Графоманский отрывок на оценку, пожалуйста, без необоснованной критики

Неторопливо открыв глаза и моргнув несколько раз, я осознал, что нахожусь в неизвестном месте. Вокруг были зелёные стены, окна с решётками и деревянный стол, за которым сидел усатый незнакомец. Сама комната была немного потрёпана. Я попытался поправить съехавшие с носа очки, но не смог: руки были скованы наручниками.

— Здравствуйте, Борис Иванович. Меня зовут Денис Кстремо, я сотрудник конной полиции села Себки. Вы задержаны, но судить Вас не будут. По телу побежали мурашки, и я тихо, спокойно спросил:

— За что? В чём я виноват? И где мы?

— В специальном учреждении. Подробнее Вам расскажет начальство.

— Я что-то сделал не так?

Кстремо усмехнулся. Какого чёрта, я же только проснулся...

— Так что со мной будет?

— Для начала стоит начать допрос. Я неохотно кивнул. — Итак. ФИО мы уже знаем. Вы, Борис Иванович, подозреваетесь в подрывной деятельности. Информация засекречена. 

— Подрывной деятельности? Да я же просто спал! 

— Спокойнее, Борис. Скоро всё встанет на свои места.

Кстремо ударил кулаком по столу. — А теперь слушай внимательно: сопротивление бесполезно. Мы знаем о тебе все. И если ты продолжишь задавать вопросы, то можешь оказаться в еще более затруднительном положении. Понятно? Я неловко кивнул.

— Продолжаем. Вам назначено 50 лет. Какой у Вас был мотив?

М-да, 50 лет в таком возрасте — это почти как пожизненное...

— Мотив? Да я же просто спал! — попытался оправдаться я.

Послышались тяжёлые шаги. В комнату вошёл высокий мужчина с черной книгой в руках.

— Здравия желаю Вам, товарищ Петрович!

— И тебе, Денис, — ответил вошедший. — А чё тут за бомж сидит? Новенький?

Я уставился на мента. В отличие от Дениса, Петрович носил пиджак, но был простоволосым, да и вообще производил впечатление обычного мужика, а не напыщенного петуха. Картинку на книге он прикрывал пальцами, но, судя по развевающейся гриве, там была изображена лошадь.

— Да. Его зовут Борис Иванович.

— А чё он сделал-то? — поинтересовался полицейский, уставившись на свою книжку.

— Мне тоже интересно. 

— Пятьдесят лет непонятно за что? — удивился Петрович, почёсывая затылок. — Это ж надо так загнуть!

— Ничего не знаю, товарищ. В документе указано именно столько.

Я невольно подался вперёд и сжал кулаки. Неужели меня действительно собираются посадить на полвека только за то, что я бездомный?

— Разрешите мне поговорить с ним наедине, — вмешался Петрович, указывая на меня. — Может быть, он что-то помнит, что поможет нам разобраться.

Денис кивнул и вышел из комнаты, оставив нас двоих. Петрович сел напротив меня, положив книгу с лошадью на стол.

— Ну что ж, Борис Иванович, давай разбираться, чё да как, — сказал он спокойным, неформальным тоном. — Чего ты там наделал, что тебя хотят на столько засадить? Чё-то странновато!

Я не смог сдержать негодования:

— Странновато? Да это полный бред! Я, значит, отдыхал себе, и за это мне хотят посадить? Вы все здесь с ума сошли? Я ничего не делал, просто лежал, где придётся, потому что у меня нет крыши над головой. Это называется «преступлением»?

Я чувствовал, как во мне закипает гнев. Петрович поднял ладонь, призывая успокоиться.

— Спокойно, Боря, спокойно. Давай разберёмся по порядку. Ты реально ничего противозаконного не совершали? Никаких краж, хулиганства или чё там?

— Да ничего я не делал! — воскликнул я. — Я просто замученный проблемами старый пердун, которому даже спокойно подремать не дали! Вы хотите посадить меня только потому, что я никому не нужен?

Петрович внимательно смотрел, словно пытаясь понять, не притворяюсь ли я.

— Спокойнее, Борь. Вижу, ты не в себе. Я сам был молод, и тоже сталкивался с несправедливостью, — Петрович вздохнул, — Знаешь, в нашем городке такое не редкость. Людей сажают без всяких на то причин, просто чтобы показать свою власть.

Я немного успокоился, но всё ещё сверлил Петровича недовольным взглядом.

— И что же делать?

Петрович слегка улыбнулся, как бы намекая, что у него есть какой-то план.

— Да не парься, Борька. Мы обязательно найдём выход. Просто дайте немного времени.

