рисунок еще один

Вестник убрался. Арену оцепляет стража, следом на белый песок выходят участники. Первым Арата. От вида его высокой мощной фигуры в одном тканом ана-лаи на бедрах неприятный ком поднимается к горлу. Призрак страха берет холодными пальцами за плечи: вдруг после поединка он потребует меня к себе в покои? Его встречает гул голосов, как гудящие радостью и силой трубы. Земляне, привыкшие к иному выражению эмоций, аплодируют. Следом выходит Гиас. Тоже раздевшийся до ана-лаи, такой же золотисто-смуглый как Арата, только ростом ниже, и фигура посуше. Следы от недавних ранений на коже… Вряд ли он успел достаточно восстановиться.

Гиас проходит совсем близко за тонкой, словно стеклянной стеной силового поля, но меня не замечает: сосредоточен на Арате. Зал встречает его звенящей напряженной тишиной. Много в ней страха, но много и надежды, которую нельзя выразить ни голосом, ни шелестом, ни вздохом, чтобы не спугнуть.

Никакого оружия у противников нет, как и защиты. Сражение за трон Верховного испокон веков проходит в рукопашной, достойный голыми руками должен убить соперника.

В центре Арены из пола выдвинулся каменный куб, на нем разложены кожаные ремни, которыми сражающиеся обматывают запястья и костяшки пальцев. Арата коротким жестом приглашает соперника выбрать единственную экипировку первым.

«Все честно», - показалось, или Арата умудрился вложить даже в короткий жест насмешку?

- Все честно, Дэрео. Не так, как было на Высочайших Играх, когда я подарил тебе фальшивую победу, чтобы не поддерживать нелепый закон о близнецах, - говорит он. Акустика на Арене плохая, но мне в первом ряду все слышно почти также ясно, как Гиасу. А тот, услышав неприятную правду, слишком сильно затягивает ремешок, и тот лопается. Арата командует вынести новый, но Гиас снимает тряпицу с запястья – повязку, что у Линце была на глазах во время казни, и перевязывает кисть ей. Слышно, как довольно гудят вверху аонийцы. Да и мне становится чуть легче, хотя вновь вспоминается страшное. Не сомневаюсь, этой рукой хоть один удар Арате Гиас успеет нанести.

– Увы, я не ожидал, что мое решение пробудит в тебе гордыню и дерзость заявить о себе, как о настоящей, не фальшивой силе, – Арата возвышает голос, недовольный, что внимание ушло к сопернику. - Я давно ждал тебя, Дэрео. Я гадал, предпочтешь ты остаться божком для кучки бунтовщиков или придешь сразиться за возможность настоящей власти вопреки неизбежной смерти. Ты выбрал достойный путь и за это достоин моего уважения.

Он известным аонийским жестом прикладывает ладонь, сжатую в кулак, к груди и зал опять гудит, как закипающий котел с неплотно пригнанной крышкой. Противники расходятся. Встав, как на дуэли, ждут, когда опустевший куб уползет обратно в песок Арены. Затем красивый голос Вестника объявляет откуда-то сверху:

- Поединок!

И они кидаются друг на друга, не выжидая, не примеряясь. Собравшиеся, не готовые к такому быстрому, жесткому началу схватки, испуганно вздыхают. Даже я чувствую, как в груди тревожно ворочается каменное, тяжелое, покорное воле Верховного сердце. Страшно. Они оба сильны, очень, не по-человечески сильны, сейчас это особенно заметно. Ненавижу такую силу. Она ломает, калечит неотвратимо и очень быстро.

Гиас бьет Арату, тот уклоняется, но не торопится бить в ответ. Как на тренировках, Верховный сперва дает противнику показать свою силу. Этот же подлый прием он использовал со мной, якобы отпустив на свободу, чтобы вычислить все слабости и всего раз жестоко, точно ударить - и убить. Арата пригибается, пропуская боковой поверх, подсечка также проходит безуспешно. Вокруг установилась полнейшая тишина, собравшиеся следят за поединком, миг в миг транслирующимся над Ареной через голограммы. Порой сражения за трон Верховного длятся несколько часов и даже дней: площадь Арены позволяет легко уходить от противника, а временных ограничений у поединка нет. Так, например, победил Третий Верховный, попросту измотав противника. Но сейчас подобного не будет. Никаких вялых огрызаний и улепетываний слабейшего от сильнейшего через всю Арену. Гиас сразу сошелся с Аратой насмерть.

