Первая встреча

Присоединюсь к флешмобу от Елены Логиновой, он как раз в тему. Сержа и Киру я представил, теперь можно поговорить об их первой встрече.
Правда, иллюстраций к соответствующим главам пока нет, а текст заимствуется из старой редакции (в нынешнем варианте эти главы ещё не опубликованы), однако я не думаю, что эти отрывки существенно изменятся.

Кира:

«И чего они такого в нём находят?! — думала Кира по дороге к метро, — обыкновенный бабник, разве что, интеллект выше среднего…»

Женским вниманием Глеб обделен не был, и кое-каким очарованием этот волоокий сердцеед, несомненно, обладал. Плохо было то, что Глеб даже не трудился запоминать тех девушек, которые его уже отшили, а значит, подобные выходки будут повторяться.

Но уже в подземке девушка и думать забыла о страстном Дон Жуане. Ей не терпелось добраться до дому и сесть за инструмент, чтобы уже по-настоящему насладиться пленившей её мелодией.

А та и не собиралась отпускать. Неистовое крещендо этих звуков уже ревело подобно поезду в тоннеле.

Кира была готова поклясться, что ей и не нужны никакие ноты — она по памяти сыграет всё, от начала и до конца. И всегда могла сыграть, только почему-то забыла об этом.

Почти у самого дома, на улице Дзержинского, девушка вспомнила, что за новогодние праздники её холодильник совсем опустел. Время приближалось к шести. Субботним вечером в очереди можно застрять надолго, но выбирать не приходилось.

На удивление, покупателей в гастрономе оказалось не больше дюжины, но поноптикум был всеобъемлющим. Какой-то пенсионер-доходяга скандалил с продавщицей из-за лишней пачки папирос, две стареющих хабалки перемывали косточки чьей-то невестке, а последним к прилавку стоял невзрачный мужчина в чёрном макинтоше.

Купленное за огромные деньги или по большому блату, это пальто давно пришло в негодность и напоминало половую тряпку. Сам же его обладатель источал миазмы, рядом с которыми перегар Глеба сошёл бы за благоухание майских роз.

«Везёт же мне сегодня на интеллигентных алкашей!»

— Вы крайний?

— Что, простите?

Взгляд беспомощный и рассеянный, лицо характерно желтого цвета. Казалось, он даже не понял вопроса.

«Сколько же ты в запое, батенька?!»

— Я за вами.

Время текло невыносимо медленно. Очередь ползла к прилавку, галдели покупатели, а Кира ощущала себя как на иголках. Прогнивший Совок буквально душил её здесь своими нищетой, ханжеством и безысходностью. Ей же хотелось на воздух — к той музыке, которую теперь она не забудет никогда.

Вдруг, мужчина в макинтоше резко обернулся. Невероятно быстро преобразившись, он стал похож на дикого зверя, изготовившегося к прыжку.

Рвущим струны финальным аккордом его взгляд прожёг Киру насквозь, и не выдержав напряжения, она закричала...

Серж:

