К флэшмобу о власти и правителях

Дарья Нико предложила флэшмоб: "Повелители, правители, короли, императоры всех вымышленных и реальных миров... давайте соберем отрывки, где виден характер этих могущественных людей и где они совершают какое-то впечатляющее действо".

Правители в моем апокрифическом продолжении "Камбрийского" цикла, разумееется, присутствуют -- и исторические, и заимствованные у Владимира Коваленко, и придуманные мной. Я хочу показать здесь придуманного мною героя -- несмотря на то, что стать правителем ему еще только предстоит. Почему именно его -- прежде всего из-за эволюции характера, случившейся с ним невероятно быстро.

Итак, наследный принц Мерсии Кердик, сын короля Пеады и королевы Сэнэн верх Ноуи (в нашем реале такого брачного союза не было, его придумал в "Камбрийской сноровке" Владимир Коваленко), пасынок коварной Альхфлед, второй жены Пеады, предавшей мужа ради власти.

Главная моя героиня, Танька, по-настоящему знакомится с Кердиком при весьма драматических обстоятельствах: попав к Альхфлед в плен и оказавшись с принцем в одной темнице. 

Уже второй день Танька проводит в этой тесной каморке. С ней вместе — еще двое пленников. И больше никого, если не считать двух бородатых молчаливых стражников с другой стороны запертой двери.

Стражники напоминают о себе редко. Два раза приносили пленникам еду — по миске перловки и по кружке воды — да один раз вывели Таньку в отхожее место. Вот ведь позор-то какой: даже не выйти одной, неприметно, по такому деликатному делу! И шепотом, незаметно для остальных, туда тоже не попросишься: то ли и правда не понимают стражники ни камбрийского, ни ирландского, ни латыни, то ли старательно делают вид. Хорошо, что Санни выручила, перевела Танькину просьбу на саксонский.

Да, одна из пленников — Санни: жестоко избитая, с головой, наполовину обритой в знак позора. А второй — тот, кого Танька ну уж никак не ожидала здесь встретить: юный принц Кердик из дома Иклингов, сын Пеады, нынешнего короля Мерсии, и его покойной первой жены Сэнэн верх Ноуи. Оба — знакомые и незнакомые Таньке сразу, но каждый — по-своему. Санни — та стала привычной, почти родной за больше чем два года знакомства. Но вот такую ее, отчаявшуюся, поникшую, Танька, кажется, никогда даже представить бы себе не смогла — ни в учебной аудитории, ни на экскурсиях с мэтром Финном, ни на посиделках на новоселье, ни даже после ссоры с Падди или неудачного ответа на экзамене... Нет, Санни не плачет, ни на что не жалуется, даже вообще не рассказывает о пережитом. Просто молчит, сидит неподвижно, как языческая статуя, а при попытках заговорить с ней либо вовсе не откликается, либо бросает собеседнику злые слова, словно бы желая уколоть того как можно больнее.

А принц Кердик — с ним Танька виделась прежде несколько раз, когда в Глентуи приезжал мерсийский король. Виделась — но толком никогда не общалась. Будучи немного старше Этайн, принц, видимо, не считал ее заслуживающей внимания собеседницей, ограничивался положенными по обычаю учтивыми словами — и только. А еще, кажется, тогда он ее боялся: особенно это было заметно, когда юная сида, прислушиваясь к чему-нибудь или просто забывшись, неосторожно шевелила ушами. Зато в плену принц вроде бы чуточку оттаял — впрочем, может быть, это просто потому, что в здешней полутьме он не замечает Танькиного нечеловеческого облика? И все равно хорошо, что он хотя бы перестал дичиться.

Но вообще-то выглядит принц сейчас неважно: бледный, с осунувшимся лицом, с синяками под глазами. Сидит понурый, с опущенной головой, то молчит, а то вдруг принимается что-нибудь рассказывать, да только тут же и сводит весь свой рассказ к плену да к мачехиному коварству.  

И вот такие странные разговоры ведут они в темнице:

— Великолепная, простите, что я вас бужу... — тихий голос принца Кердика врывается в воспоминания Этайн, возвращает ее в реальность. Сколько же времени прошло с тех пор, как она слушала мрачные пророчества Санни?.. Увы, здесь нет часов — а с другой стороны, ну были бы они, ну узнала бы она время — и что толку?

А времени, видимо, прошло все-таки немало. Санни, оказывается, спит: угнездилась в углу на какой-то куче тряпья и свернулась калачиком. Стоит на столе миска остывшей перловки — видимо, это ей оставили... Ну почему же она не слышала, как ей принесли еду?..

— Я что, и правда спала? Даже не заметила... Простите, принц, мне так неловко... — Танька пытается улыбнуться.