Для разминки Верховный ударяет сам, легко, совсем не с той силой, с какой хватал и душил зверя на этой же Арене. Гиас уклоняется… и от следующих, уже более сильных и скоростных ударов рук и ног тоже. Сердце бога не находит в нем гнева, хотя, когда он сразу пошел в атаку на Верховного, всем показалось, это безрассудная ярость его ведет. Вовсе не с целью достойно умереть он сюда вышел, это часть какого-то плана, - холодно, рассудочно понимаю глубоко внутри, но обрадоваться боюсь. Противники далеко не расходятся, так и кружат, иногда пытаясь провести удар. Но вот Гиас, одной рукой блокировав запястье Араты, другой бьет его в скулу, хоть и смазано, несильно. Арена взволнованно гудит, и гул переходит в вой, когда Арата тут же удачно делает подножку. Они падают.

Я слабо вскрикиваю и в следующий миг зажмуриваюсь. Страшно смотреть, как они, не уступающие друг другу в силе, будут сейчас колошматить, душить друг друга, одинаково яростно желая скорее убить. Когда открываю глаза, они катаются на песке. Арата бьет Гиаса в лицо, но тот блокирует удары согнутой рукой. Они перекатываются, и Арата изловчившись, отбрасывает Гиаса ударом колена в живот. Ну, хоть расцепились, - ловлю трусливую мысль. Когда дерутся стоя, это не так жутко… не так похоже на то, как Арата ломал меня.

Гиас теперь оказывается ближе к стене Арены, и Верховный сразу этим пользуется. Он еще не разозлился, но играть с соперником больше не собирается. Едва поднявшись, бьет в полную силу и скорость. Прежде такой удар свалил не одного кандидата на трон замертво, но Гиас успевает отступить. Теперь он уходит от ближнего боя, чтобы отдохнуть и потянуть время. А в небо над Ареной в серебристый свет аонийской ночи понемногу вливается золотой, от встающего солнца. Скоро рассвет. И так же робко, медленно, как едва заметный свет дня, внутри зарождается надежда.

Верховный не останавливается. Как машина он наносит удар за ударом, так что мне опять хочется закрыть глаза. Уйдя в глухую оборону, Гиас отступает, пока не упирается спиной в край Арены. Арата загнал его в угол. Страшный удар, от которого Гиас не успевает закрыться… Я непроизвольно охаю, и слышу отголосок этого возгласа среди собравшихся. Слабый, но он есть. Те, кто болеет за повстанцев, начинают освобождаться от запечатавшего рты страха.

Гиас мотает головой, но остается на ногах, из рассеченного надбровья льется кровь, затекая в глаз. Следующий удар Верховного проходит вскользь, а сам Арата, наконец, получает как следует. Вроде бы короткий, очень экономный, но сильный удар коленом в лицо снизу вверх, и он отступает. Арена гудит уже уверенней, а Гиас, не дав противнику опомнится, обрушивает на него град ударов, валит на песок, бьет, бьет… и в моей груди, как-то вне отупевшего разума, сонной головы зарождается ликующий дикий крик. Но я не пускаю его вовне. Понадеяться вновь и проиграть: это со мной случалось слишком часто и было слишком больно.

Добей! – кричат над головой какие-то ополоумевшие от той же внезапной свободы, что я. Так дикий зверь замирает на миг перед внезапно открывшейся дверью клетки, а потом мчится на свободу. Арена ревет, кто от ужаса, кто от восторга. Я ищу взглядом Юля и вздрагиваю, когда нахожу. Он не следит за поединком, лицо обращено ко мне. Он следит за тем, как этот поединок меняет меня, освобождает мое сердце.

Арата переворачивается на живот, потом, несмотря на дробь ударов, поднимается на колени. Странно: он словно не чувствует боли. Он захватывает ногу противника и валит Гиаса рядом. Они вскакивают одновременно, готовые к продолжению битвы. Арата устал, удары, броски уже слабее, медленней. Верховный и сам это понимает… и вскидывает правую руку ладонью к зрителям: требует перерыв.