Я кивнул, чувствуя, что этот человек действительно хочет помочь. Хотя и не понимал, какие у него могут быть мотивы.

Спустя некоторое время в комнату вошёл Денис, скрестив руки на груди, затем подал какой-то жест Петровичу.

— Борис Иванович, к счастью, нам уже пора. Пройдёмте за мной.

Мы вместе вышли из отделения полиции. Полицейский с усами сел на гнедого мерина, Петрович пошёл пешком, а я захромал вслед за ними. Чтобы сократить маршрут, я смотрел по сторонам.

— Ну шо, Боря, готов к приключениям? — с улыбкой спросил Петрович.

Я тяжело вздохнул.

— Готов, конечно. Куда вы меня везёте? За тридевять земель?

— Не боись, это недалёко. Там ты будешь в безопасности, — заверил Петрович.

Мы подошли к маленькой грязной повозке, запряжённой усталой лошадкой.

— Вот наш экипаж, — Петрович открыл передо мной дверцу. — Садись, тачка не кусается.

Я скептически осмотрел повозку. Ржавые гвозди торчали из скрипучих досок, а колёса были обтянуты грубой верёвкой.

— На этом «черепахообразном» транспорте мы до тюрьмы не скоро доберёмся. Тот конь, кажется, шустрее.

— Терпение, Боря, — Петрович подмигнул мне, — До места назначения рукой подать.

Ворча себе под нос, я забрался в повозку и устроился поудобнее на жёстком сиденье. Скрипнула дверь, и мы тронулись. Дорога была ухабистой, повозка тряслась, словно старая лодка на штормовом море.

— А поезда у вас здесь совсем нет?

Петрович хмыкнул.

— Какого-такого поезда? Нет, совершенно нет.

Я покачал головой и приготовился к долгой и неторопливой поездке. В воздухе витал какой-то странный запах, смесь сырости и чего-то горького. 

Наша старая повозка медленно катилась по ухабистой дороге. Я сидел на жёстком сиденье и недовольно хмурился.

— М-да, ваш транспорт оставляет желать лучшего, — проворчал я. — Хоть бы подушку для меня нашли.

Петрович посмотрел на меня с доброжелательной улыбкой:

— Да ладно те, Борь. Потерпи немного. Это всё же лучше, чем в КПЗ сидеть. Тут хоть свежий воздух и красоты сельские.

Я недовольно покосился на него:

— Меня, мать твою, в тюрьму отправляют неясно почему. А тут ещё и улитка эта тупорылая. Вы хоть представляете, как я устал от этого всего?

Вдруг мы услышали голос Дениса, который ехал впереди на лошади:

— Как Вы можете устать, если целыми днями спите? — с усмешкой бросил он.

Я в негодовании сжался, и лишь фыркнул, не оценив шутки. Внезапно повозка резко затряслась, и мы оказались в облаке пыли.

— Ах он, сучара! — воскликнул я, прикрывая рот рукавом. — Денис впереди нас укатил!

Петрович невозмутимо поднял ладонь:

— Да плюнь на него, Иваныч. Денис иногда бывает резковат, но это не значит, что он плохой. Главное — сохраняй решимость.

Я злобно посмотрел на спину Дениса, но решил пока промолчать. «Да уж, у меня этой решимости осталось не так много...»

Постепенно я начал задрёмывать. Сны были смутными и тревожными. Мне снились тёмные леса, зловещие фигуры и бесконечные дороги.

Спустя полчаса мы наконец доехали до внушающего страх здания из серого камня — тюрьме. Над входом я прочитал название, написанное кривыми, но крупными буквами: «Уайтенхорсен». Массивные башни по углам и толстые стены создавали гнетущее впечатление. Узкие окна были похожи на бойницы, а рядом с названием располагалось зловещее изображение белого коня, который, казалось, смотрел на меня с презрением.

«Так вот где мне теперь придётся провести остаток своих дней», — подумал я, обречённо вздыхая. — «Добро пожаловать в чистилище...»

Повозка подъехала к главным воротам. Денис громко постучал, и могучие створки неохотно начали разъезжаться.

Внутри меня встретили зелёные стены с объявлениями, скрывающими трещины. Казалось, краска была нанесена уже давно и успела выцвести. Вдоль коридора тянулись однообразные, словно клетки для грызунов, камеры с толстыми решётками на окнах.

Тяжёлый воздух был пропитан запахом сырости, пота и ещё чего-то — возможно, чистящих средств или дезинфекторов, которые создавали едкий химический аромат. Глухие звуки: шаги охранников, металлический скрежет, тихие разговоры за дверями камер сливались в гнетущий гул, от которого начинала болеть голова.