- Очухался, болезный! – она уперла руки в бока, – ты Пашка?!
- Мне бы хересу, – только и смог выдавить Серж, отрицательно мотая головой, – херес есть?
- А кто?!
Вопрос оказался нетривиальным. Не то, чтобы Салтыков не знал на него ответа, но существительные путались с глаголами и на язык ложиться отказывались. Он только часто моргал, глядя на свирепеющую фурию. Однако, немного помолчав, она сменила гнев на милость.
- Нету хересу. Еще на ноябрьские с Васькой сантехником выжрали.
- А что… Что есть? Что у вас пьют от похмелья?
- То же, что и для! Но хересу нету! – она кивнула на опустошенную банку огурцов и отошла, уступая Сержу дорогу, – рассольчику вон попей.
Облегчение пришло почти сразу. Выедавшая мозг перкуссия сменилась, пусть и унылой, но все же скрипкой. Руки продолжало трясти, но уже не так сильно. Дышать стало заметно легче.
- Вы Надя? – вспомнил Серж об этикете и сызнова приложился к банке, – мне Веня о вас…
- Внизу ещё магазин открыт, – отвечать на вопрос она не сочла нужным, – там тебя и подлечат.
- Ещё?!
- А ты чего хотел?! Шесть скоро!
- У меня в отеле…
- В отеле?! Надо же! – она придирчиво осмотрела Сержа с головы до пят, – ты из Ленинграда, что ли?! Командировочный?! Тебе до твоего отеля ещё доползти нужно. Деньги-то хоть есть, командировочный?!
«Похоже, меня выставили вон, – с иронией думал Серж, спускаясь по лестнице, – жуткая женщина!
Лифт не работал. Каждый шаг острой болью отзывался в висках, но рассол своё дело сделал, и хотелось уже не столько опохмелиться, сколько курить.
«Сколько же мы выпили?!»
Подсчёт спиртного – трудная арифметика, особенно задним числом. Скрипка визжала в самом центре сознания, мешая сосредоточиться. От ударившего в нос морозного воздуха голова шла кругом, а до гостиницы, действительно, далеко.
День, кажется, был солнечным и не столь холодным, как предыдущий. Закат догорел, и теперь ультрамариновое небо поблёскивало едва заметными звездами, припорашивая город мелким снежком. Звон далёкого ледяного колокольчика вплёлся в протяжное скрипичное нытьё, сделав его не таким отвратительным.
Витрина магазина, как и ночью, светилась тускло и устало, но теперь за нею кипела жизнь.
- Ты, дочка, мне семь пачек «Казбека» дай!
- Больше пяти в одни руки не положено!
- А ветеранам?
- Видали мы таких ветеранов! Не положено! «Беломор» бери!
Отвлекаться на галдящую очередь не хватало сил, тем более, внутри происходило что-то странное, что-то совсем не похожее на похмелье. Реальность сгущалась, как в давешнем сне. Скрипка умолкла, грянул клавесин и литавры. Колокольчик звенел навзрыд и приближался. Словно кто-то нёс навстречу музыкальную шкатулку, и чем ближе был этот некто, тем тревожней и тяжелее становилось на сердце.
- Вы крайний?
Вздрогнув от неожиданности, Серж обернулся.
- Что, простите?
Девушка с нотной папкой через плечо пристроилась в конец очереди.
- Я за вами.
«Она в спецовочке такой промасленной, берет немыслимый такой на ней…» – вспомнилась Сежу песенка с ночных посиделок.
Спецовки не было, её заменяло кургузое пальтишко грязно-серого цвета, а из-под нелепого головного убора, подобно крысиным хвостам, торчали две косички.
Глядя на это чудо, Серж невольно думал, что самое страшное преступление советской власти, это отнюдь не ГУЛАГ, это фабрика «Большевичка» – позор, который не смыть никакими партийными съездами, докладами и резолюциями.
«Господи! Но как же она похожа на Гипу!»
Такой же точёный греческий профиль, малахитовые глаза и голос, даже голос!
Серж отвлекся лишь на пару секунд, ещё не понимая, что как раз их ему и не хватит. Уже одна за другой лопались струны клавесина, а Вселенная сжалась до размеров этого несчастного, пропахшего плесенью, магазинчика.
«Нет! Это – не похмелье! Это…»
Подобное было и прежде. В критические моменты организм посылал сигналы о своей готовности действовать. Нужно лишь отключить сознание, выпустив наружу зверя, и он всё сделает сам.
Так было в Риме, Варшаве, Париже, в Далласе, но тогда Серж убивал.
Мир изменился. Он стал хрупким и тесным. Прихоть одного безумца может обойтись уже не в тысячи, а миллионы жизней. Но любую самую кровавую бойню может предотвратить всего один выстрел. И Серж убивал. Убивать он приехал и в Москву, а придётся…
Сейчас зверь чуял опасность, он выл и скулил, терзая прутья незримой клетки, он требовал свободы.
В поисках угрозы, Серж обернулся вновь. Невзрачная спортивная сумка валяется в углу поодаль, тая в себе смерть. Вторя иным звукам и задавая им ритм, уже стучит в висках часовой механизм упрятанной в сумку бомбы.
Он приехал убивать, а придётся спасать, и по возможности всех.
Слишком поздно. Таймер уже застыл на единице, а нежный перезвон превратился в набат. До адской машины четыре шага, но дорогу перегораживает это хрупкое создание в немыслимом берете, и оно же примет на себя весь удар.
Шкатулка совсем рядом, и мимо её уже не пронесут. До смерти четыре шага, а времени осталось только на один.
«Сделать шаг, чтобы ты не исчезла!»
Девушка кричит, но Серж не слышит, не слышит её и зверь, уже изготовившийся к прыжку.
Вот он, украденный у вечности миг! Вот она, сладость объятий!
Шаг сделан – шкатулка треснула. Звенят шестерни и пружинки, грохочет взрыв. Укрывая собой, Серж сминает девушку в охапку, и в клубах пламени они вместе падают на пол.
Уже в полёте швыряет к стене, а спину обжигает невыносимой болью.
Пахнет гарью, звенят битые стёкла – в магазине царит хаос.
Колокол треснул – музыка умолкает, а вместе с ней меркнет и сознание...