Перерыв в поединке за трон Верховного дозволено попросить каждому из соперников, но лишь один раз. Взволнованный шелест проходит по Арене, словно ветер заблудился в очень густой, плотно сплетенной кроне. Прежде Верховный ни разу не просил перерыва в битве за трон. Не было необходимости: настолько он превосходил в силе и ловкости всех кандидатов.

Закон есть закон, Вестник объявляет перерыв, и противники расходятся. Стоят, восстанавливая дыхание и буравя соперника взглядом. Я вцепляюсь обеими руками в кресло, перчатки промокли от пота. Меня штормит. Кажется, встану и зашатаюсь, а, может, зашатается сам мир. В небе все яснее, ярче проступает золотой утренний оттенок. Верховный надеялся закончить поединок к рассвету, но нет, в новый день полным властителем трех миров и всех их самых могучих сил он уже не войдет.

Так может, он и не победит?

Рискую допустить безрассудно смелую в моем положении мысль, и каменная корка на сердце идет трещинами.

- Поединок! – бодро объявляет Вестник.

Противники вновь сходятся. Верховный отдохнул лучше, чем Гиас. Я сижу близко, и могу рассмотреть их самих, а не расплывчатые голограммы, парящие над Ареной. На лице у Араты ни одной ссадины, хотя он пропустил немало серьезных ударов, а у Гиаса рассечение над бровью не затянулось и кровит. Почему так? Может, Верховный принимает какие-то чудо-средства, быстро восстанавливающие мелкие повреждения? Да, наверняка! Под треснувшей каменной коркой зарождается гнев. Хочется крикнуть об очередной божественной несправедливости, но вместо крика вырывается новый испуганный вздох: бой начался.

Теперь осторожничают оба: берегут силы, проверяют, ухудшилась ли реакция противника – изматывающее и их, и всех собравшихся кружение. Лишь когда первый луч солнца касается верхнего ряда скамей, Верховный идет в наступление. Гиас отражает атаку за атакой, но, в конце концов, пропускает скользящий удар в голову сбоку и, наполовину оглушенный, пошатываясь, отступает. Арата бросается добить, Гиас поднимает правую руку ладонью вверх, но за миг до того, как Вестник объявит новый перерыв, Арата успевает нанести сопернику еще один ужасный удар в голову. Гиас валится на песок как мертвый под такой красивый, звонко летящий голос.

- Перерыв!

Верховный отходит в сторону, и на сей раз садится отдыхать, Он глядит, как солнце спускается ниже по рядам, и спокойная улыбка на его лице понемногу застывает оскалом. Поединок затянулся. Теперь сердце чувствует раздражение Араты и настоящую злость. Гиас так и лежит неподвижно. Не отрывая от него взгляд, будто он может подействовать как рычаг, как канат, молю про себя: поднимайся! Сердце в груди гремит. Оно еще не поднимет миры против Араты, нет в нем той силы и уверенности, но оно уже способно поднять одну меня, бросить в бой.

Я не заметила, как сорвала с шеи душащее тяжелое оплечье. Я пропустила момент, когда надежда во мне вновь загорелась. Она проросла как всегда неожиданно, вопреки, как первый росток весной проклевывается сквозь тяжелый, спекшийся на солнце снег.

Гиас шевелит рукой, потом приподнимается, оглядывается, но не встает. Так и лежит, глядя в более и более уверенно сияющее золотом небо, лицо спокойное, задумчивое. Слышит ли он, как грохочет раздираемая сомнениями, страхом и надеждой Арена? Наверное, да, раз на губах появляется слабая улыбка. Я как он гляжу вверх и понимаю: рассвело.

- Поединок! – чувствуя нетерпение и злость хозяина, торопится объявить Вестник.

