Ирина Валерина (история по аватарке)

У поэта Родиона Накывалко было все: золотая печатка на указательном пальце, льняной пиджак и два сборника стихов, изданных на глянцевой бумаге. В придачу у него имелся приличный рост, поджарая фигура, а так же поэтическая грива волос, удачно посеребренная благородной сединой. При том богатстве он оставался по-прежнему моложав, свободен и влюбчив, в чем признавался себе искренне, будучи уверенным, что поэту без любви как трактористу без трактора. 

Но ежели трактор - субстанция вещественная, подлежащая покупке и ремонту, то любовь - солнечный лучик: светит, когда придется. 

Лето, как назло, выдалось холодное, неласковое. Поэт затосковал, и стал прямо таки физически ощущать апатию и даже, не дай бог, творческое выгорание.

- Езжай в Крым! - посоветовал поэту приятель, выслушав исповедь в ресторане на Малой Бронной за порцией солянки под водочку. - Езжай не раздумывая!

Накывалко подумал и купил билет, но не в Крым, а в Италию, чтобы наверняка. 

Интуиция - верная подруга поэта, куда вернее, чем муза. А потому, едва он оказался в зале ожидания посадки, как приметил ее: какую-то особенную, необъяснимо отдельную от всех остальных симпатичных женщин, неприлично женственную и одинокую. Приметил и воспрял. 

Бросился в туалет, пригладил волосы, потер лицо - гладко ли выбрито. Приосанился, одернул пиджак, надел солнечные очки, снял и засунул в нагрудный карман, эдак фривольно, с изюминкой. Одобрил свое отражение. Хорош еще гусь, да. 

Место рядом с ней оказалось свободно. Накывалко обаятельно  перетер со стюардессой, заказал коньяк и сел возле дамы. Схема была отработана до мелочей.

Нужно достать дорогой блокнот, неловко уронить его между сидений, наклонится, случайно задеть соседку, желательно рукой по руке, улыбнуться, извиниться и заняться своими делами. А именно - открыть блокнот, извлечь из пиджака именную перьевую ручку и, пристроившись на откидном столике, начать писать стихи онлайн, время от времени что-то шепча под нос или отстукивая ритм. И конечно, коньяк. Так, чтобы соседка видела. Далее схема разветвлялась на варианты, но по финалу работала безукоризненно. 

Он писал про тоску, про войну в душе не остепенившегося мужчины и про ничтожность личности перед лицом вечности. 

Чувствовал, что она клюнула, заерзала, заволновалась.

- Безымянное - через Ы. - Голос ее был на удивление низкий, глубокий. 

Родион поплыл. Таким голосом можно читать по радио. Стихи. Его стихи. Она будет читать в микрофон, а он стоять рядом, нежно положив руки на ее плечи.

- Я специально. - Обезоруживающе соврал поэт. - Сразу догадался, что вы учительница русского.

- Не угадали. Я переводчик. Исправьте уже это Ы. Пожалуйста. 

Поэт исправил, боязливо пробежался по тексту, но других ошибок не обнаружил.

- Вот! - по-детски улыбаясь, он протянул блокнот соседке. - Теперь все хорошо?

Женщина взяла блокнот, пробежалась глазами по сочинению. Он украдкой разглядывал ее мягкие пушистые волосы, тонкую шейку с прозрачной кожей, на которой все венки видны, как реки. Руки ее - сухие, тоже прозрачные до косточек, пальцы с аккуратным маникюром держали блокнот уверенно, даже по-хозяйски.

- Вам честно? - и она подняла на него красивые, живые глаза. 

- Да. - Родион сглотнул, вспомнил себя юным студентом, влюбленным в училку английского и виновато добавил: - Во втором четверостишье ритм сбился. Я знаю.

- Дело совсем не в ритме. О чем это стихотворение?

- Как? Состояние души поэта. Как минимум.

- Скажите честно - это домашняя заготовка или чужие стихи?

- Мои стихи. Конечно, мои.

- Тогда позвольте ручку.

Он протянул ей ручку. И она принялась писать. Она писала долго. Потом закрыла блокнот и вернула поэту. 

- Пообещайте прочитать потом, когда сойдем с самолета. Лучше даже в отеле. Вы ведь отдыхать?

- Да, я за музой. А вы.

- А я за мужем. В том смысле, что еду его забирать с курорта. Такая история. Друзей старых встретил. И...

Накывалко понял, что она врет. Врет, чтобы от него отвязаться. Ему стало очень грустно. Прям очень обидно и он сказал: 

- Знаете, у вас очень красивые глаза.

- Знаю. 

Поэт скис.