— Это мне́ должно быть неловко, — качает головой принц Кердик. — Но, может быть, у меня не будет другой возможности поговорить с вами. Видите: леди Саннива заснула, наконец, — принц кивает в сторону лежащей на тряпичной подстилке Санни. — Она ведь уже три дня, по-моему, глаз не смыкала. А может, и четыре: здесь, сидя взаперти, легко потерять счет времени... Она ведь ваша подруга, да?

Танька кивает, не раздумывая: конечно, подруга — как же иначе?

И только сейчас замечает, каким умоляющим взглядом глядит на нее принц. А тот, помявшись немного и густо покраснев, вдруг горячо, торопливо шепчет:

— Тогда прошу вас, великолепная, ну предпримите же что-нибудь! Неужели вам не жалко эту прекрасную девушку! У меня сердце кровью обливается от ее несчастного вида и от сознания своей беспомощности! А вы же фэйри... то есть эльфийка... то есть сида... ну, как Святая и Вечная — значит, умеете творить волшеб...

И вдруг замолкает, оборвав фразу на полуслове, — должно быть, замечает, что Танька яростно мотает головой.

— Что вы, принц! — восклицает сида, позабыв и про стражу за дверью, и даже про спящую Санни. — Ну какая из меня волшебница! Я немножко болезни лечить умею, и то не самые сложные, да еще иногда могу ненадолго настроение поправить — вот и всё! А когда мне надо всего лишь за себя-то постоять — сразу как та бабочка оказываюсь: только и могу, что напугать — а ни ужалить, ни укусить...

— Какая бабочка? — принц недоумевающе смотрит на Таньку.

— Ну... — Танька запинается: вот как объяснить принцу про ту «танцующую» бабочку? — Ну, у некоторых ночных бабочек под тусклыми, невзрачными передними крыльями спрятаны очень яркие задние крылышки. Нападет птица на такую бабочку — а та в ответ крылышки эти ей и покажет, да еще и подпрыгивать примется. Если птица испугается — повезет бабочке! А если не испугается — ну, так бабочку и склюет.

— Значит, не сможете помочь? — печально заключает принц. — Что ж, буду сам что-нибудь придумывать. Сначала ее спасу — а потом отомщу этим негодяям за всё! — голос принца вздрагивает, а сам он вытягивает тонкую шею и делается похожим на птенца в гнезде, тянущегося за кормом. И это «отомщу» так не вяжется с жалобным голосом и беспомощным видом принца, что Танька, к стыду своему, не выдерживает и хихикает. А потом вдруг замечает на глазах принца слезы. Но уже не успевает остановить свой торопливый язык. Вот ведь никогда не позволяла себе таких дерзостей — а тут...

— Сколько лет вам, принц? Десять? Двенадцать?

— Пятнадцать! — гордо отвечает Кердик. — Меня уже давно должны были посвятить в рыцари... Леди, а может быть, вы меня посвятите — вы ведь дочь императрицы, значит, вроде бы, имеете право!

Танька сидит лиловая-лиловая, от стыда глаза поднять боится: угораздило же ее такое спросить! А в воображении ее помимо воли вдруг вспыхивает странный образ: худющий старик с острой бородкой, наряженный в ржавые доспехи, стоит на коленях перед хозяином какого-то неведомого заезжего дома... Ну да, одна из маминых сказок — про безумного, но полного благородства старика-рыцаря, жившего в далекой стране, расположенной на крайнем западе Европы... А может быть, и принц Кердик тоже безумен?

— Вы думаете, я сумасшедший? — словно угадав ее мысли, восклицает принц. — Не знаю, может быть, оно и так: у нас во дворце такое творится, что и правда с ума сойти недолго! И все-таки я немного владею мечом — а значит, смог бы хотя бы попытаться отомстить и за эту подлую измену, и за унижение, которому подвергли меня, вас... и прекрасную леди Санниву тоже... а еще — за жизнь своей матери! Весь мерсийский народ любил королеву Сэнэн — и бритты, и англы, и даже саксы, с родичами которых воевали ее отец и брат, Ноуи Старый и Гулидиен Король-над-Королями! Но это не помогло: ее все равно убили...

Но вот он же спустя несколько дней после побега -- когда ему пришлось взять на себя ответственность за судьбу англской деревни и возглавить местную самооборону, чтобы защитить крестьян от мятежников:

Зеленый стяг реял над высокой соломенной крышей, трепетал под порывами ветра. Дождь успел уже хорошо потрудиться над начертанным на нем вздыбленным конем: сейчас от коня оставались только голова, часть крупа и еще завитки гривы, и правда напоминавшие какие-то неведомые письмена.

