Дикий лит-спринт. Март.

Салют, сочинители! Продолжая суровую историю участия в литературных конкурсах, сделаем шаг назад и вернемся в март этого года. Чехарда мощных оттепелей и упрямых заморозков, солнечная Москва, дедлайн работы над рассказом для журнала «Новая литература».

Объявив призовой фонд в 30 тысяч рублей, редакция запустила турнирку по грязному реализму имени Буковски. Первой ассоциацией стал старый диссидент-педофил Владимир Буковский. Жанр для этого типа подходящий, прикинул я, и стал вспоминать рассказы своего русского деда про либеро-тусовочку застойных лет. Все они тогда были иноагентами – говорил дед – просто мы об этом еще не знали. Хотя дед-то, может, и знал.

В голове уже крутилась пара грязных сюжетов с Сахаровым и Боннэр, когда пролистанное положение о конкурсе выдало, что там все-таки значится имя Чарльза. Не Владимира. При внимательном изучении «й» в фамилии тоже не оказалось. Размышляя об этой путанице, я понял, что дело – в окружающих пейзажах – моя электричка миновала поселок Малаховку, где до революции компании собирались еще более-менее приличные, а после стала тусоваться всякая сволочь типа Сиднея Рэйли.

Что до Чарльза, то американский пьянчуга мне в целом не чужд. Крупицы неуловимой морали в его жизнеутверждающих рассказах занимали меня целое лето после окончания 10 класса. Дьявол был горяч. В общем история обернулась даже интереснее, ведь конкурс требовал уже на дальних подступах отстреливать литературные завитушки, которые здесь так любят, и говорить строго по делу, без соплей, сантиментов, но с водкой, кровью и спермой. Выражаясь прилично, работа предполагала минимум художественности, минимум рефлексии, обещая взамен кайф от чернухи и развлекуху со стилизацией.

Я, однако, решил пойти иным путем. Чернуху сделать фоновой и сосредоточиться на любопытной фактуре, к которой меня как раз мчала электричка и которую я давно хотел литературно переработать.

Итак, к соли. На ближайшие пару лет одна из конечных московского диаметра Д3 станет местом сбора беспощадно колоритной тусовки старых игроков Ипподрома. Мира, наблюдаемого мною с перерывами более десяти лет. От олдскульных трибун Жолтовского на Беговой с дедами в длинных кожаных пальто, с таблицами и карандашами в руках, с ядреными сигаретами и водочкой за грязными столами, с воплями «Варыгин, сука, не подведи», до тех же трибун эпохи ковид, унесшей в небытие многих харизматичных обитателей и заполнившей ряды убогими хипстерами с крашеными волосами под дешевыми шляпами. И вот – новая эпоха. В облезлом брежневском здании под Раменским. Возвращение к истокам, знакомым типажам.

В тот день я будто встретил инкарнации старых знакомых – вальяжных полных и длинных дедов с палками, с чекулями, с огнем в глазах, со знанием дела. Крутейший культурный код, внутри которого одни бывалые учат ставкам молодняк моего возраста, другие, расположившись с мобильником на лавке, принимают ставки из дальних краев, а, быть может, даже у тех самых завсегдатаев Беговой, для которых новая лошадиная локация – место недостижимое.    

Короче публика тут такая, что брызги грязного реализма разлетаются во все стороны. Из-под копыт рысистых пород. Из-под колес упряжек. Не укроешься. Конечно, реализм не обошёлся у меня без сентиментальной нотки. Все же я русский писатель каталонских корней, а не упитой немецкий америкос Карл/Чарльз с папашей садистом и ледяной мамкой.

Рассказ дался легко, часов за 8 в два захода. Редактуру прошел сначала в студенческом крафте на Университете, потом в столовой у местных китайцев. Также легко прошел в лонг, куда взяли почти все, что так или иначе соответствовало требованиям.  

Конкурс в разгаре – идет голосование на сайте журнала. Потому давать оценки организаторам пока не стану. Скажу лишь, что достойных рассказов примерно половина. Мой (да и не только мой) фаворит – сочный средиземноморский «Ребетико».

А вообще. Жанр этот легко читать, легко писать, но от него устаешь. Жизнь грязнее.