они заслуживают именно такого наказания.

Наверное, эта история закончилась бы тем, что меня всё-таки поймали бы. Вычислили по камерам. Или ещё что-то. Тем более я замечала, что продавцы смотрят на меня с подозрением. Но когда это случалось, я подзывала их к себе, и заставляла себе помогать, в итоге купив на полушку, а навредив намного больше. Купленные вещи я тоже изрезала. Потому что мне было противно надевать что-то купленное там.

Но магазин закрыли. Не знаю из-за чего. Но когда это случилось, я почувствовала облегчение.

Как будто какая-то мрачная клейкая паутина, что стягивала меня всё туже и туже, вдруг разорвалась. 

Я снова смогла дышать.

Несколько дней я выносила наворованные трофеи на помойку, испытывая лишь облегчение. Пока какая-то неопрятная тётка с пропитым, отёчным лицом, которую я часто видела на той самой помойке, не заворчала, глядя на очередной выброшенный мною пакет.

– Всё носит и носит! Зачем рвать-то? Жалко чоли?

Она так глянула на меня, из-под этих своих набрякших век, что меня словно кипятком ошпарило. И впервые за всё это время стало стыдно.

Не за воровство даже.

А за то, что вещи испорчены.

Ведь она не могла знать, что я их украла. 

Как дошла домой, я не помню. Меня буквально накрыло волной стыда и отвращения к самой себе. 

Я вдруг представила, что думала бы я о человеке, если бы узнала, что он поступил так, как поступала я.

Несколько часов я прорыдала, искренне не понимая, как можно было так опуститься, как можно было позволить злости завести меня так далеко и в такую мерзость.

Мне казалось, что все те дыры, что я вырезала на одежде, чтобы её украсть, на самом деле вырезаны на мне. И сквозь них теперь всем видно, какое я злое, наглое, лживое существо.

Я вдруг поняла, что за время, посвящённое мною воровству, я незаметно для себя отдалилась от всех друзей и знакомых. Они всё ещё были в моей жизни, но всё это время я жила как будто в вакууме.

А теперь мне так захотелось поговорить.

Именно поговорить, а не отделаться парой дежурных фраз.

Но было так стыдно!

Поэтому я не смогла. 

Хотя спустя некоторое время общение снова наладилось, и с друзьями снова всё стало, как раньше, будто и не было моего долгого молчания. И я даже успела поверить – всё хорошо, всё так и будет, словно не было в моей жизни злости, подлости и вранья.

Но, к счастью, к моему большому счастью, так не получилось.

Мы собрались отмечать день рождения. Большой и радостный день. 

Для таких дней у нас была традиция – каждый должен был встать и наговорить имениннику чего-нибудь и от всей души. Пить при этом было не обязательно. Главное сказать. После можно было обниматься и целоваться. Но всё-таки сказать хорошее – в приоритете.

Я, с одной стороны, очень любила эту традицию, потому что было очень радостно всё это слушать, даже когда это не тебе, но сама говорить не очень жаждала, потому что стеснялась. Поэтому выступала я обычно очень кратко. Что-то в духе – я очень рада, что ты есть.

Как положено я поднялась, быстренько высказалась и хотела нырнуть обратно, но не успела. Именинник поднялся тоже и говорит, мне в ответ:

– Главное, что ты к нам снова вернулась. И если тебя, кто обижал. Ты скажи, найдём и объясним, что так делать не надо.

А дальше было, как в кино.

Его слова, слова человека хорошего и искренне желающего мне добра, были для меня, как удар.

Мои пальцы, в которых я держала бокал, непроизвольно сжались, да так, что только брызги полетели в разные стороны. 

К счастью, никто, кроме меня, не испачкался – в бокале была минералка – и не поранился. Да и моя рука не очень сильно пострадала, даже следов почти не осталось. Рану мы быстренько промыли и перевязали. А вот с остальным оказалось сложней.

Я заставила себя рассказать. 

Всё. Начиная от того дурацкого дня, где выворачивали сумку подруги, и до того, где после слов бомжихи, выворачивало уже меня.

Как мои друзья реагировали, я не знаю, у меня не было сил смотреть. Да и не увидела бы я ничего, потому что солнечный летний вечер для меня сделался самой тёмной-тьмой. 

Возможно, мне что-то говорили, но я не слышала.

Единственное, что в итоге я помню, что меня замотали во что-то тёплое, и отвезли домой.  Я пришла в себя, лёжа на собственной кровати, прямо в уличных туфлях и смотрела, как быстро пробивает синью ночную тьму.

К счастью, летом короткие ночи. 

Пока была тьма, я вся была остекленевшая, словно все части того бокала застряли во мне, не в ладони, а между рёбрами – двигаться и дышать мне было невыносимо больно.

А когда стало светлеть, я поняла, что всё это – я заслужила. 

Что я сама позволила своей злости сожрать всё то хорошее, что было в моей жизни.

А когда стало совсем светло, я встала и как была в праздничной юбке до пят, туфлях на шпильках и в чьём-то пледе, так и поплелась на залив. 

Десять минут ходьбы, и я оказалась в мире, где нет злости и суеты, есть только невероятная красота, которая взрывает тебе нервы, ломает рёбра и заставляет дышать так, глубоко, как только ты можешь.

Мир был так невероятно красив, что мне хотелось выйти из собственного тела.

Чтобы это замечать, нужно так мало – не позволять себе тонуть в злости, суете и лжи. Это поняла я тогда. 

И теперь каждый год я с нетерпением жду начала лета, чтобы прийти куда-нибудь, где видно рассвет, и убедиться, что я всё ещё могу видеть. И стараюсь не поддаваться гневу, чтобы даже крошечная злость не отбирала у меня время для радости.