Вдоль стен стояли скамьи, на которых сидели заключённые. Среди них был один, особенно выделявшийся. Высокий, с пронзительными глазами, он сидел, сгорбившись, и что-то шептал себе под нос. Когда наши взгляды встретились, он криво ухмыльнулся. — Здесь не все так просто, как кажется, — прошептал он, и в его глазах мелькнула какая-то странная насмешка.

«Вот оно, моё новое жилище, — подумал я с тоской. — От этих стен и решёток не скрыться. Единственное, что здесь спасает — это то, что я не на улице, а в тепле и безопасности. Хотя… безопасность ли это?»

Меня привели в тусклое помещение с голыми стенами — очевидно, это было специально отведенное место для проведения обыска. Здесь уже ждал молодой надзиратель с холодным, непроницаемым выражением лица и татуировкой змеи, обвивающей руку.

— Здравствуйте, — громко и отчётливо произнёс он, делая паузу после каждого слова. — Фамилия, имя, отчество, возраст, срок, статья, по который Вы осуждены.

— Отрепьев Борис Иванович, 62 года, срок 50 лет. — ответил я. — Статья, по которой я был осуждён, не называлась.

Надзиратель нахмурился.

— Как это не называлась?

В этот момент к нему подошла пожилая женщина с тяжёлыми веками и усталым взглядом — видимо, сотрудница тюремной администрации.

— Ващета, в документах действительно нет указания на статью, по которой был задержан этот гражданин, — протянула она, разглядывая какую-то бумагу в своих руках. — Вроде как не сказано.

Надзиратель тяжело вздохнул, закатывая глаза.

— Ну что, старичок, готов раздеваться? Или боишься, что мы чего-нибудь интересного найдем? — процедил кто-то сквозь зубы.

Я послушно снял всю одежду, чувствуя, как холодный воздух обжигает кожу. Каждый шов, каждая пуговица казались мне чужими, как будто я сбрасывал с себя не просто одежду, а последние остатки своей прежней жизни. Я стоял у стены, чувствуя себя маленьким и беззащитным. Хотелось закрыться руками, спрятаться от этих равнодушных глаз.

Надзиратель тщательно обыскал каждую вещь, его жесткие пальцы скользили по моей коже, вызывая неприятные ощущения. Я старался не смотреть в глаза, но всё равно чувствовал сдирающий кожу взгляд, словно он читал мои мысли.

Стоящие сзади менты задорно хихикали, смотря на меня. Один из них даже вытащил телефон и начал снимать происходящее. Их смех эхом разносился по пустому помещению, отскакивая от холодных стен, как отблески ножа. 

Когда пытки наконец прекратились, женщина из администрации снова подошла ко мне, сверяясь с бумагами.

— У вас тут только деньги... А остальное вроде как разрешено, — она сделала неуверенный жест, будто сомневалась в своих словах. — Да, вроде так. Можете забрать.

Она протянула мне небольшую стопку одежды и личных вещей. Я быстро оделся, чувствуя себя крайне неуютно под пристальными взглядами сотрудников. Меня снова охватило чувство тревоги и беспомощности перед лицом безликой бюрократической машины.

После шмона меня повели в одиночную камеру. Внутри «хаты» находились убогая койка, стол и раковина. Под окном стоял пыльный радиатор. Вместо пола — грязная плитка. Меня закрыли внутри, и я обреченно сел на неудобное спальное место.

Голова моментально наполнилась тяжелыми мыслями. Почему меня упекли сюда «неизвестно за что»? Может, это все-таки дурной сон? Я ущипнул себя за запястье, но ничего не изменилось. Тогда я просто лег и закрыл глаза, надеясь, что в темноте лучше думается. М-да, только встал, уже на зону попал...

Последний разговор с Петровичем в участке вселял надежду, что помощь близка, но как-то слабо верится. Мне ведь уже 62 года, а по словам этого гада Дениса, меня приговорили на 50 лет — получается, если доживу, в 112 лет буду древним хреном, которому даже стакан воды никто не подаст! Да и то сомнительно, что я и до семидесяти доживу в этих условиях.

От обилия мрачных мыслей башка разболелась. Я провел остаток дня, лежа на жесткой шконке и пытаясь думать о чем-то хорошем. Вставал лишь по нужде, да и то торопливо, чтобы скорее вернуться под одеяло. В этой камере не было абсолютно никаких развлечений, поэтому в конце концов я просто уснул от скуки и одиночества.

Я представлял себя, как городского богача в спорткаре, стремительно летящего от мусоров. Нёсся, как угорелый, забрызгивая водой из луж всех подряд. Все казалось таким легким и стремительным — будто я мог легко ускользнуть от полиции.

