Дикий лит-спринт. Июнь

Салют, сочинители! Мой дикий лит-спринт близится к финалу. Стилизованный бажовский сказ, грязный реализм (тик-так, осталось 4 дня в голосовалке за шорт-лист) и фантастика. Конкурсный набор для пары месяцев неплохой, но черт вас всех трахни, если русский писатель любит троицу. В списке не доставало чего-нибудь эдакого, и кто бы мог подумать, что каприз исполнит скромный липецкий движ, собирающий рассказы про гуманизм и лапидарность. 

Тут надо объясниться – все темы я выбрал почти одновременно. Поделил время, наметил выхи под прогулки, поскольку сюжеты могу собирать только на ходу, и работа занятно разделилась. В промежутке между «Блуднем», «Скачками» и произведением с чудовищным названием на экране вдруг появился сайт – буквально отвешивающий леща жутким цветовым решением – четвертого конкурса. Организаторы зарядили в название и Бунина, и Лермонтова (они вообще были знакомы до выделения гранта?), да еще выписали классикам тикеты на эко-фестиваль.             

Крючка было два. Тема рассказа – гуманизм и объем – до 5 тыс ЗСП. В апреле, с учетом июльского дедлайна, задачка казалось пустяком. Впрочем, уже по традиции. За бутылкой сидра на теплой золотистой березе в чудесном московском лесопарке история родилась легко. Стоило задать себе только пару вопросов – как я понимаю гуманизм, и о чем мне сегодня важно рассказать читателю. История родилась, принесла удовлетворение, и дело на пару месяцев забылось.        

Вернуться к сюжету по плану – да-да, у нас все четко – предстояло уже в июне, когда выпала возможность провести выходные в Переделкино. Спасаясь от адской жары, я с самого утра метался между местными питейными, что было непросто, ведь метаться приходилось на перекрестке, где базировалось хипстотное кафе без алкоголя, дорогущий ресторан, с сидром за 5К – ну то есть то же без алкоголя – и замечательная подвальная кухня с сидром, но без тары, чтобы этот сидр можно было унести в необходимом количестве куда подальше от писательской клоаки.         

Глобальное потепление несло глобальное одурение. Все дурнее пахли переделкинские истории Мариэтты Шагинян, драматурга Афиногенова и маршала Фэн Юйсяна. Выход был один – написать, наконец, свою историю. Задать гуманизма этим дощатым советским курятникам, сдавленным теперь гигантскими кирпичными могильниками нуворишей. 

Дурея на пекле, спасаясь то в парке, то в тени церетелевских шедевров, я вернулся к апрельским идеям и живо воплотил их в рассказ с шестью героями, изящными отсылками к русской классике и пяти стадиям Кюблер-Росс. Попутно набросал и предложения по переводу российского фурри-движения на патриотические рельсы. Но об этом в другой раз. 

Короче, получился шик, и, поскольку выпито было крайне мало, почти ничего – то и обманчивой эйфории взяться было неоткуда. Подвело меня другое. Поскольку на ноуте установлена (украдена!) непонятная копия ворда, то посчитать количество знаков сразу не удалось. Лишь через пару недель, взявшись доводить наброски до ума, я понял, что там уже офигенный перебор.

Сокращать самому себя – дело отвратительное, а, значит, за неделю до дедлайна мне предстояло выдать совершенно новый рассказ на тему гуманизма. И вот, спустя два месяца, я вновь за бутылкой сидра на знакомой теплой золотистой березе в любимом московском лесопарке задаю себе все те же вопросы. Второй круг дался сложнее. Измотанный лит-спринтом мозг отказывался слушаться хозяина, и проделывать уже проделанный трюк. Но не будь я внуком испанских революционеров, если бы мне не удалось отсыпать нуждающимся еще чутка гуманизма. Comes!

Полторы страницы еще одного отличного текста уложились за два вечера и рассказ улетел в заявки, став двухсотым – кругом символы! – в списке участников. Так я стал автором почти трилогии о человеколюбии. Первый рассказ посвящаю Бунину, а второй – Лермонтову. Не даром же их обоих приплели к конкурсу. 

Впрочем нет. Руки прочь от русской классики. Лучше оба рассказа – маршалу Фэн Юйсяну. Ведь он был таким же безалаберным симпатягой, как и я.