Выжженная земля

Жил на свете сказочник Пахом – радовал деревенскую ребятню своими историями, и жене объяснял это так:" Каждый благодарный взгляд ребенка в ответ на мою небылицу – камень, закладываемый мною в мостовую, которая соединяет мир простых смертных с миром моих грез, уйду в него по моей же мостовой, когда земной век к концу подойдет, и буду там ждать в гости всех желающих".

Мостовая вырастала прямо из дома Пахома, только кроме него ее никто не видел – упиралась прямо в фундамент семейного гнездышка сказочника.

Время шло, и родители Пахома померли, а на дом сказочника стала претендовать его сестра. Дело в том, что Пахому родители помогли первый камень к дому заложить, и несмотря на то, что отстроил его Пахом сам, сестра расчитывала на наследство.

"Если дом у меня сестра отберет, то мой мост в мир грез рухнет" – решил Пахом, и пригорюнился, а как пригорюнился, перестал сочинять сказки.

– Дядька Пахом, отчего ты не рассказываешь нам новые сказки? – вопрошали дети.

– Не могу, ребятушки, – отвечал Пахом, – мой мост в мир грез шатается, фундамент из под него вынимают...

Вынули – сестра постаралась. Сперва она думала:"Издох, братец, от огорчения, вот и славно – не от кого бесстыжие глазоньки мои прятать!"

Не знала сестра, что успел Пахом по рушащемуся мосту в мир грез духом уйти.

Мноого времени спустя померла и сестра: отделилась духом от тела, огляделась по сторонам, и поняла, что ей в этом мире больше нет места.

Побродила неприкаянной по родной деревне, и узнала, что братец ее, давно почивший, живет припеваючи в мире грез, который сам же и построил, вот только моста, ведущего в тот мир уже нет.

Отсудила сестра, по старой привычке, у покойного соседа воздушный шар, и решила отправиться на нем к Пахому.

Отправилась. Долетела. В мире грез Пахома все чудно, непонятно, но за то места много. Решила сестра, что и для нее местечко найдется, обратилась к брату:

– Пахом, прими меня к себе, не то в суд подам Небесный на тебя за жестокое обращение с младшей сестрой!

Пахом посмотрел на сестру грустно, трубку раскурил, и вымолвил:

– Да ты охуела!