Но тут один мент смог меня догнать. Он резко распахнул дверцу авто и вытащил меня наружу.

— Руки вверх!

Полиция окружала со всех сторон. Несколько пистолетов было направлено в мою сторону. «Да что это такое, — подумал я, — Хоть молодой и городской, хоть старый и деревенский, но всё равно в тюрягу посадят».

— Тебе пиздец! — из пистолета выстрелил крепкий, ещё молодой полицейский. Пуля попала точно в цель, заставив повалиться на спину, корчась от боли. Глаза против воли закрывались, в ушах звенело. Сон рассыпался, стремительно уходя в темноту.

Я открыл глаза, тяжело дыша, и снова увидел перед собой убогие стены одиночной камеры. После пробуждения я ещё долго лежал, устремив тяжелый взгляд в потолок. Потом перевел глаза на окно с решеткой и задумался о своей незавидной судьбе. Поясница немного ныла, я знал (или хотя бы догадывался), какая «прекрасная» жизнь будет...

Когда прозвенел мерзкий звонок, я встал и подошёл к умывальнику. В зеркале отразилась седая борода. Меня схватило волнение, когда я подумал, как трудно будет найти общий язык с заключёнными. Я хоть немного ботать по фене максимум благодаря криминальным фильмам могу! С такими знаниями либо идиотом выставят, либо... Струи воды скатывались по покрытому глубокими морщинами лицу, смывая остатки сна.

Когда я наконец закончил с водными процедурами, оставалось еще около получаса до чего-то там. За это время решил рационально распорядиться: привести себя в порядок, сделать несколько упражнений и попытаться успокоиться перед неизвестным.

Затем подошёл к двери и прислушался. Судя по громким шагам и гудящим голосам, уже начался завтрак. Хотя особого желания есть не было, я решил придерживаться распорядка дня и пошёл в столовую.

Я медленно протёр глаза и, вместе с шумной толпой заключённых начал подниматься по лестнице. Несмотря на свой возраст, я чувствовал себя бодро, словно в том сне.

Вошел в просторное помещение, где за столиками уже сидели люди с недовольными лицами. Следуя примеру остальных, я занял свободное место, ожидая, когда будет готова еда. Сначала никто не обращал на меня внимания, но потом люди начали перешёптываться.

— О, глядите-ка, кто к нам пожаловал! — из угла раздался слегка ироничный голос.

— Не понимаю, за что деда вообще могут посадить... — с недоверием отозвался другой.

По этим диалогам было понятно, что я один из немногих, может, даже единственный старик на зоне. Я молча слушал эти разговоры, ощущая на себе недобрые и любопытные взгляды.

Первый приём пищи стал для меня настоящим испытанием. Когда горе-повар вынес на грязных подносах мразотную баланду и кофе, который больше напоминал по цвету грязную воду, я чуть не открыл рот от удивления.

В серой массе этого кошмара плавали отвратительные, как разлагающийся труп, куски мяса, а запах напоминал смесь гнили, мочи и помоев. Как только я попробовал это хрючево, несколько секунд не мог даже пискнуть, словно после резкого удара. Тело противилось, но я знал, что это ещё не самое страшное, что ждёт в недрах тюрьмы.

Желудок сжимался, когда баланда скользила по горлу, словно чёрная слизь медленно поглощала жизненную силу. Отвратительный привкус заполнил рот, заставляя чувствовать себя, будто я выпил литр лавы. Каждая крошечка вызывала адский коктейль из боли и отвращения. Я закрыл глаза, пытаясь забыть, что ем, но вкус этого кошмара всё равно оставался со мной.

Взял глоток кофе, надеясь, что он хоть немного смягчит ужасный привкус во рту. Но от «поноса единорога» стало только хуже. Горечь проникала в каждую клеточку тела, смешиваясь с той гадостью, что я только что проглотил. И тогда окончательно поплохело. Ощущение, будто внутри что-то сжимается и пытается выбраться наружу становилось всё сильнее. Я пытался сдержаться, но было уже поздно. Едко-жёлтое цунами вырвалось изо рта, и всё съеденное оказалось на полу столовой. Толпа взорвалась диким смехом, и стало понятно, что это постыдное воспоминание навсегда останется в моей памяти.

Да, будет нелегко, но вместо того, чтобы впадать в отчаяние, я решил, что в этой ситуации есть что-то, что можно сделать прямо сейчас — попытаться найти общий язык с заключёнными. Первый день в тюрьме был идеальным временем для начала.

«Так началась моя борьба за выживание, — подумал я, направляясь к стойке с пустым подносом. И даже если путь будет трудным, я готов стоять до конца».