— Кент? Странно... — задумчиво пробормотал Тревор.

Эмлин удивленно посмотрела на него, на миг задержала взгляд на красно-черно-желтой ленточке Плант-Иниров. И не утерпела, все-таки спросила:

— Простите, сэр Тревор... Ваша матушка — из Вилис-Кэдманов?

— Точно! — улыбнулся Тревор. — Только я не путаю цветов. Вижу, что полотнище зеленое, а не красное. Но конь, как хотите, похож!

Обступив их со всех сторон, на рыцарей Хранительницы настороженно смотрели воины принца Кердика — по большей части простые англы-крестьяне из Суэйнсуика и окрестных деревень, вооруженные кто вилами, кто косой, а кто и самым настоящим боевым луком или копьем. Сам принц — совсем молодой, похожий больше на мальчика, чем на юношу, — стоял в дверях и тоже разглядывал их, но не с подозрением, а скорее с любопытством. А по правую руку от принца Эмлин с удивлением обнаружила немолодого бритта с пышными висячими усами, в плаще с расцветкой какого-то незнакомого, явно не камбрийского клана.

Некоторое время принц и бритт тихо переговаривались друг с другом. Затем принц сделал шаг вперед.

— Кто вы такие? — заговорил он по-бриттски — совсем чисто, произнося слова по-северному, словно уроженец Алт Клуита или Элмета. И от того, что принц выбрал именно этот язык, Эмлин сразу почувствовала себя увереннее.

— Мы посланцы Святой и Вечной, — ответила она, почтительно поклонившись, и, тут же перейдя к делу, продолжила: — Разыскиваем ее дочь Этайн верх Тристан, пропавшую в Гвенте, в Кер-Леоне...

— Почему я должен вам верить, леди? — вдруг перебил принц, бросив на нее хмурый взгляд.

Эмлин посмотрела на него с удивлением, и узнавая юного Кердика, и не узнавая. Во время последнего, совсем недавнего, приезда Пеады в Кер-Сиди принц выглядел сущим ребенком, а теперь у него оказались совсем взрослые глаза. Взрослые и очень усталые. И голос его тоже стал взрослым.

— Вот предписание! — Эмлин протянула принцу бумагу и замерла в тревожном ожидании. Разговор мог оказаться долгим, его результат — непредсказуемым. После вероломства монахов патриаршей миссии, после измены батского шерифа принц был вправе не доверять никому.

Однако долго ждать ей не пришлось.

— Эмлин верх Аннон? Да, я слышал о вас! — быстро прочитав листок, воскликнул вдруг взволнованно принц Кердик. — С этого бы и начинали, леди!

— А вы бы мне поверили, принц? — вымученно улыбнулась она в ответ.

Тот вдруг смутился, покраснел — и словно сбросил с себя лет десять. Теперь это опять был почти подросток — ну, может быть, он выглядел на пару лет старше, чем полагалось бы.

— Как вы меня узнали? — спросил он вдруг растерянно.

Вновь улыбнувшись, Эмлин пояснила:

— Помню вас по Кер-Сиди, принц.

Принц Кердик кивнул. Потом окинул взглядом всю четверку. И, с совсем мальчишеским восторгом глядя на изукрашенные медью и серебром ножны спат, вдруг спросил:

— А эти рыцари — тоже из дружины Святой и Вечной?

— Из ее охраны, — поправила Эмлин — и неожиданно для себя добавила: — Самые лучшие.

— Пусть назовутся, — подумав, распорядился принц.

— Я Тревор ап Гриффит ап Морган ап Рис из клана Плант-Инир, — с почтительным и в же время исполненным достоинства поклоном представился Тревор.

— Я Идрис ап Ллиувелин ап Дэффид ап Родри, Вилис-Брихан, — последовав примеру Тревора, перечислил три поколения предков Идрис.

— Я Кей ап Оуэн ап Эйвион ап Берт ап Гармон, Плант-Гуалхмей, — отчеканил, перещеголяв обоих, Кей.

— Я Эйдин ап Кинвелин, — поклонившись, чуть глуховатым голосом проговорил в ответ стоявший подле принца Кердика бритт и после небольшой паузы добавил: — Элметец. Последний из клана Плант-Мор.

 

* * *

 

Во дворцах англских королей Эмлин бывала не раз: и в союзном Тамуэрте, и в занятом камбрийцами Дин Гире — а вот в жилище простого англа, как ни странно, очутилась впервые. Впрочем, даже в крестьянском доме она умудрилась оказаться в обществе самого настоящего принца. Эта странная усмешка судьбы позабавила ее — правда, неуместную мысль Эмлин быстро и привычно отогнала.