- Да что там, конечно вы знаете. У вас все красивое. - Уже без всякого позерство сдался Родион. - Нельзя не попробовать с вами познакомиться. Просто невозможно. Понимаете?

- Понимаю. Я привыкла. Хотя поэты меня еще не разводили. Даже забавно. Вы правда поэт? Вот это вот любовь-кровь, оптимизм - патриотизм?

- Да. - Растерялся Накывалко. - А что тут плохого? Два сборника, между прочим. Меня читают. Центр гражданского воспитания даже партию купил. 

- Это хорошо. 

- Не знаю только, зачем им тридцать экземпляров?

- На подарки. Или на растопку. Лето-то холодное.

Родион засмеялся. Вдруг как-то на удивление стало не обидно, а смешно представить, как его стихами топят старую библиотеку Воронежа, где прячется и мерзнет центр гражданского воспитания. 

В аэропорту прекрасного теплого города, а точнее сразу на трапе самолета, пассажиров охватил морской ветер, обещающий всем непременное и скорое счастье. Спутница  Родиона незаметно исчезла. Должно быть, пошла получать багаж. 

У поэта никакого багажа не было. А потому он уселся в роскошном зале ожидания, где стеклянные стены открывали на все четыре стороны синие итальянские дали, а жара заставила его расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, чтобы уже заранее почувствовать свободу и богемные, пуританские мечты. Поэт открыл блокнот. Она написала всего две страницы, один разворот. Почерк был мелкий, изящный, как она сама. Намного небрежный, нежный… Он начал читать.

Спустя минуту ком подступил к горлу Родиона. Ком слез, ком долгожданного освобождения от всех тех чувств, что уже и не надеялись, бедняги, когда-нибудь выплеснуться. 

Он читал и видел старый вокзал, прощание с первой любовью, той верной девочкой из параллельного класса, видел осень, капли дождя на красном кусте калины. На каждом листе - по одной слезинке неба. Здесь, на беспечном курорте, его вдруг охватила больная, тяжелая тоска по отцу, замкнутому инженеру, сделавшему маленькому Роде лучшего воздушного змея в школе, а потом на старости лет самоотверженно пившего до инфаркта. Он увидел женщин, тех, которых любил и тех, которые любили его. Но ни одна из них так и не заставила поэта плакать.

Накывалко сидел в аэропорту и рыдал, рыдал среди всеобщего благостного курортного праздника. Слезы катились и падали на дорогой пиджак, а кольцо поцарапало ему бровь, едва он попытался утереть кулаком лицо.

Он поднял голову и сразу увидел ее. Она шла по дальнему стеклянному коридору, по туннелю в лето, везла за собой чемодан. Если бы у нее на шее был шелковый шарфик, он бы красиво развевался. У таких поэтесс обязательно должен быть шарфик. Как флаг, как парус или как крылья. Поэт не подобрал достойный эпитет, не смог.

Он сломал пополам именную ручку, выбросил ее в урну и поклялся, что за все две недели отдыха не напишет ни одного стихотворения. А что будет потом, он пообещал себе подумать позже.

Конечно, он о ней грезил. Но, как ни охватывало его восторженное вдохновение, клятву Родион выполнил и не написал в Италии ни одного стихотворения, не считая того четверостишия, которое он экспромтом черкнул молодой особе в честь ее именин. Но об этом забудем.

Родион Накывалко вернулся в Воронеж отдохнувшим, другим. Что с ним там, в Италии, такого случилось в кризис среднего возраста, друзья предполагали не вслух. Накывалко съездил домой, в родную деревню, а по возвращению устроился на работу копирайтером в обычную фирму, снял пиджак и купил свитер.

Он искал ее долго. По всем поэтическим сайтам, тусовкам и клубам. Искал, не зная имени, заглядывая в сотни женских аккаунтов и не встречая ничего даже похожего по силе таланта. Он искал упрямо. И однажды случилось дежавю.

Тот самый друг, в тот самом ресторане, под ту же солянку и водочку, сказал, задумчиво глядя в меню:

- А ты стихи в поисковик вбивал?

- Не-ет!

- А ты попробуй.

Он попробовал, вбил стихи. И нашел ее тотчас. На аватарке она была как богиня. Та же тонкая белая кожа, красивые, умные глаза, бусики с какой-то красной ерундой. Родион чуть телефон не уронил от счастья. Как мальчик, ну в самом деле. 

Начало стихотворения было его. Она оставила две его строчки. 

"Надо же, -  ласково подумал Накывалко, - не удержалась, опубликовала." 

Он не спал всю ночь, а наутро создал себе аккаунт на этом сайте. Конечно, писать такие стихи, чтоб ей в ровню он уже не научится. Но вполне можно было попробовать в прозу.