Я подаюсь вперед, чуть не падая из кресла. Огромная Арена застыла в тишине, но эта тишина готова взорваться победным криком. Враги бьются, больше не заботясь о защите. Не рассчитывая, как меньше пострадать самому, желая одного: убить. У Гиаса рассечена бровь и сломан нос, у Верховного лопнула кожа на скуле, а, когда он скалится, я вижу кровь на зубах. Арата все еще быстр, удары механистичные и четкие как у машины, но эта машина разболталась, утратила точность, идеальную согласованность движений. А Гиас… не понимаю, каким чудом он еще держится. Противник опять загоняет его к стене, и я всхлипываю от ужаса, представив, как Арата очередным ударом впечатает его затылком в камень. Но Гиас обхватывает его плечи, блокируя возможность ударов, а когда Арата обхватывает его пояс, чтобы бросить, оглушает сильным ударом кулака по затылку. Верховный валится в песок. Гиас набрасывается добить. Опять они катаются по песку, буквально пытаясь выдавить жизнь из соперника. Страшно… Но я больше не закрываю глаза. Вижу всё и не боюсь, а внутри кричит какой-то новый голос, не пронзительный, не визгливый, что недавно кричал о поражении, о том, что меня больше нет – тот исчез навсегда. Этот, звонкий и громкий, вопит Гиасу: «Бей! Бей!»

(Убей! Убей!)

Это тот гнев, которого нельзя стыдиться, который не спрячешь. Белый, сильный, яркий, ярче солнца, вставшего над нами. Еще не ясен исход поединка, но сердце выбрало победителя и будет с ним до конца, каким бы этот конец ни был. Тело оживает, вновь чувствует все ясно. Когда я в волнении заламываю руки, в пальцах переливается застарелая боль, но и на нее плевать.

- Бей! – ору я вместе со всей сошедшей с ума Ареной, во весь голос. Я снова живая, и от этого радостно, несмотря на все, что было и еще будет. И я хочу всегда быть живой.

- Бе-ей!

Противники очень устали, пошатываются, удары стали намного слабее. Но у Араты кровь из ран опять останавливается намного быстрее. Несправедливо! Гиас тоже понял, что враг пользуется средством бога Науки. Торопясь закончить поединок, он идет в наступление, хотя едва на ногах стоит. Дважды в голову, ногой в лодыжку… Арата отступает, прихрамывая. Но он уже набрался новых нечестных сил и, специально пропустив очередной удар, бьет Гиаса сильно, тяжело в центр груди, где сердце. Гиас отступает, сначала кажется, просто удивленный, а потом, даже без новых ударов соперника, шатается как оглушенный и падает навзничь.

Арата не торопится. Он спокойно отряхивается от песка, иногда поглядывая на небо и хмурясь. А я опять стискиваю край скамьи, да так сильно, что, кажется, останутся вмятины в камне. Молю Гиаса: «Вставай!» Сердце рвется на части, но я уже знаю, что не отчаюсь, больше не потеряю надежду. И тем обидней и страшней, вновь обретя силу, видеть, как давший ее тебе погибает без сил.

На губах Араты играет торжествующая улыбка. Выпрямившись, он ставит ногу Гиасу на открытую беззащитную шею и давит. У меня опять вырывается крик, теперь крик боли. Арена волнуется. Общий сдавленный: «Ох!» звучит куда сильнее, чем в начале боя.

Гиас пытается сдвинуть ногу Араты. Я трудно сглатываю, следя, как он упирается ступнями в песок, стараясь вывернуться, подняться. Никак. Ноги дергаются уже слабее, руки разжимаются, скользят. Арата делает знак страже, оцепившей периметр, и один в серебряном доспехе трогается к нему. Он несет энкар.

Пульс гулким колоколом бьется в висках. Я знаю, все уже кончено, но воспрянувшая надежда горит вопреки. Ум понимает: это наше очередное поражение, но сердце чувствует: победа. И, когда жар белой звезды в груди становится невозможно терпеть, я вскакиваю на ноги. Вставанием в поединках за божественный трон провожают проигравших героев. Когда встает вся Арена, в сердцах людей они остаются победителями.

Гиас замечает маленький красный огонек моего платья, он цепляется за него угасающим взглядом. Сзади накрывает холодная тень. Это явился Палач, чтобы доломать меня, усадить на место, но я, слыша протестующую боль в незаживших после кнута мышцах, расправляю плечи и вскидываю голову. Буду стоять, сколько смогу.

Опять шелестит что-то, а потом вся Арена вдруг вырастает, вздыбается, как непокорный зверь. Шелест, глубокий, сильный как целый океан проходит по ней. Это следом за мной поднимаются все. Все провожают Гиаса, как победителя. Что бы Арата ни делал дальше, победа ушла от него. Молву об этом ему всей своей Властью не заглушить.