Внутри дом мало походил не только на королевские дворцы, но и на жилища бриттских фермеров. «Хижина» — другое слово Эмлин в голову не приходило. Впрочем, ни удивления, ни разочарования она не выказывала. Обидеть принца в ее намерения не входило определенно. Да и вообще, кто Эмлин была такая, чтобы судить, какой дом правильный, а какой нет?!

А в доме и правда было непривычно. Сквозь щелястые, лишь кое-где затянутые мохнатыми шкурами стены виднелось пасмурное небо. Стоявшая посреди стола тусклая масляная лампа тщетно старалась разогнать полумрак, а сквозняк столь же тщетно пытался ее погасить, раскачивая язычок бледного пламени. Сам стол, длинный, прямоугольный, тянулся чуть ли не через всё помещение. На поставленной вдоль него лавке и разместились нежданные гости принца. Сам принц и Эйдин ап Кинвелин, бывший при нем кем-то вроде советника, устроились на такой же лавке напротив. Трапеза была по-крестьянски скудной — впрочем, не ради нее они и собрались.

Принц быстро перешел к делу и сразу же огорошил Эмлин новостями.

— Великолепная уехала вчера в Керниу, — сообщил он. — Ей сильно нездоровилось.

«И вы отпустили ее?!» — нет, Эмлин, конечно же, не произнесла ничего вслух, и даже лицо ее наверняка осталось бесстрастно-спокойным. Но хотелось ей сейчас даже не высказать — выкрикнуть принцу всё, что она думала об этом его поступке.

Однако принц словно бы услышал невысказанное: покраснел, отвел глаза.

— У нас не было лекаря, — пробормотал он. — А здешняя знахарка сбежала. Нужно было отправить Великолепную туда, где ей могли бы помочь.

— Но почему в Керниу? — уже почти не сдерживаясь, воскликнула Эмлин. — Зачем?

— Я тоже не понял, — принц, казалось, смутился еще больше. — Но Робин уверял, что только там ей смогут оказать правильную помощь.

— Робин? — встревоженно переспросила Эмлин. — Добрый Малый? Мошенник?

— Зря вы так о нем, леди! — вмешался вдруг Эйдин ап Кинвелин.

Эмлин смутилась. Вспомнилось вдруг: сама леди Хранительница, случалось, вступалась за Робина. И все-таки отъезд Этайн в Керниу казался очень подозрительным, даже опасным. Задерживаться в Суэйнсуике Эмлин и так не собиралась, а теперь и вовсе заторопилась.

— Не далее как два дня назад, — принялся объяснять Эйдин ап Кинвелин, — Робин и какая-то молодая ирландка, десси из О'Кашинов, — увы, я так и не узнал ее имени — так вот, они вдвоем совершили настоящий подвиг: подвергая себя смертельной опасности, отвлекли шерифа и его кэрлов и этим помогли сбежать пленникам.

— Ту ирландку звали Орли, — вновь заговорил собравшийся духом принц. — Сэр Эйдин разминулся с моими друзьями, а мне довелось познакомиться и с Орли, и с Саннивой, и с Робином, и еще с многими славными людьми. И, — продолжил он твердо, — я доверяю Робину, в чем бы он ни был виноват в прошлом!

 

* * *

 

Пока Эмлин и ее рыцари снаряжались в дорогу, принц Кердик стоял подле них и задумчиво смотрел вдаль. Эмлин видела, как пару раз к нему подходили какие-то вооруженные люди, докладывали об обстановке. По всему выходило, что в окрестностях стало совсем спокойно. Даже неприятные новости — и те были мирными: обрушилась крыша заброшенного саксонского дома, да сбежавший вол потравил фермерский огород. Однако сваленные у стены трофеи — боевые топоры и ножи-саксы — говорили сами за себя: совсем недавно крестьянам пришлось принять настоящий бой.

Прощались они с принцем Кердиком и сэром Эйдином поспешно, но сердечно. Уже совсем готовая вскочить в седло, Эмлин все-таки не утерпела, спросила напоследок:

— Принц, а что означает зеленое полотнище с белым конем?

— Мачеха и ее приспешники опоганили мерсийский косой крест, — гордо выпрямившись, ответил тот. — Поэтому я поднял штандарт своего предка Эомера, короля древнего королевства Рохан. Великолепная рассказала мне про его подвиги, это был истинный герой!

Наконец всё сложилось! Чудесные истории, которые леди Хранительница рассказывала своей дочери, Эмлин слышала не раз.

Разумеется, она промолчала, не попыталась разубедить Кердика. Даже если принц и заблуждался, предка он выбрал себе действительно достойного.

Увы, на том эпизоде я с Кердиком и простился и больше к нему не возвращался. Но почему-то мне кажется, что ему суждено было стать достойным королем.