О Восточном фронте

Не пистоль. Вещица на ладони Черного Барона была миниатюрной, но не относилась к оружию. Просто небольшая пластина из потемневшего металла в форме геральдического щита. «Ротиммуннур» экономит силы, воздух в боевом отделении едва-едва мерцает, но даже в скудном освещении я могу разобрать детали – два скрещенных меча, поверх которых отчеканена надпись «Demjansk», а ниже, у самой оконечности щита, короткая цифра – «1942».

Я не знаю, кто такой «Demjansk», этого имени нет среди тех адских владык, которые мне известны, но цифра выглядит солидной и внушительной, способной раздавить одним только своим видом. В сорок втором году происходили многие скверные вещи и мне не хочется думать о том, свидетелем скольких из них выпало быть Черному Барону.

«В конце сорок второго года мы участвовали в штурме Сары-Су, - демонолог демонстрирует крошечный щиток каждому из нас. Сдержанно, как демонстрируют не наградное оружие, полученное из рук августейшей особы и усыпанное брильянтами, а старую рану, порядком зарубцевавшуюся, но все еще причиняющую хозяину неудобства, - Полгода мы с русскими терзали друг друга посреди мертвых заснеженных равнин, призывая для этого тварей, которых вы не захотели бы увидеть собственными глазами. Мы запасли столько осадной техники и пушек, сколько я не видел никогда в жизни, но вся эта мощь не могла нам помочь захватить проклятый город. Русские держались так, будто позади них был не Ад, а нечто еще более страшное. Но их оборона уже трещала, и мы вводили в бой все новые и новые части, силясь развить успех, охваченные азартным исступлением, точно юный баронишка, швыряющий на игорный стол все новые и новые гульдены. Баварские мушкетеры, шварцвальдские горные егеря, наемные генуэзкие фузилёры, лучшие фламандские ландскнехты… Все эти части славно послужили нам во времена Французской кампании и сейчас должны были переломить хребет проклятому Гаапу, мы уже воочию слышали его треск. Кампанией командовал генерал-оберст Фридрих Вильгельм фон Гуксхаген, любимец адских владык, автор многих наших побед и свершений. Ходили слухи, после победы под Сары-Су ему было обещано звание генерал-фельдмаршала, в связи с чем он раскошелился на личную театральную труппу. Говорят, они ставили батальную мистерию «Сары-Су в огне», которая должна была затмить даже «Золото Рейна» старикашки Вагнера, и уже дошли до третьего акта, когда внезапно оказалось, что наша самая величественная победа уже превратилась в наше самое страшное поражение».

Повертев щиток в руках, Черный Барон прячет его обратно в карман. Даже поспешнее, чем следовало, словно потускневшая холодная сталь жжет ему пальцы.

«Доблестные баварские мушкетеры, прославленные генуэзские фузилёры, бесстрашные фламандские ландскнехты – все они бросились прочь, словно сам Дьявол наступал им на пятки. Но выскочить успели далеко не все, многие завязли насмерть, а челюсти Гаапа перемалывали наши полки, точно сдобные булки. Типично русское коварство, которое сокрушило так много самоуверенных голов в герцогских коронах за последние века… Мы с «Ротиммуннуром» и Бобби Воллем тоже должны были сгинуть там, остаться среди нагромождений скрюченных почерневших тел, холодные кости которых монотонно дробят зубами страшные твари. Но в последний момент про нас кто-то вспомнил, а может, адские владыки за нас словечко замолвили… Мы успели выйти из окружения, и это не было похоже на ловкую ретираду. Мы удирали, давя обозные телеги и замешкавшихся конюхов, вокруг нас полыхали костры, кричали раненые, судорожно искали поживу мародеры. А перед нами удирала театральная труппа, так и не поставившая свою мистерию, в золоченой карете с гербом фон Гуксхагена. Вот только самого фон Гуксхагена там не было».

Боден усмехается. 

«Остался прикрывать арьергард?»

