Ситро

Кажется, только Блаженный Августин считал память чудом и тайной, дарованной человеку Богом, и удивлялся ей, как чуду и тайне. Мы ничему не удивляемся, мы начинаем ценить память только, когда начинается ее частичное выпадение. Между тем, память, действительно, творит чудеса и не торопится раскрывать свои тайны.Недавно подруга процитировала строчку из сочиненного мною на хлопке стихотворения. Она запомнила его, для нее это оказалось важно. Я настолько забыла, что смотрела на присланную строчку как на слова какого-то другого, незнакомого мне человека. Случайно натыкаясь на свои рассказцы тридцатилетней давности, я не могу поверить: это я? Нет, речь не о шедеврах, про которые можно с восхищением сказать: "Неужели я так могла?" И не о хламе, который вспомнить стыдно. Рассказцы как рассказцы, где-то неплохие, в чем-то очень средние, не в том дело. Мне они кажутся незнакомыми, потому что не сохранилось связанных с ними воспоминаний. Как они писались? Почему? Дома или в студенческой аудитории,  в рабочем кабинете или на сборе хлопка? Не помню, хоть режьте.А вот бутылочку ситро, которую бабушка положила в сумку с бутербродами, провожая меня на школьную экскурсию, помню, словно вчера ее разбила. Помню осенний день, пасмурный, но тихий и довольно теплый. Без ветра и дождя, как обычно бывает в Пензе осенью. Помню, что бутерброды были с маслом и очень вкусной докторской колбасой. Они потом пропитались вкусом ситро, вылившегося из разбитой бутылки, и стали еще вкуснее.И до сих пор помню, как огорчилась, споткнувшись и неловко ударившись сумкой о каменный столбик из школьной ограды. Не тому огорчилась, что осталась без любимого напитка. И не тому, что  могут поругать - меня никогда дома не ругали.Огорчило совсем другое: бабушка старалась, собирая меня на эту экскурсию-пикник, ее сумка была маленьким знаком любви. А я оказалась к этой любви недостаточно внимательной.Сначала я даже не хотела ехать, учительнице уговаривать меня пришлось. Потом успокоилась, и день в осеннем лесу прошел замечательно.А вечером я все же поделилась с бабушкой этим своим огорчением, и чем оно вызвано. Она засмеялась, поцеловала меня и почему-то сказала: "Спасибо". Теперь я знаю, почему, а тогда не поняла. Тогда мне было девять лет. Откуда понять?Пустяковое событие, которое я помню больше половины века. Огромные желтые и красные листья под ногами, остроконечная шапочка с помпоном на голове, сумка в руке, вкус ситро на бутербродах оказались важнее всего, что когда-то строчила в "порыве, понимаешь, вдохновения".Может, потому что такая простая и настоящая любовь стоит  любых порывов?  Не знаю. Память для меня тоже чудо и тайна. Вряд ли когда-нибудь сумею ее разгадать.