«Злые языки утверждают, что он просто замешкался. Так долго собирал в сундуки свои награды, трофеи и драгоценности, что упустил свой последний шанс на спасение. Оказался заперт наступающими русскими ордами в небольшом придорожном форте, который использовал в качестве штаба. С ним было меньше ста человек, но не телохранителей и даже не пехотинцев. Его личная мушкетерская рота сбежала, теряя шпоры, едва только заслышав грохот русских бомбард. При нем осталась только свита – лощеные штабные офицеры, сроду не державшие в руке ничего опаснее вилки, их адъютанты, вышколенные смазливые педерасты в напудренных париках, и прочий сброд, который обыкновенно вьется при свите, образуясь сам собой – чьи-то фавориты, любовники, посыльные, распорядители, поэты… С такой армией сам Валленштайн, герой Оффентуррена, не смог бы взять даже курятника. По-хорошему ему стоило бы вышибить себе мозги, чтоб избежать позора, но мы сомневались, что фон Гусхаген решится на что-либо подобное. Слишком жидкая кровь, не чета тому вареву, которое адские владыки заливают в жилы настоящих полководцев... Единственное, на что он решился, поняв, что бегство сделалось невозможным, приказал запереть ворота и приготовить форт к обороне. Это был смелый поступок, но не очень мудрый. Стены форта были крепки, имелись кое-какие орудия, он смог бы выдержать штурма два или три даже с такой жалкой гвардией, которая оказалась заточена в его стенах. Но не изматывающую долгую осаду, которыми так славятся русские. Форт готовился к обороне в спешке, неумело, к тому же интенданты, удирая, успели прихватить собой все, что только удалось, неудивительно, что в распоряжении фон Гусхагена остался недельный запас пороха и двухнедельный запас провианта. Сидя в тылу, грея обмороженные зады и жадно пожирая конину, мы с офицерами второй роты заключали пари о том, как скоро фон Гусхаген выкинет белый флаг, поспешив принести клятву верности своему новому владыке, архиврагу Гаапу. Ставки были так себе – почти все сходились во мнении, что он сделает это сразу же, едва только на горизонте появится первый русский крестьянин с рогатиной». 

«Фон Гуксхаген удивил всех нас. Он не выбросил белый флаг, когда русские отряды наглухо обложили его крепость со всех сторон. Не выбросил и тремя неделями позже, хотя к этому времени он со своим жалким гарнизоном, прикончив весь провиант, уже должен был доедать последний ремень. Конечно, русские могли бы попросту вмять форт в землю, пушек-то у них хватало с избытком, но они предпочли развернуть планомерную осаду по всем правилам. Не из человеколюбия, конечно, просто фон Гуксхаген нужен был им живым. И, надо думать, они чертовски удивились, когда спустя месяц осады ворота форта остались запертыми, а императорский стяг продолжал по-прежнему реять на башне».

«Может, они передохли все там? – предположил Йонас, - Чума, тиф…»

Черный Барон качает головой.

«Ничуть не бывало. Форт был жив. По ночам в нем зажигались огни, были видны фигуры, доносилась человеческая речь и даже смех. Судя по всему, крошечное воинство фон Гуксхагена, несмотря на осаду, пребывало в добром расположении духа. Едва ли это было бравадой. Штабные офицеришки склонны демонстрировать смелость перед лицом опасности не более, чем коты склонны играть в шахматы. Скорее всего, они уповали на скорое спасение. У фон Гуксхагена были кое-какие связи в адских чертогах. Каких-то мелких владык он снабжал золотом, каких-то – свежим мясом, обильно достающимся ему на поле боя, кому-то помогал, кому-то оказывал услуги… Жалкий изворотливый червяк, он в самом деле рассчитывал, будто Ад вспомнит про его существование, отправив ему на выручку огненнокрылых демонов, которые опустятся с небес и унесут его прочь, прямиком в императорский дворец, не запачкав ботфорт!»

«Хитрый сукин сын, - пробормотал Боден, - Уверен, будь он обычным ефрейтором, Ад не дал бы за его шкуру даже фальшивого гроша…»

Черный Барон отвечает ему мягкой улыбкой.

«Хитрый сукин сын слишком плохо знал силы, с которыми играет. К исходу второго месяца сделалось ясно, что огненнокрылые демоны-спасители запаздывают, а может, и вовсе не спешат на помощь. Его императорское величество хоть и объявлял сплошь и рядом о том, что собирает силы для контрудара, чтобы снять осаду и вызволить своих верных слуг, не очень-то усердствовал в этом отношении. Ему пришлось отдать приказ четвертовать и сварить в масле двадцать тысяч беглецов только для того, чтобы превратить бегство во сколько-нибудь организованный отход и восстановить власть. Вассалы фон Гуксхагена, прежде охотно лакавшие вино из его погребов и провозглашавшие клятвы в его честь, поспешили подыскать себе новых сеньоров, быстро списав его со счетов. Союзные графья тоже были бессильны прийти на помощь – проклятые «барбаканы» Белета травят ядами поля, второй год отчаянный неурожай, сбор даже роты пикинеров обойдется в триста гульденов в месяц, ландскнехты же и вовсе заламывают за свои услуги столько, что немудрено пойти по миру… Фон Гуксхаген ни от кого не получил помощи. Но с упорством, не понятным ни его врагам, ни союзникам, цеплялся за жизнь. Осажденный гарнизон не пытался вести огонь из форта – вероятно, экономили порох для штурма – но и ворота отпирать не спешил. А ведь судя по тому, что миновал месяц осады, они уже должны были сожрать всех крыс и дождевых червей в форте! Наконец у русских истощилось терпение. Их демонологи слаженным ударом обрушили стены – русские всегда были хороши в Стоффкрафте, магии трансмутации и трансформации – а пехотные порядки пошли на штурм. Никто не сделал по ним из форта ни единого выстрела. А оказавшись внутри, они увидели, почему…»

Черный Барон делает паузу и некоторое время чистит свою трубку. Будь он обычным человеком, я бы подумал, что он нарочно испытывает наше терпение, как это делают злокозненные рассказчики, измываясь над слушателями. Но Черный Барон во многих отношениях не обычный человек. Поэтому мы терпеливо ждем, ерзая на своих местах.

Черный Барон заканчивает с трубкой, вздыхает и убирает ее в карман. 

«Они ожидали увидеть внутри фон Гуксхагена, едва живого, изможденного, быть может, умирающего. Голод – жестокий наставник, взыскивающий за свои уроки втридорога. Я видел людей, которые, проведя в голодной осаде всего месяц, теряли человеческий облик и рассудок, превращаясь в захлебывающихся слюной псов, готовых обгладывать человеческие кости. Но фон Гуксхаген выглядел румяным и вполне довольным судьбой, он, кажется, не потерял ни единого пфунда мяса за все это время, как это свойственно людям, вынужденными питаться похлебкой из лошадиных копыт и вареными подошвами собственных сапог. А вот его свита… Те выглядели куда как хуже. Сперва их едва было не приняли за демонов. Скелетоподобные существа, облаченные в зловонное тряпье, они кружились в танце, вальсируя во внутреннем дворе, временами издавая безумный хохот и цедя воздух из грязных, совершенно пустых, бокалов. Мутные, затянутые гноем, глаза, вывалившиеся от голода животы, развороченные цингой челюсти… Они были живым мертвецами в грязных лохмотьях, но, верно, сами не видели этого, как не видели русских штыков, устремленных на них. Какой-то адъютант с шитой золотом перевязью поперек иссохшей груди слишком резво дернулся – и русские приколотили его ножами к стене, но и тогда он продолжал хихикать, любезничая невесть с кем, провозглашать тосты и лучезарно улыбаться…»

Йонас морщится. 

«Какая гадость». 

«Хейсткрафт, - спокойно поясняет Черный Барон, - Всего-навсего Хейсткрафт, одна из четырех высших адских наук, ведающая чарами сознания и разума. Фон Гуксхаген не был наделен Адом ни мудростью, ни отвагой, но других талантов ему хватало с лихвой. Все то время, что длилась осада, он внушал своим подопечным, что они веселятся на балу, забыв про еду – в то время, пока сам преспокойно ел в три горла, ни в чем себе не отказывая. Когда русские палачи допрашивали его, он будто бы даже твердил, что поступил так не потому, что желал сохранить себе жизнь, а потому, что хотел избавить от страданий своих офицеров. Одурманивая их разум, не давая им осознать опасность, он в некотором роде оказал им услугу…»

Вы прочитали - и вынырнули. А мне там еще месяц или два.